Зима у нас в краях, я хочу сказать – просто мама не горюй. То заморозки до минус пятнадцати, то оттепели до плюс пяти, и все это в течение недели! Но я привыкшая, как-никак выросла тут. Живу в селе – не то, чтобы сильно уж отдаленном, но и не пригород. И это создает трудности особого рода, а именно: трудно проехать на машине в дому. Потому что грязь то замерзает конгломератом, то раскисает, и дорога превращается в месиво. Вот как тут ездить?
Сколько я уже писала в разные инстанции, чтобы нам дорогу сделали нормальную, сколько порогов обила, в скольких очередях постояла да в конторах побывала – все без толку, как была проселочная накатанная дорога, так и она же и стоит. Мы уже даже думали всем селом скинуться на асфальт, но после проведения финансовых расчетов от идеи этой отказались – больно уж дорого выходило.
Так и живем с проселочной дорогой.
Прежде проблема грязи на дороге меня не сильно волновала, машины-то не было. А пройти легко – надела резиновые сапоги и вперед. А вот когда отец оставил мне в наследство свою «ласточку» - старенький «жигуль», я и столкнулась с проблемой в полный рост. Помучилась пару месяцев. Раза четыре увязла так, что пришлось сына-школьника звать на помощь. Толкали. А потом нашла все-таки выход: стелить на раскисшую дорогу доски.
Покупала их у местного столяра, который на заказ делал двери – бизнес у него такой был. Доски оказались дорогими, потому для начала я взяла всего две, зато длинные.
- Михалыч, ну вот ты скидку не мог предоставить односельчанке? – недовольно нахмурилась я, когда он назвал конечную цену и сходу отказался торговаться. – Жалко тебе, что ли?
Михалыч ухмыльнулся.
- Если бы я всем желающим скидки делал, я бы разорился. Дерево ныне дорогое!
- Дерево! – воскликнула я. – А у тебя сосна дешевая. Не дуб же! Чего жмешься-то?
- Еще не хватало дубом грязь застиласть. Бери, за сколько дают! – припечатал Михалыч.
А что делать, пришлось брать. Не ехать же в город за парой досок на сотню дешевле. Приперла их к дому на горбу, прислонила к забору, окинула взглядом фронт работ. Прикинула, где лучше положить настил и приступила к работе. Точнее, как к работе – просто кинула доски, выгнала свою «жульку» за ворота, прокатилась туда-сюда пару раз.
Пришла к выводу, что все получилось отлично, поставила «жульку» на место и пошла домой.
В желудке очень сильно урчало от голода – возможно, урчание было слышно за пределами деревни. Я наскоро разогрела гречку, накидала сверху гуляша из говядины, и собралась уже было вкусить этой пищи богов деревенского разлива, как пришел из школы сын.
И принес очередную двойку. И еще кучу замечаний в дневнике, написанных гневной красной ручкой. Мне даже показалось, что я вижу те громы и молнии, что метала училка.
Разозлилась: опять придется отложить трапезу, чтобы разобраться с «лебедями» в дневнике. А гуляш так ароматно пахнул на всю кухню… В итоге махнула на двойки рукой. Ну ей-богу, у них там училка такая вредная и противная, что я сама ее побаиваюсь, если честно. Наверняка, все замечания несправедливые!
Сын таким моим измышлениям радостно поддакнул. Молнией переоделся и убежал гулять на улицу.
***
На следующий день я, собравшись на работу, вышла, выгнала из-под собственноручно сооруженного навеса «жульку», открыла ворота и… обнаружила, что доски пропали. Мою чудесную тропинку кто-то нахально спер, и нормально выехать я уже не могла.
Топталась на месте, глядя на два глубоких следа в грязи на месте, где еще вчера лежали доски – будто от моего взгляда они могли заново появиться.
Мимо шла Алла Юрьевна. Я окликнула ее: мол, не видели, кто унес? И показала пальцем на дорогу.
- Как я могу увидеть, Оленька? – продребезжала старушка. – У меня зрение плохое!
- А как я у вас веточку сирени сломала, это вы видели! – обозлилась я.
Мне не то, что досок было жалко – не такие уж они и дорогие. Мне было жалко времени. Это же теперь опять к Михалычу нужно идти, нести новые доски, стелить их, только потом выгонять машину… Впрочем, другого выхода у меня не было. Если поеду так – забуксую, что еще хуже. А из двух зол нужно выбирать меньшее.
Поэтому я пошла к Михалычу и без торга купила еще две длинные доски. Принесла, чертыхаясь сквозь зубы, бросила перед воротами, выехала. Из-за этого мерзкого похитителя досок вымазала себе все ботинки – как теперь на работу грязная приду?! Зла прям не хватает!
Пришлось у входа обтирать ботинки тряпкой. А мочить тряпку нужно было в бочке, вода в которой такая холодная, что рука после пару обмакиваний становится похожа на лапу птицы.
Поэтому материла я этого досочного вора так, что волосы дыбом стояли. У меня, конечно же, вор-то не слышал. Вот кто посягнул на чужое, а? У кого рука не дрогнула?.. Поймаю – оторву те самые руки!
Но когда я после работы вернулась домой, досок опять не было. Я остановилась, как вкопанная, отказываясь верить своим глазам: ну ничего себе! Вот только утром сама, своими руками стелила! Кто посмел?! И что мне делать, опять к Михалычу топать?!
Пришлось топать. Михалыч смеялся, предлагал организовать бесперебойную поставку пиломатериала к моему дому, даже сделал небольшую скидку, а когда я уходила, сказал, что завтра утром будет ждать снова свою «лучшую клиентку».
- Никто у меня еще по два раза на дню доски не покупал, - хохотал он. – На тебе, Ольга, наварюсь, дворец себе отгрохаю!
Я процедила сквозь зубы несколько нехороших слов в адрес досочного вора, взвалила на себя новые доски и пошла к дому. И ведь не постелить тоже не могу – потому что просто не проеду.
Третий настил пролежал несколько дней и тоже исчез. Я была уже вне себя от злости. Сын предлагал поставить камеру, я идею одобрила, потянулась за кошельком и снова заматерилась: денег на камеру не было. Дорогая-то игрушка, камера эта! Решила, что обязательно скоплю, а пока – опять к Михалычу.
Воровали доски преимущественно ночью, но бывало, что и днем. И что удивительно: никто из соседей ни разу не видел вора. Вот как я кавалера приводила – то все видели, в мельчайших подробностях его разглядели. А как у меня что-то воровали средь бела дня – никто!
Я пыталась выследить вора, дежурила по ночам у окна. Но тот как чуял – и в те ночи на свой гадкий промысле не выходил. Или выходил, когда я прямо у окна от усталости и засыпала. Вот и приходилось мне два-три раза в неделю бывать у Михалыча. У меня даже новая графа расходов в финансовой книге появилась: «настил». Записи я, кстати говоря, веду аккуратно, все учитываю: работаю-то бухгалтером. В конторе, в соседнем селе.
Сын тоже пытался выследить похитителя, но все тщетно. Только один раз он успел заметить в ночи тень, что кралась вдоль забора с нашими досками. Сын закричал:
- Стой!
Но тень не остановилась, а напротив, рванула с места и скрылась огородами. Преследовать ее мы не стали – не бегать же среди ночи по селу.
***
Вычислить вора удалось только к весне, когда грязь подсохла и настил уже так остро не требовался. Им оказался мой сосед через два дома, уважаемый в деревне мужчина, Владимир Петрович. Работал он в городе, в типографии, и у нас считался интеллигентным человеком.
Выпивал, конечно, чуть-чуть, но всегда – в пределах нормы, и валяющимся пьяным замечен никем и никогда не был. И за это его уважали в том числе. Да еще и работящий был – жил бездетным вдовцом, но хозяйство у него всегда было в порядке, ни разу не видела у него, чтобы забор покосился или крыша протекла.
Умудрялся еще и гусей с курочками держать. И себя тоже – в приличном виде. Одевался не с иголочки, обычно, в мятом и грязном не ходил. В общем, с уважением к себе относился. Руки только черные были от типографской краски, но это – рабочий момент.
Так вот, по весне возвел Владимир Петрович себе, значит, сарай. Меня сразу догадка пронзила, но я все же колебалась. Для верности пошла к Михалычу, спросила, покупал ли мой сосед у него доски. Тот ответил, что нет, не покупал.
Тут оно и сошлось одно к одному.
Вернулась я домой, присела на скамеечку у ворот и стала думать: идти к Владимиру Петровичу разбираться или нет. Вот спросит он, допустим: «Какие ваши доказательства?» И вот как я докажу, что это мои доски? Если только показания Михалыча приложить к делу как вещдок – а больше и нет никаких доказательств.
А то, что доски мои, я чуйкой чуяла.
Утром в воскресенье все-таки решила идти разбираться. Шла решительно, сжав кулаки и нахмурив брови: ну сейчас утрою ему Кузькину мать! Попляшет – мало не покажется!
Владимир Петрович спокойно кормил гусей с курами. Я громко постучала по калитке, он обернулся. Заулыбался.
- А, Ольга! Здравствуй! Зачем пожаловала?
Я пальцем показала на новый сарай:
- Мои доски?
Владимир Петрович оглянулся на сарай, потом опять ко мне.
- Ты о чем?
Я заполыхала праведным гневом:
- Я всю зиму стелила настил, чтобы проехать на машине по грязи можно было! А кто-то мои доски тыбзил! – Сощурилась: - Это, получается, ты?
Владимир Петрович отступил на шаг назад. Поставил миску с зерном на скамейку, отряхнул руку о штаны.
- Ничего я у тебя не тыбзил, окстись!
- Я подняла деревянную вертушку, на которой держалась калитка, вошла во двор и принялась медленно, но как можно более грозно наступать на соседа. – Признавайся! Брал мои доски?!
- Оля! С тобой все в порядке? Не брал я у тебя ничего! О каких досках ты вообще говоришь? – И повторил решительно: - Не брал я у тебя ничего?
- А откуда они у тебя тогда, а?! – взвизгнула я и ткнула пальцем в сарай. – Они только у Михалыча продаются, а ты за зиму ни одной не купил!
- Так я из города привез, - пытался оправдываться Владимир Петрович.
Я подбоченилась:
- Да не катай мне по ушам! Что-то не видела я, чтоб к тебе газелька приезжала! Мои доски, признавайся!
- Оля, приди в себя! – взмолился Владимир Петрович. – Ничего я у тебя не брал!
- Чем докажешь?
Он примолк, недоуменно уставился на меня. И вдруг лицо его приобрело совсем другое выражение: не растерянно-опешенное, а твердое и решительное. Сжал зубы, процедил:
- А ты чем докажешь, что это твои доски?
И махнул головой в сторону сарая.
Вот тут-то я и растерялась. Этого вопроса я больше всего и боялась – и что теперь отвечать? Михалыча к делу я уже приложила, и должного впечатления на соседа это не произвело. Он ведь мог и правда из города их привезти. Я стушевалась. Может, ну их, доски эти?.. Вот была бы у меня камера с записью – было бы другое дело.
- Ничем не докажу, - пробормотала я и попятилась обратно к калитке. – И не буду доказывать.
Владимир Петрович сверлил меня взглядом, пока я не вышла за калитку. А едва я только оказалась за воротами, как припустила наутек по улице – как молодая девчонка, что завидела кавалера, который нравится. Щеки огнем полыхали. А вдруг вот я взяла и ни за что на хорошего человека наехала?! Как теперь оправдываться?
И если сначала мне нравилась идея пойти разбираться, откуда новый сарай взялся, то теперь она казалась совершенно дурацкой.
Вечером Владимир Петрович принес мне пару новых досок. Они еще даже пахли опилками и смолой.
- Вот тебе, Оля, в качестве моральной компенсации. А доски твои я не брал. Я новые купил.
Мне почему-то хотелось ему верить.
***
Через год мы с Владимиром Петровичем сыграли скромную свадьбу. А чего бы нам не пожениться? Он вдовец, я разведена – зачем по раздельности жить, если можно вместе? Оно удобнее.
После сарайных разборок между нами как-то само собой возникло общение. То погуляем вместе, то я к нему в гости приду, то он ко мне на чай с баранками или пирогом. И как-то оно закрутилось… завертелось… А что? В деревне-то любой мужик в хозяйстве нужен, даже самый завалящий алкаш. Тем более, что Владимир не завалящий. И не алкаш.
Да и сыну моему он понравился, прилепился к нему, как к родному. Оно и понятно – настоящий-то его отец о нас и не вспоминал, не звонил даже. Если раз в год появлялся, и то хорошо.
После свадьбы Владимир меня все спрашивал, хитро поглядывая и улыбаясь, не из-за сарая ли я за него замуж вышла. Чтобы, говорит, стать владелицей похищенных досок. Тут меня снова поразила догадка. Я с подозрением глянула на него, говорю:
- Так все-таки ты доски брал?
Смеется, руки поднимает.
- Нет, - говорит, - я бы ни в жизнь чужого не взял.
Вот верить ему или нет – не знаю. Так-то вроде порядочный мужчина… Подумала вдруг: а если он из-за своей порядочности на мне и женился? Сперва натырил досок, а потом стыдно стало и он женился – чтобы, так сказать, отдать должок.
Эту мысль я ему и предъявила. Он хохотал, говорил, что я фантазерка и «воображаю».
Ну ничего, семейная жизнь покажет, кто у кого доски тырил.
Ольга так и не узнала, брал ли на самом деле Владимир Петрович ее доски для строительства сарая. Их счастливый брак вскоре омрачился другим потрясением. В один прекрасный день Ольга обнаружила, что ее муж завел роман с деревенской красоткой Юлей и решил сбежать к ней на дачу, читать рассказ...