В зубах Серафим сжимал дымящуюся трубку, окуривая себя облачком ароматного турецкого табака… Приколачивая обухом топора, неспешно и основательно, отошедшие со своего места жердины плетня.
Степанида в это время колдовала со своими растворами, настойками и порошками в малой пристройке рядом... Отдельное подсобное помещение, примыкающее к хате, служило травнице фармацевтической лабораторией. Здесь на полках стояла разная специфическая посуда, аптекарские инструменты и приспособления для изготовления лекарств. Имелся тут и холодный погреб с ледником, для хранения скоропортящихся целительных снадобий…
Год назад гребенская казачка Степанида Ничепуренко обвенчалась в первой православной Моздокской церкви, весьма скромной и небольшой размерами, с отставным солдатом Серафимом Кириным. И приняла его фамилию.
Сошлись два этих пожилых человека скромно, безо всякого шумного празднования и свадебного застолья с большим числом приглашённых гостей. Присутствовал только самый узкий круг друзей.
И со дня венчания поведение Степаниды по отношению к отставному солдату изменилось коренным образом. Теперь она опять была мужняя жена, послушная и покорная воле Серафима во всём… Не слуги и не приживалы при ней, а законного, полноправного хозяина дома.
Степанида безропотно молчала, склонив голову перед супругом и потупив глаза, когда он на людях или даже наедине обращался к своей благоверной. А если захмелевший Серафим, выпив лишку араки с соседом-казаком, вдруг начинал властно повышать на неё голос, смиренно терпела и это...
Неутомимая труженица Степанида, по-прежнему, продолжала оставаться главной добытчицей и кормилицей в семье. Союза трёх человек под одной крышей, удивительного даже по меркам того лихого времени!
В скромной турлучной хате на краю луковской казачьей общины жили совершенно разные и ничем не похожие друг на друга люди… Оказавшиеся вместе исключительно по воле причудливой судьбы.
Эта семья, обосновавшаяся на терской луке, отнюдь не бедствовала… Востребованное ремесло Степаниды приносило, едва ли не ежедневно, вполне ощутимый доход в дом. Причём - в самом, что ни на есть, натуральном виде.
То живой курицей признательные переселенцы расплатятся с врачевательницей за эффективное лекарство и совет, то отблагодарят травницу за готовое снадобье горшком дикого мёда, рыбой, пойманной в Тереке или крынкой свежего молока… А то и целую арбу напиленных и наколотых дров для печи привезут!
Впрочем, никаких причин обижаться на своего нового супруга у Степаниды не было. Серафим оказался хорошим мужем. Заботливым, малопьющим, неунывающим, хозяйственным…
Степаниду отставной солдат жалел, искренно любил и руки на неё не поднимал. А это тогда, в 18 веке, в станицах, русских деревнях и городках, между прочим, являлось делом вполне обыденным!
…Серафим уже заканчивал приколачивать расшатавшиеся жерди плетня к опорам ограды, когда приближавшийся топот конских копыт заставил ветерана оторваться от работы. К старому солдату подъехал, гарцуя, казак на разгорячённом донском жеребце.
- Здравствуйте, Серафим Родионович! – поприветствовал старшего первым Макар Мирошников, придерживая коня. Всадник обратил загорелое лицо к зардевшейся девушке у окошка и тоже кивнул ей с улыбкой.
- Помогай Бог в трудах… Вам и Настеньке!
Смутившаяся девушка смотрела исподлобья на наездника за плетнём, не оставляя своего занятия. Вид лихого казака, внезапно появившегося у её дома, бросил Настю в уже знакомый волнующий жар... А Макар Мирошников не сводил с неё нежного и пронзительного взгляда, хотя и разговаривал при этом с отставным солдатом.
Крепкий стан черноусого и чернобрового наездника плотно облегала в натяг, без складок, черкеска с малиновым бешметом. На груди казака поблёскивал длинный ряд газырей с серебряными колпачками... По восемь костяных патронниц с каждой стороны.
Пояс стягивал узкий ремень. А на нём висел спереди большой кинжал. С левого боку, на перевязи, пряталась в лёгких ножнах шашка.
На ногах у казака были невысокие тонкокожие сапоги - ичиги. А свою чёрную овчинную папаху с матерчатым синим верхом наездник лихо сдвинул на затылок.
Одевался Макар по казачьим правилам и по воинскому кавказскому обычаю слегка небрежно… Добротная ткань длиннополой черкески местами даже чуть-чуть потёрлась. Однако, вся одежда казака отличалась опрятностью и сидела на всаднике, как влитая.
Серафим загородил ладонью глаза от слепящего солнца и ответствовал гарцующему наезднику спокойно, взирая на Макара снизу вверх, с нескрываемой иронией:
- И тебе не хворать, скакун… По службе мимо следовал? Али просто так коня придержал – на девку красивую полюбоваться? Смотри пока… Деньгу за это не просим. Только долго ли ты будешь ещё с нашей Настюхой в переглядки играться?
И не удержавшись, добавил с ехидцей:
- Безмужний век у девок короток… Особенно, когда такая красавица в самую пору свою вошла! И окромя тебя многим глаз радует… Женихов-то вокруг нас шастает - пруд пруди. Как бы не проскакал ты мимо счастья своего казацкого! Пока Настюха к тебе благосклонна…
- Ваша правда, Серафим Радионович, - посерьёзнел Макар. – Не дело мне всё робеть, да с духом собираться, как юнцу!
Казак задумался на несколько секунд… Бросил ещё раз внимательный взгляд на пунцовое лицо Настю, слышавшей мужской разговор. И невольно отметил, как к лицу девушке подаренный им платок… Форсит в обнове! Носит подарок, не стесняется. А разве это не знак ему, что уже пора действовать поактивнее?!
Макар решительно махнул рукой:
- Ну, коли так пошло… Вы уж тогда, Серафим Родионович, не серчайте на меня, если что. Эх, святая богородица… Была не была!
Сказавши это с самой отчаянной интонацией в голосе, Макар сорвал рывком свою папаху с головы и направил коня вплотную к ограде подворья… К тому месту, где плетень был всего в шагах пятнадцати от Насти, сидевшей на скамеечке, под распахнутым настежь окошком хаты.
Девушка, сконфуженная и возмущённая столь откровенным
разговором мужчин о ней в её присутствии, уже приготовилась демонстративно выразить балаболам своё крайнее недовольство… Настя отставила в сторону посуду, собираясь резко подняться со скамейки… И гордо удалиться в дом, с оскорблённым видом, показав этим пустомелям, что не намерена далее слушать подобную ахинею. Но не успела.
Макар, приподнявшись а седле и размахнувшись широко, с силой зашвырнул свою папаху, прямо на глазах изумлённой девушки, точно в открытое окошко... И обернувшись тут же, к опешившему от увиденного отставному солдату, крикнул старику с каким-то радостным облегчением:
- Ну, вот и всё, Серафим Родионович! Дело сделано… Ожидайте нас теперь с атаманом вечером в гости. Придём с батькой мою папаху вертать!
И ударив коня каблуками ичиг в лоснящиеся бока, умчался с глаз ошарашенных Насти и Серафима...
***
Едва вечерняя прохлада опустилась над малым казачьим поселением, во двор Кириных нагрянули обещанные гости. Делегация подъехала с шиком, на дрожках станичного атамана… И с самим уважаемым, седоусым Павлом Татаринцевым во главе.
К концу дня уже многие, не только в вольном воинском поселении, но и в предместье крепости, и в самой цитадели, знали, что казак Макар Мирошников, у всех на виду, закинул утром свою папаху в окно хаты аптекарской приёмной дочки. Эту новость переселенцы с удовольствием обсуждали и передавали из уст в уста.
Казаки, естественно, были в курсе, что означал сей примечательный старинный обычай... Ну, а несведущим жителям из национальных слободок предместья, знающие переселенцы всё доходчиво объяснили.
Конец 21 части...
