Ветер перемен. Часть 2. (продолжение "Аннушки")
Нюра отдыхала в горнице, сквозь закрытые ставнями окна в дом пыталось ворваться солнце, но белые задергушки в изящных кружавчиках не давали ему этого сделать. Малюсенькие, солнечные лучики резвились на чисто вымытых, крашенных полах, застеленных рукодельными дорожками, игрались с листьями душистой герани на окошке и дергали за усы толстого, старого кота, спавшего в старом, продавленном кресле, в котором любила Нюра вечерами смотреть телевизор.
Вставала она рано, раньше часам к пяти утра, уже во всю топилась у неё печь, готовилось пойло для коровушки, запаривалась дроблёнка в ведрах для поросят. С появлением плит и газовых баллонов, отказа от содержания скотины, необходимость в ранних подъёмах отпала, а привычка, впитанная с молоком матери, осталась.
Чуть заалеет краешек неба над озером, а она уже на ногах. Любо-дорого по холодку выйти в огород, ни комаров, ни мошки, тишина кругом, лепота, сорная трава сама собой из земли вырывается, да в ведра для поросят и куриц укладывается.
Правда начала беречь себя Нюра, носки теплые на ногах, шаль по спине повязана, старое тело начало потихоньку сдаваться, то тут болит, то там кольнёт, но силы ещё есть, вот и приехавших в гости внуков держит строго, на узде, как норовистых жеребят.
-Что, Нюра, не спится тебе? – это сосед на огород выполз, как схоронил свою Паву, так и сажать в нём перестал, заросла земля лопухами да лебедой.
-А тебя, лешак, что с кровати сдёрнуло, спал бы себе, -одёрнула его женщина, любившая работать в одиночестве и тишине.
-Кот дурниной заорал на улицу попросился, пришлось встать,-оправдался Дмитрий Лексееич, которому до смерти не хотелось никому признаваться, что поджидал он у прясла свою одинокую соседку, зная её любовь к раннему подъёму.
-Может помочь чем, Нюрочка? Гляди, пряло совсем в этом месте изгнило, непорядок! –сказал он, кряхтя перелезая между жердями.
-Себе помоги, старый дурень,- тихо проворчала Нюра, бросая в межу вырванную траву и перевязывая сползший платок, чтобы спрятать свои седые волосы.
-Зря намыливаемся Дмитрий Лексееич, самогонки не дам! – сурово отбрила она помощника, склоняясь над картофельным кустом.
-Да разве ж я ради этого? Смотрю, красивая мадама одна на огороде корячится, а дуботолины городские почивать изволют, нет, чтоб бабке помочь!
-Ты детёв моих не трожь! У иных вон на Пасху только и были, а больше и носа не кажут! А мои соколики каждый выходной тута!
-Не спорю, не спорю,-поднял вверх свои руки в примирительном жесте сосед,- новые жерди под сараем видал, принести?
-Ну неси, коли не шутишь!
-Поможешь поддержать, одному несподручно?
-Поддержу, коли надо, а ты без мыла в одно место влезешь, Лексееич, сказано, нет у меня самогонки! –так ворча и переругиваясь с друг другом убирали они прогнившие, старые жерди, приколачивая взамен новые. К девяти утра вся работа была сроблена, Дмитрий Лексееич получив заветную чеплашку с горячительным напитком поспешил домой, а утро Нюры покатилось дальше словно сани по накатанной дороге.
Для начала завела блинчики на молоке, к ним подала варенье и горячее топленное масло в плашке, налила в чашки душистого чая, который умела заваривать только она. Глядя на недовольные моськи Ваньки и Польки усмехнулась, ох и изнеженные детки нынче пошли, видите ли рано их подняли, барчуков, они знаете-ли спатеньки хотят.
-Значит так,- не миндальничая особо с ними, раздавала Нюра поручения,- на сегодня, заготовка крапивы. Верхонки возьмёте под сараем, ваша задача крапивы нарвать, пучками связать и там же под сараем повесить на просушку. Задача ясна?
-Ясна,- скривили и без того кислые мордочки детки.
-И зачем курицам крапива зимой? Они вроде как зерном питаются? -спросил Иван.
-Питаешься у нас только ты,-отрезала бабушка,-а курям витамины нужны, чтобы яйца крепкими были, забыла сказать, за ударную работу поощрение будет, в клуб фильму привезли, дам денег на билеты.
-Мало будет за такую-то работу! –заметил Иван, хватая руками горячий блин и макая его в варенье из костянки.
-Кошке мало мордой тычут! –сказала бабушка, -по работе и зарплата, а будешь ныть и того не получишь!
-Ну что ты, бабуля, мы этой крапивы целую гору нарвём, а фильм какой привезли, не знаешь? -спросила Полинка, радуясь возможности пойти в кино.
-Колька –механик говорил, что индийский, аж две серии, -ответила Нюра, поднимая палец к потолку, чтобы усилить важность момента.
-Чего сидишь, идём быстрее! -поторопила сестра брата, вытирающего костяничные усы над губой. Подростки спеша выскочили из дома, а Нюра улыбнулась им вслед принимаясь готовить обед. Сама она индийский фильм видела всего один раз, в клуб её вытащила дочь, приехавшая погостить. Пока полуголые женщины пели и извивались на экране, она всё держалась за сердце, а после сказала сердито Ане:
-Не понравилось мне! Шумно больно! И больше в клуб не ходила, ни на концерты, устраиваемые местной самодеятельностью, ни на какие фильмы. Да и зачем они нужны, когда жизнь подбрасывает такие сюжеты, что диву даёшься!
Взять к примеру, Лексееча, соседа. Давно в её сторону поглядывает, одному-то худо жить, неуютно, еды худо-бедно себе сгоношит, а вечерами одиноко. Не получилось у них с Павкой-то детей, не срослось. А бывает так, живут мужчина и женщина вместе и всё-то у них ладком вроде, а в ком-то изъян имеется и враз не угадаешь почему детишек нет.
Уж побегала Павка к Нюркиной покойной матери, покланялась в ножки, прося помочь, а та только руками разводила, не судьба мол тебе, девка, матерью стать покуда с мужем живешь. Может и потому, а может и по другой причине загулял Лесееич на широкую ногу, заприкруживал с местными бабами.
После войны-то мужиков почитай не было, всякий серый воробей орлом себя чувствовал, вот и он во все тяжкие пустился. Уж побегала за ним Павла, похлестала стекол в домах разлучниц, а ему, что гуся вода. И что интересно, нигде после себя следа не оставил, дитя не заделал.
К Нюрке и тогда клинья подбивал подлавливал пока никто не видит, шептал жарко на ушко похабные слова, что алели её щеки, будто жаром изнутри палили, но у той тогда Смагин в глазах стоял, никого кроме него не видела, оттого и гнала сластолюбца прочь, словно собаку шелудивую.
А Павка вскоре усыхать начала, словно береза, у которой корень враз нарушили. Сохла, сохла, да и померла, оставив мужа в одиночестве доживать, все его полюбовницы, бывшие при детях да мужьях, один он, как волосинка на лысине, не нужон никому.
Нюра перевернулась на бок на кровати, много работы с утра переворотила, ноги гулом гудят, а мысли покоя не дают, где там ребятня, всё ли ладно у них? Не утерпела, поднялась, покрыла голову платком, ноги сунула в галоши, стоявшие на крыльце и покопотила за огороды, где заготавливали крапиву для куриц внуки.
Вечером кинозал клуба был набит до отвала, народ сидел даже на дополнительных стульях, принесенных из библиотеки и поставленных в проходы. Показывали «Зиту и Гиту» и зал ухахатывался, наблюдая за проделками Хемы Малини, главной героини.
Смех вызывала и Каушалья, её злобная тётка и гордячка Шейла, её дочь. Иван смотрел фильм уже много раз и сегодня его целью был вовсе не он, а подружка сестры, Оля, та самая «бе с@сек», как он выразился однажды при разговоре.
Взрослые деревенские пацаны сидели со своими девчонками на последнем ряду, а тем что помладше достались места на три ряда ниже. При этом мальчишки пока стеснялись показать свои чувства, поэтому сели отдельно от девчонок, но так чтобы их видеть. Вот и Ваня вместо того, чтобы смотреть кино, всматривался в темноте в силуэт Оли, сидевшей впереди.
Была она ещё угловатой, нескладной, состоящей, казалось, из одних коленок и локтей, но уже просыпалась в ней, не спеша и потягиваясь женственность, та, что заставляет замирать мужское сердце и совершать безумные поступки. Вот и сейчас он скатал билетик в тугой шарик и натянув в руках маленькую рогатку пульнул его в девочку.
-Ай, -вскликнула она и обернулась посмотреть на того, кто это сделал, но наткнувшись на серьезный взгляд Ивана быстро отвернулась, чувствуя, как застучало её сердце.
-Ты чего? –окликнула её Полина, сидевшая рядом, -смотри, сейчас самое интересное начнётся!
На экране щедро расплескиваясь вокруг звучала индийская песня, мелькали сари и загорелые тела, а здесь, в душном маленьком зале сельского клуба зарождалось трепетное, нежное первое чувство, которому люди дали имя –любовь.