Шли 70-е годы прошлого века, мне было 19, и я был студентом-девственником. Как-то ранней весной, в субботу, я решился. В советское время в Ленинграде были популярны танцы. Проходили они в различных ДК по всему городу. В некоторые ДК, особенно на окраинах, соваться лучше не стоило: там в курилке били всякого, кто наивно полагал, что пришел только потанцевать; другие, в центре, были вполне приличными и под надежной охраной милиции и ДНД. Я выбрал ДК с хорошей репутацией, на Васильевском острове, имени Кирова.
Мне нужна была простая земная любовь, черт возьми! Иначе говоря, я устал от своей девственности. Как и многие романтические мальчики той поры, особенно из интеллигентских семей, воспитанные на классической русской литературе, я полагал, что красивые девушки сотканы из нетленной поэтической субстанции и питаются солнечным эфиром. Я не мог представить себе княжну Марью в постели с графом Николаем Ростовым, и не хотел. Я обожал признание Безухова Наташе: «О, если бы я был не я, а молодой, красивый, богатый и умный мужчина»…
Благородный возвышенный секс, освященный отечественной литературной традицией, я видел так: цветущий майский сад, полная луна, сладкоголосые соловьи, скамья под раскидистой яблоней, стихи, робкое пожатье рук, признание, наконец, горячий поцелуй и – дети! Папа мой, умнейший и образованнейший человек, о любви говорил исключительно цитатами из Пушкина и Блока, а мама-прокурор предпочитала цитировать уголовный кодекс РСФСР в части статей, предусмотренных за сексуальные преступления. Была еще и улица, но я ее чурался. Там о любви говорили исключительно матом и с такими гнусными подробностями, что никакой Пушкин потом не помогал избавиться от тошнотворной отрыжки.
Короче, я созрел. Решимости было маловато, поэтому, наверное, для начала я купил в магазине бутылку портвейна и выпил в парадном два стакана. Остальное оставил на подоконнике, чтобы кто-то выпил за мою удачу.
Зал в ДК был огромный, народу тьма. Женщины все красивые и нарядные. Мужчины нахальничают от робости. Свет то ярко вспыхивает, то гаснет, и тогда по стенам, по потолку, создавая призрачную атмосферу, плывут зеркальные блики. Ноги в колготках, ноги в чулках, юбки выше колена, платья ниже колена, вызывающие декольте, роскошные прически, благоухания духов, помад и одеколонов, и во всем осязаемое, густое, единое желание – найти себе пару. Хотя бы на один вечер! Бр-р-р… Это, знаете ли, торкает…
Честно говоря, я растерялся и притулился у какого-то столба. Заиграла музыка. Я оттолкнулся от столба и пошел наугад в толпу. Мужчины приглашали. Дамы соглашались. Я смотрел на этот чужой праздник жизни и думал: «Нет, мы уж тут как-нибудь в уголке, у столба постоим». А там, глядишь и танцы кончатся. Пойду домой, выпью папиного коньячка, и пошли вы все со своей любовью!
И в этот момент почувствовал, как меня кто-то тронул за руку. Обернувшись, я увидел девушку. Это была азиатка, типичная, прямо с открытки. Маленькая, с черными волосами, с раскосыми черными глазами, с отличной фигурой, с наивной, широкой улыбкой. На ней было синее платье чуть выше колен.
- Вас можно пригласить на танец? – спросила она.
«Ты еще спрашиваешь! Возьми меня!» - чуть было не ответил я. Помните сцену из «Маленького принца» Экзюпери, когда изнывающий от одиночества и жажды летчик в пустыне встречает бедуина и испытывает к нему чувство горячей любви и родства? Нечто подобное испытал и я. Родная! Откуда же ты взялась? Спасительница!
Танцевать я не умел и не любил, но мы сблизились сразу. Она обвила меня за шею руками и прильнула ко мне животом. От нее пахло вином, сигаретами и какими-то дешевыми духами. Отпускать ее не хотелось. Танец закончился, а я все держал ее машинально за талию и глупо улыбался. Опять заиграла музыка и опять она прильнула ко мне, уже совсем доверчиво, уткнув горячий нос мне в шею. Я погрузил свое лицо в ее черные волосы, пахнувшие дымом, и украдкой целовал их, все сильнее, все настойчивее, чтоб она почувствовала это. Она и почувствовала, подняла лицо, улыбаясь и безмолвно спрашивая меня: я тебе нравлюсь?
«Да, да, да!» - отвечали мои глаза. И не только глаза, между прочим.
…Вышли мы в темный мартовский вечер вместе. Я люблю весну, раннюю почему-то особенно. Люблю это острое и томительное предвкушение счастья, беспечно потерянного когда-то еще в детстве, но не забытого до конца и случайно занесенного теперь во дворы и улицы весенним ветром, вместе с влажным запахом прошлогодних листьев, талого снега и прелой земли. И кажется, что теперь-то уж точно начнется новая жизнь, надо только не проспать ее, не проворонить. Память ли об утерянном рае мучает нас весной? Или это вечный обман, которому мы не в силах противиться? Не знаю. Помню только, что, глядя на спутницу, думал: «Неужели это она? Неужели дождался? Вот так просто вышла из толпы и взяла меня за руку. Неужели она будет моей?»
Девушку звали Лиля. Ей было немногим за двадцать. Мы держали путь к метро «Василеостровская». Она семенила рядом, держа меня за руку, то отставая, то забегая вперед и болтая без умолку. Я уже знал, что в Ленинграде она живет три года, работает на ткацкой фабрике, прописана в общежитии, но часто по выходным дням гостит у старшей сестры, которая проживала в знаменитом доме для ветеранов возле метро «Горьковская» вместе с маленьким сыном. Про себя я не сказал еще ни слова. Первый раз в жизни я не испытывал никакого желания умничать; первый раз в жизни чувствовал себя с женщиной взрослым.
- Ты узбечка? – спросил я.
- Нет. Китаянка. Из Чимкента. Это в Казахстане. В 60-е годы мои родители бежали из Китая в СССР.
- А почему бежали?
- У нас была культурная революция. Страшно было. Людей убивали ни за что.
- И ты знаешь китайский?
- Нет. Я выросла в СССР. Родители знают, конечно. А я только русский. Закончила восьмилетку, потом ПТУ. А потом уехала в Ленинград.
- Нравится?
- Да, очень. У вас лучше. Только люди хуже. У нас проще люди, добрей. Только грубые. У вас все врут. Никому нельзя верить, все время обманывают. И хитрые все. Себе на уме.
- Я не такой.
- Ты добрый. Я по лицу вижу. Студент, да?
Я испугался, что если признаюсь – начнутся неизбежные разговоры о поэзии, литературе, театре и тогда все: прощай, любовь земная! Забраться к Пушкину легко, слезать трудно. Плавали, знаем! Поэтому я соврал.
- Нет, я грузчик.
- Ты??
- А что, не похож? Это я с виду хлипкий, а за смену вагон с цементом разгружаю, и хоть бы хны.
В этот момент из подворотни вышли трое. Я сразу понял, что это нехорошие люди. И не ошибся. Они встали поперек дороги, и мы с Лилей остановились.
- Слышь, братан, – сказал коренастый в черной куртке, не вынимая руки из карманов брюк. – Одолжи червонец. На флакон не хватает.
На гладко выбритом лице его, освещенном желтым светом фонаря, не было ни устрашающих шрамов, ни синяков, он даже улыбался, показывая тускло блеснувшие передние золотые зубы, но у меня кишки свело судорогой от страха.
Другой, помельче, вертлявее и беспокойнее, хохотнул.
- И мне, чирик. Завтра опохмелиться.
Драться я не люблю и не умею. Моя мама, женщина суровых правил, отработавшая полжизни бок о бок с операми уголовного розыска, в детстве отвела меня в секцию бокса. Через месяц состоялся мой первый бой, он же последний. Долговязый одногодок Геша, ухмыляясь, уложил меня в первом раунде на пол, и я уполз в раздевалку, размазывая по лицу кровь и сопли. Думаю, тренер вздохнул с облегчением, когда я перестал появляться на тренировках…
Да, так вот. Я очень хорошо помню эту картину: ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет… Ори – кричи хоть четверть века… исхода нет… В 70-е годы мелкий разбой в питерских закоулках был привычным явлением. Это я для особо ностальгирующим по сказочным советским временам.
Лиля крепко держала мой локоть. Главарь окинул ее взглядом.
- Глянь, Серый, японка. Охренеть! «Май вумен фром То-ки-о!» - пропел он гнусаво. Подельники захихикали. – Откуда ты, чудо заморское? Из вьетнамских джунглей?
Тут, полагаю, мне следовало ударить прямой правой в челюсть подонка и процедить: «Асталависто, беби». Но, во-первых, с американскими фильмами в то время было туго, а во-вторых, я и родной-то язык позабыл в эту минуту.
- Пойдем с нами, - включился вертлявый, – научишь нас этой… «Камасутре»! Ого! Смотри, как зыркает! Людоедка!
Смейтесь надо мной, но даже в эту критическую минуту я как-то отрешенно успел подумать, что образовательный уровень грабителей в нашей стране похвально вырос. В следующий миг в глазах моих вспыхнули яркие звезды, и я отчетливо услышал, как звонко клацнули мои зубы. Улица закачалась, расплылась, и словно издалека, сквозь туман я услышал голоса.
- Кажется, нокдаун. «Поплыл» чувак. Глянь, глянь, плачет.
- Серый, добавь чутка, чтоб в себя пришел.
Кто-то «добавил», и я натурально «поплыл», взмахивая руками и качаясь.
И тут я услышал женский крик. Пронзительно и яростно кричала Лиля. Она вцепилась в лицо главарю и терзала его, как дикая кошка! Его дружки опешили. Я – тоже.
- Не смей! Не трогай!!! Гад! Подонок! Сволочь! Убью, скотина!!
Главарь топтался на месте, отпихивал ее двумя руками и кричал.
- Что смотрите?! Козлы! Уберите эту курву!
Вам случалось видеть, как кошка защищает своих котят от огромной собаки? Выглядело этот так. Крупный котенок дрожал, прислонившись спиной к фонарному столбу, мелкие собаки нерешительно топтались и тявкали на месте, а кошка визжала, рычала и рвала когтями обидчика, который пятился и плевался. С треском отворилось окно над головой. Истошно завопила женщина:
- Прекратите! Милиция! Милицию сейчас позову!!
Неподалеку остановилась машина, взвизгнув тормозами.
- Да оставь ты ее! Уходим! — прокричал вертлявый.
- Как?! Не видишь, что ли?! Помоги! Да, отцепись ты от меня, гадина!! – прорычал главарь и с такой силой пихнул Лилю, что она упала.
Женщина в окне теперь свистела в свисток. Открылись и другие окна.
Разбойники хотели уйти с достоинством, но нервы не выдержали, и они побежали, скрывшись в подворотне.
Лиля подошла ко мне и тронула за подбородок.
- Болит?
Шапочка ее лежала на асфальте, волосы разметались по плечам, щеки горели. Она плакала. Я тоже. Я от стыда и боли. Она, как и положено женщине, от слабости и страха.
Из парадной выскочила наша спасительница – пожилая женщина в пальто, накинутое на домашний халат.
- Живы? Не ранили они вас?! Я их знаю. Это Витька с дружками. Гопники и бандиты натуральные! Управы на них нет, окаянных. Ой! У вас, молодой человек щека опухла, завтра будет синяк. А девушка ваша просто – ух!! Отчаянная! Может, ко мне зайдете? Я тут одна живу. Надо раны ваши посмотреть…
- Нет, спасибо!
Хреново мне было не от боли, как вы сами догадываетесь… Хотелось поскорее скрыться от глаз людских куда-нибудь подальше, например, в Антарктиду, или превратиться в клопа и залезть в щель под плинтусом. Одним словом, душа жаждала уединения.
Тетка неохотно рассталась с нами, все время повторяя:
- Ну, отчаянная девка! Ну, отчаянная!
Отчаянная девка остановила такси, а потом сидела на заднем сиденье, прижавшись ко мне и сотрясаясь такой крупной дрожью, что зубы стучали. Молодой водитель с веселым любопытством расспрашивал о происшествии и довольно кивал.
- Шалят, шалят, ребята. Много их стало. Меня и самого недавно чуть не грохнули. Сели двое ухарей: на Финляндский! И финку в бок! Давай деньги! А у меня только-только смена началась: какие, нафиг, деньги? Насилу отбился. Вот этим, - он достал из-под сиденья туристский топорик. – Всегда с собой вожу! Вы молодцы, что не сдрейфили. Они силу понимают. Сами боятся, если им даешь сдачи. Вы, девушка, своему защитнику сегодня стакан водки налейте, пусть выпьет, стресс снимет. Я в этом знаю толк. Мы в армии этим только и спасались.
Хорошо, что в темном салоне не видно было, как защитник потеет и краснеет от стыда. Водитель Володя, получив от меня крупный задаток, согласился обождать, пока я провожаю Лилю до парадной. Про себя я решил в эти минуты, что, если хулиганы опять встанут у нас на пути – брошусь на них, как Александр Матросов на пулемет! Лучше сдохну, как герой, чем терпеть эти адские муки!
В парадном Лиля поцеловала меня осторожно, нежно и погладила кончиками пальцев по щеке.
- Больно? Этот длинный бил прямо изо всех сил! Я как увидела – мама родная! Бац! У тебя голова так и подскочила! Кепка на асфальт! Потом еще: р-раз! р-раз! Тут уже и не помню ничего… Не кружится сейчас? Голова? Если будет кружиться – иди к врачу. Сотрясение может быть. Но ты молодец. Не испугался. А меня до сих пор колотит. Смотри, как дрожат руки. Зайдешь ко мне?..
Так началась моя история с «девушкой из Токио».
---
Автор: Артур Болен
