Наташа покачала головой. Директор видел, что она почти потеряла надежду.
– Кого вы ищете, мадам? Я задействую все свои силы, чтобы помочь вам. Даже могу отправить запрос в другие концлагеря-мемориалы, если здесь мы ничего не найдём.
– Правда? Можно отправить запрос? – засветилась советская гостья.
Это был совсем иной свет. Он имел право на жизнь. Он сам был жизнь. Директор смутился, потому что лицо женщины, озарённое новой надеждой, было лицом феи Лорелей. Он поневоле провёл по своим волосам, тут же с грустью вспомнив, что они белее инея. Он мягко, деликатно к ней обратился:
– Мадам, давайте попытаемся.
– Это моя сестра, Нина Пегова, – горячо заговорила она, – родилась в Ленинграде в 1920 году. Её взяли на моих глазах в конце июня сорок первого. Её сняли с поезда! Она спасла меня, спрятала, и меня не поймали. Но с тех пор я о ней ничего не знаю. Я надеялась, что найду её в Берлине, что эта поездка как-то поможет...
– Вы ведь уже были в Берлине, мадам? – печально улыбнулся директор.
– Ох, ну как... – растерялась Наташа. – С театром мы здесь впервые.
Она невольно осмотрелась: артисты слушали гида неподалёку, у башни.
– Я имею в виду, – кашлянул её собеседник, – что во время войны вы ведь дошли до Берлина, мадам?
Наташа вмиг покраснела до макушки. «Кто ему сказал? Когда успели?» – негодовала она про себя.
Она, и правда, стоила целой армии. Так вот за что она им мстила. Так вот кого она искала.
А Штюц отлично рисовал. Сходство оригинала с портретом оказалось поразительным. Только он её состарил тогда чересчур. Как раз сейчас, почти четверть века спустя, Белобрысая Бестия стала похожа на взрослую даму с портрета сержанта Готфрида Штюца. Чудо как хороша.
Я видел её потом, в Берлине, из окна госпиталя, куда попал, чудом уцелев. Русские тогда захватили наш взвод и начали выпытывать, кто в эти дни убивал их соотечественников. Наши, конечно, убеждали их, что ни одна пуля не коснулась русских солдат. Что в ответ сделали комиссары? О да, они стали проверять дула ружей у каждого. Ведь сразу понятно, прошивала пуля дуло или нет. И тут же, без лишних вопросов, расстреливали лжецов. Тех, с кем я ещё десять минут назад смеялся и болтал, ни о чём не подозревая.
Готт, как же мне страшно сделалось. Хотя я точно знал, что последние дни моё оружие молчало. Но всякое же случается. Приближалась моя очередь, а из двадцати наших бойцов в сторонке, с поднятыми руками, остались стоять только двое. У меня вспотели ладони. У русских могло просто измениться настроение, закончиться – терпение. Подумаешь, всего-то – добить оставшихся в строю. С пленными ещё дополнительно возиться надо, а тут расстрелял – и закопал благополучно. Всех – в одну яму. Тем двоим счастливчикам уже вон, отдали приказ рыть эту яму... Я заключал строй.
– Этот весь потёк, гляди! – крикнул комиссар, отобравший моё ружьё, второму, который сидел на пне и что-то строчил в блокноте. – Его без досмотра можно кончать. Иди давай!
И первый махнул мне на место, где лежали мои товарищи с жирными красными точками в груди и голове. Кому что досталось.
Что ж, вот он, конец моей жизни. Всем телом я почувствовал его – ледяной могильный холод, пронзивший меня до волос. Да, я ощутил, как мои волосы потяжелели, будто тогда, в тёплом апреле сорок пятого, на них нахлобучили зимнюю шапку.
– Проверь сначала его ружьё! – спокойно, железным голосом приказал сидящий на пне и коротко глянул на первого исподлобья.
Тогда я и понял, как выглядит жизнь. Вот он, русский иван, к которому так боялся попасть в плен любой немецкий солдат. Иван, который, по слухам, уничтожал всё немецкое, способное шевелиться, без разбора, только из мести. Только из естественной, горячей, понятной мести.
– Мёртвое! – удивился комиссар-проверяющий и, глянув на меня, невольно отшатнулся и замер.
Главный комиссар поднял голову от блокнота – и тоже целую вечность смотрел на меня, после чего сказал каким-то другим голосом:
– Уведите их.
– Но, товарищ капитан, а кому тогда яму копать?
– Уведите, я сказал. Сами управимся.
А я почему-то подумал, что нас троих уводят к другой яме, чтобы потом не тащить волоком к ней наши трупы. Я никогда не учил русский, но, клянусь, что в тот переломный момент между жизнью и смертью я понимал каждое слово из диалога этих двоих. Я понял их слова на свой лад. Я не верил в спасение, потому что, как вы можете догадаться, его не заслуживал.
Темнота сменилась ярким светом. Я очнулся от тряски.
– Что, натерпелся, дурачок?
Ласковый голос окончательно меня разбудил. Миловидная русская медсестра поправила подобие подушки под моей головой. На соседних носилках кто-то тихо стонал.
– Что, натерпелся? – повторила она.
– Я вас не понимаю... – я едва мог шевелить языком.
Тогда она достала небольшое зеркальце – я в него посмотрел. Кто это? Что за незнакомый седой человек? Я его не знаю, зуб даю! Кто же он? Кто же?.. Готт! Либе готт!
Я разревелся. От счастья. Мне двадцать два, а я был совершенно седым. Теперь и навсегда – совершенно седым. Но я выжил.
Медсестра растерянно наблюдала за моей истерикой, а потом, судорожно вздохнув, будто вспомнив недавнюю утрату, с нежной улыбкой проговорила:
– Всё будет хорошо, дурачок... – и погладила меня по голове мягкой ладонью, чтобы я успокоился.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь: https://dzen.ru/a/ZepDLQ1F0Go8Hrn2?share_to=link
А здесь - начало этой истории: https://dzen.ru/a/ZH-J488nY3oN7g4s?share_to=link