— Нам по семнадцать лет, алло? Никто не купится на представление без кульминации! Все сразу поймут, что наши отношения – фикция.
Она прикусывает губу, размышляет. А я не могу отогнать назойливую мысль. Она еще со мной не целовалась, а ей уже противно.
"Вынужден влюбиться"
Часть 11. Холодный
Не пойму, в чем дело. Дважды за день коротит, током прошибает. Что в ней особенного?
Пока ждал, когда она переоденется, так и манило подсмотреть, отодвинуть занавеску чуть в сторону. Возможность была, желание было, но не смог. Будь это любая другая, подсмотрел бы, не задумываясь. Даже не скрывал бы интереса. А с ней… Не получилось.
Хлопот от нее не оберешься, конечно. Клатч этот идиотский расквасила, по роже мне влепила, пацанов своим публичным раздеванием раздраконила… Не знаю. Надо думать о том, как от видео избавиться, а я застопорился на самокопании. На своей реакции на нее.
Наверное, зря переживаю. Обычное дело. Девчонка-то симпатичная, фигуристая, вот и завожусь с пол-оборота. Не в первой, как говорится.
Только вот даже сейчас, когда мы шагаем рядом, и наши руки почти что соприкасаются, я как-то… как-то слишком уж взволнован. Я даже… Черт, меня смущает ее присутствие. Вот такого точно раньше не было.
Мы договорились разыгрывать влюбленных на публике, но там, в примерочной, мы были наедине. Как объяснить это, если она спросит? Я себе это объяснить не могу!
И… она нарушает молчание.
— Андрей, я могу отдавать тебе по частям?
— Что?
— Деньги, — добавляет сквозь зубы. — За сумку эту.
Ах, да. Сумка. Черт бы с ней. Хотел купить часы, ничего, потерплю до следующего месяца. За лимит выходить нельзя. Отец начнет проверять.
— Забей на деньги, я же говорил. Твоя расплата – день города в этом платье со мной и кучей богатых кретинов.
Машу перед ее носом фирменным пакетом. Она хмурится, опускает глаза, поправляет бейсболку. Опять напялила. Все еще в моей толстовке. Хотел купить ей собственную, отказалась. Правильно, моя ей больше идет. Так, хватит уже!
— Нужно придумать правила, — вдруг говорит Кривоносиха, когда мы уже подходим к школе.
— Правила?
— Да, — кивает она. — К примеру, никаких больше денежных трат. Платье я возьму, но это последнее, что ты мне купишь. Не люблю быть в долгу.
— Гм… Мы это еще обсудим.
А как же ее волосы? Макияж? Нет, перед днем города ей все это понадобится. Это понадобится мне! Хочу, чтобы отец в осадок выпал, когда увидит ее в следующий раз.
— Никаких «обсудим». Нет и всё.
— Ладно. Никакого стриптиза.
Ее щеки розовеют, зато глаза бесстрастные.
— Я и не собиралась.
— Разве что для меня одного.
— Пфф. Так, пойдем дальше. Никаких девушек.
Мы останавливаемся возле школы. Я хмурю брови.
— Не понял.
— Всё ты понял. Никаких Маш, Даш, Глаш. Тай…
Тая. Я и забыл уже. Грозилась устроить Кривой веселую жизнь.
— Какая тебе разница с кем я, когда не в школе? — наклоняю голову, вглядываюсь в ее лицо, ищу признаки ревности.
— Мне-то разницы нет, а вот другим… Всего лишь хочу уважения. Пока мы «вместе», — она изображает пальцами кавычки, — никаких других девушек.
— Ладно, принимается, — кривлю душой, этого обещать не могу. Слишком много вокруг всевозможных пчел. Они ведь сами летят на мед, что я могу поделать? — Никаких пощечин.
Вздыхает, смотрит в небо. Нравится ей меня бить, сложно будет.
— Я иду на уступки, — произносит она отстраненно. — Как ты выразился, чтобы нам как-то сосуществовать в одном мире, нужно измениться. Обоим, понятно? Хорошо, пощечин больше не будет. Но из этого вытекает новое правило. Никаких поцелуев.
А вот это уже перебор. Выкатываю глаза. Смотрю на нее, как на ненормальную.
— Нам по семнадцать лет, алло? Никто не купится на представление без кульминации! Все сразу поймут, что наши отношения – фикция.
Она прикусывает губу, размышляет. А я не могу отогнать назойливую мысль. Она еще со мной не целовалась, а ей уже противно.
Да не, не может быть. Я же видел, как глазки бегали там, в бутике. Трусит просто. И про случай этот в примерочной не заикается по этой же причине.
— А в примерочной для кого было представление? — вдруг спрашивает она дерзко.
Черт возьми, телепатка!
Смотрит в глаза, уголки губ чуть приподнимаются, довольна собой.
Да не знаю я, что это было, не знаю! Резкое повышение атмосферного давления? Утечка газа? Перед физрой болела голова, Гребнев поделился таблеткой. А вдруг это был не аспирин?!
Она ждет ответа. Я молчу, но глаз не отвожу. Проигрывать не намерен.
— И чего здесь стоим? — дверь в школу открывается, и к нам на крыльцо выкатывается шарообразная завучиха по воспитательной работе. — Уроки идут. Прогуливаем, Холодный?
Никогда так не радовался появлению этой пышки! Кривая проигрывает, отводит глаза и смущенно потирает пальцы.
— Лера? — хмурится женщина.
— Бегали по поручению физрука, Евгения Валерьевна, — улыбаюсь я. — Вот вернулись.
Для достоверности показываю ей пакет. Все равно в моде не смыслит, не поймет ни фига, что внутри.
— Марш в школу! Физра ваша уже закончилась давно.
Заваливаемся в школу, друг на друга не смотрим, несемся переодеваться. Платье прячу в шкафчик в раздевалке, потом заберу. Физра и правда закончилась, парни разошлись, тишина. Стягиваю покалеченную футболку, швыряю в мусорный бак. Вспоминаю удивление Кривоносихи, когда я оторвал рукав, чтобы забинтовать ее палец. Улыбаюсь. Нет уж, целоваться мы будем. Она желает приобрести уважение, а я не желаю его терять.
***
Сегодня математичка спрятала шерстяные колготки под брюками. Их не видно, но я их чувствую. От нее прямо-таки веет шерстью, кожзамом велосипедного седла и лапшой быстрого приготовления. Волосы снова стянуты бежевой объемной резинкой. Как же сильно она себя ненавидит…
— Что ж, Холодный, — задумчиво говорит она, пронзая меня взглядом. — Реабилитировались. Отлично.
Усмехаясь, топаю на место. Не могу удержаться и бросаю короткий взгляд на Кривоносиху. Тоже смотрит на меня, приподнимает брови. Посылаю ей воздушный поцелуй, сажусь за парту.
— Ты бы Веревкину не провоцировал, — говорит Бур. — А то она тебя съест и Кривоносовой закусит.
Отмахиваюсь. Откидываюсь на спинку неудобного стула и сцепляю руки в замок на затылке. Вдруг приходит идея. Подаюсь вперед, приближаюсь к лицу ухмыляющегося Витеньки.
— Бур, выручишь, а? — шепчу я. — Возьми на себя Таю. Тебе несложно, а мне – одной проблемой меньше. Понимаешь, отец, день города, Кривоносные дела… Слишком много всего.
— Не-е, друг. Ты меня прости, но бардак я за тобой убирать не буду. Я же тебя предупреждал, когда у тебя это обострение случилось. Что я тебе говорил? Катенька – звезда, не твори фигни. А ты что же? Натворил. Девчонке голову задурил, а теперь маешься.
— Один ты у нас правильный, — бурчу я. — Понял тебя. Козел ты, Буров.
Друг не реагирует. Молча ногтем сдирает этикетку с ручки с каменным лицом.
— Ладно, прости, — не выдерживаю я. — Извини. Нервяк просто с этими девчонками…
Палачева требует записать домашнее задание, открываю тетрадь. Бур продолжает свое занятие, лицо напрягает.
— Да что?!
— В последнее время тебя что-то совсем переклинило, — говорит Бур, поднимает голову, смотрит на меня каким-то сосредоточенно-печальным взглядом. — На Палачеву набросился…
У меня аж сердце подпрыгивает, совсем, что ли, охренел прям при ней…
— …Катеньку обидел. Кривоносовой мозги компостируешь. Про Таю я вообще молчу. Как ты мог девчонку ударить, Холод? Скажи мне, ты принципиально женщин за людей не считаешь?
Опана… И это мой лучший друг. Сжимаю кулаки, пытаюсь унять приступ ярости. Не буду я с ним драться. Не буду. По крайней мере, не сейчас.
— Холод…
— Заткнись, Бур. Заткнись по-хорошему.
— А если не заткнусь?
Вскакиваю с места, парта покачивается. Бур сидит, сверкает глазами. Тоже, смотрю, кулаки сжимает. Палачева замолкает. Гнетущую тишину нарушает трель звонка. Одноклассники шушукаются, не торопятся расходиться. Толпа требует хлеба и зрелищ.
— Урок окончен, — говорит Палачева. — Прошу всех удалиться. Кроме вас, Холодный, задержитесь на минуточку.
— Слушаю.
Пододвигаю стул к учительскому столу и присаживаюсь. Все уже разошлись кроме ботана Богачева. Нарочито медленно собирает свои книжки, уши греет. Палачева молчит и не сводит с него глаз. Заговаривает только, когда за ним закрывается дверь.
— Ваше поведение, — пронзая меня стальным взглядом, произносит она, — говорит само за себя. Отец мэр, школе содействует, как может. Наверное, вы считаете себя неприкасаемым, но это не так.
Да неужели? И что же ты мне сделаешь, мисс Шерстяные Колготки?
— Ваш папа может сколько угодно просить за вас, эффекта это не даст. Я ценю в учениках исключительно знания и желание учиться.
— Я не просил его приходить в школу, — бормочу я.
— Я догадывалась. Скажите, Андрей, у вас дома все нормально?
Ошалело поднимаю на нее глаза. С чего вдруг такой вопрос?
— Да все отлично. Спасибо, что поинтересовались.
— Уверены?
Тихо вздыхаю, киваю, сжимаю пальцами угол ее стола.
— Почему вы спрашиваете?
Она ставит локти на стол, сцепляет руки в замок, кладет подбородок на эту конструкцию.
— Пытаюсь понять причину ваших поступков. Вот, например, не объясните мне, зачем вы на днях поджидали учителя в переулке, как какой-то бандит?