Чтобы сделать решительный шаг вперед, человеку часто не хватает увесистого пинка под зад...
Если вам кто-нибудь будет рассказывать, что совсем не боялся своего первого прыжка с парашютом, не верьте. Он либо хвастун, либо просто дурак. Нормальному человеку свойственно чувство страха перед шагом в бездну. По себе знаю — очко сжимается так, что и иголка не пролезет…
В день прыжков нас разбудили ещё до рассвета. После лёгкого завтрака, состоявшего лишь из стакана чая и куска хлеба с маслом — для того, наверное, чтобы мы от полноты распиравших нас чувств не испачкали исподнее, погрузились в ГАЗ-66 и, загрузившись парашютами, поехали на площадку приземления. Вскоре туда же прилетел «кукурузник» Ан-2, с которого нам предстояло прыгать.
Разбив нас на группы по порядку взлётов, инструкторы помогли надеть основной и запасной парашюты и рассадили прямо на земле. Причём в каждой группе первым покидать самолёт должен был самый тяжёлый, остальные — за ним по мере убывания массы тела. Я оказался вторым за нашим старшиной, филейная часть тела которого была весьма внушительных размеров. Ещё бы, небо любит сильных, а сильные любят пожрать.
Все пытались шутить, только шутки были какими-то показными и натянутыми. Наконец подошла наша очередь садиться в самолёт. Шутки сразу стихли, а лица вытянулись. Когда летательный аппарат тяжелее воздуха оторвался от земли, я посмотрел на своих примолкших товарищей. Жалкое зрелище, я вам доложу — побледневшие лица и судорожно бегающие глаза. Я и сам, наверное, был не лучше, жаль, зеркала не было.
Выпускающий открыл входную дверь и высунул голову за борт. Я увидел, как от встречного потока воздуха задрожала его щека, и решил, что ни за что прыгать не буду. Но тут поступила команда «Встать!». Все поднялись с сидений. По команде «Пошёл!» старшина передо мной мёртвой хваткой обеими руками вцепился в обрез двери. У выпускающего не хватило сил выпихнуть его из самолёта. Тогда инструктор, хлопнув старшину по плечу, жестом показал ему, чтобы тот отошёл от двери. Как только руки оторвались от обшивки, горе-парашютист получил такое мощное ускорение ногой под зад, что с диким криком вылетел из самолёта.
— Есть контакт! Первый пошёл! — удовлетворённо и радостно воскликнул выпускающий, явно намереваясь повторить это действо и со мной.
Теперь я уже не боялся самого прыжка — я боялся унизительного пенделя, поэтому с круглыми от страха глазами самостоятельно сиганул в проём двери. Вытяжной фал раскрыл парашют, и наступили тишина и полное блаженство…
С земли кричали в мегафон, чтобы мы разворачивались по ветру и держали ноги вместе. Придя в себя, я выполнил эти команды. И вот оно — касание земли! Метров десять меня протащило по пашне на нераскрытой «запаске» — никак не мог погасить купол основного парашюта. Наконец справился с ним и встал на ноги. Собрав, как учили, купол и стропы, побрёл к месту старта. И в этот момент от избытка адреналина, кажется, не было на Земле человека счастливее меня.
Волшебная папка
Эта папка досталась мне в наследство от моего предшественника — предыдущего штурмана эскадрильи. Добротная, кумачового цвета с вытесненным большим золотым гербом Советского Союза. Сейчас такую красоту и днём с огнём не сыщешь. Перебирая содержимое своего сейфа, я случайно обнаружил её под кипой других документов. Для чего папка предназначалась раньше — неведомо. Я же решил использовать её для карты главного пассажира при полётах по литеру.
Как сейчас — не скажу, а раньше литер полёту присваивался при перевозке особо важных персон — от главкомов видов Вооруженных сил и выше. На каждый такой полёт готовилась карта главного пассажира, на которую фломастером для наглядности наносился маршрут полёта. Я считал, что такая карта, вложенная в красную папку, смотрелась на столе перед начальником намного эстетичнее, солиднее как-то.
Одна беда — не один раз приходилось отнимать красивую папку у шустрых порученцев высоких пассажиров. Увидев золотой герб на алом фоне, они всё норовили унести её по прилёту с собой, как и самолётные плечики для одежды, сделанные из ценных пород дерева. За сохранностью вешалок следил борттехник по авиационному оборудованию. Я попросил его присматривать и за папкой, поскольку пока я выберусь из своей кабины в самом носу, её бы уже и след простыл.
Если же полёт был не литерный, я носил в этой папке полётный лист, чтобы не помялся и, чего там скрывать, чтобы произвести на окружающих нужное впечатление. Эффект был потрясающий! Особенно, когда при входе в помещение я негромким вкрадчивым голосом произносил:
— Здравствуйте, товарищи коммунисты! Чем занимаетесь? Сидите, сидите — можете не вставать.
У военных диспетчеров глаз намётанный, а шестое чувство неимоверно развито. Увидев меня с красной папкой с золотым гербом в руках, не скажу, что они вскакивали по стойке смирно, но были близки к этому. А честь мне на всякий случай первыми отдавали даже равные по званию.
Помню, как-то мы возили по Украине комиссию по безопасности полётов. По прилёту в Староконстатинов членов комиссии и экипаж повезли на автобусе в лётную столовую на обед. Я попросил высадить меня у КП для подачи заявки на дальнейший перелёт, поэтому немного задержался. При входе в столовую заведующая, признав во мне члена комиссии, пыталась проводить меня в «греческий» зал для начальства. На мой ответ, что я из экипажа, она как-то разочаровано, словно я пытался её обмануть, воскликнула:
— Ну, надо же! А ещё с такой папкой! Тогда проходите в общий зал.
Папку я не уберёг. Её всё-таки спёрли — борттехник недоглядел. А жаль, волшебная была папка…
Ой, мороз, мороз
Случилось это в истребительном авиационном полку в городе Мары во времена, когда Туркмения ещё входила в Союз нерушимый республик свободных.
Командиру батальона авиационно-технического обеспечения ко Дню авиации присвоили очередное звание – подполковник. Долго он его ждал и, наконец, дождался. Сбылась его светлая мечта.
По давней традиции такое событие полагалось обмыть с друзьями. Герой дня должен был под одобрительные крики сослуживцев достать губами свои вожделенные звёздочки со дна стакана с водкой, разумеется, предварительно его осушив.
И всё бы хорошо, но была одна незадача – в августе в Марах температура воздуха в тени приближалась к значению, указанному на бутылках с этой самой водкой. Никакие вентиляторы не помогали, а о кондиционерах приходилось только мечтать.
Но и здесь находчивость не подвела советского офицера. Новоиспечённый подполковник приказал в подведомственной ему лётной столовой очистить от продуктов один из двух промышленных холодильников и тщательно вымыть освободившееся помещение. Получилось не бог весть что – металлические стены, пол и потолок, освещаемые тусклой лампочкой, ни одного окна. С большим трудом удалось впихнуть в эту келью невпихуемое – два сдвинутых обеденных стола. Из-за ограниченности пространства стулья посчитали излишней роскошью. Зато человек 10-12 без привередливости стоя вполне могли разместиться. Все неудобства перевешивала возможность побыть в приятной прохладе. Приказав официанткам накрыть столы и выставив на терморегуляторе максимально возможную температуру – плюс четыре градуса, комбат стал ждать гостей.
Приглашённые восторженно оценили смекалку хозяина – после изнуряющей жары очутиться в холодном помещении, было на грани блаженства. Посыпались поздравления, тосты.
– Давайте поднимем стаканы за виновника торжества. Нам всё равно за что пить, а ему будет приятно. В конце концов мы все Родине не за звёзды служим.
– Завидуйте молча, господа, – отбрил гостей хозяин.
Разгорячённые винными парами, участники мероприятия почти не замечали постепенно проникающего холода, успокаивая себя, что это ненадолго. Сроки сжаты, а обмыть звание товарища, как следует, надо. Из-за отсутствия вентиляции, чтобы не задохнуться, на перекур выходили на улицу. От резкого перепада температуры хозяина и гостей стало быстро «развозить». Кто-то затянул:
– Ой, мороз, мороз, не морозь меня…
Остальные нестройными голосами присоединились к нему.
Вернулись в помещение, чтобы продолжить вечеринку. После второго перекура не все смогли возвратиться за стол. А после третьего – практически все гости стали устраиваться спать на скамейках курилки. Хорошо ещё, что новоиспечённый подполковник предусмотрительно заказал служебный автобус, дабы развезти гостей по домам. Всё мероприятие заняло чуть более часа. Как говорится: с кем поведёшься – так тебе и надо. Это не мороз, это жара во всё виновата...
Лабораторная работа
На первом курсе училища угораздило меня на неделю попасть в лазарет с простудой. Как раз в это время на кафедре электроники, радиотехники и автоматики курсанты моего отделения выполняли лабораторную работу. Естественно, я на неё не попал. А дело было в самом конце первого семестра. Приближались экзамены, до которых курсанты, имевшие «хвосты» не допускались. Под угрозой были и первые курсантские каникулы.
Вёл у нас этот предмет гражданский преподаватель. Холостой и весёлый балагур. Звали его, как покорителя Сибири – Ермак Тимофеевич. О том, что у меня не сдана одна лабораторная работа, он сообщил мне накануне экзамена, в субботу. А экзамен был назначен на понедельник.
Что делать? Иду со своей бедой к командиру роты. А поскольку я был отличником и комсоргом, то и отношение ко мне было соответствующее.
– Дуй на кафедру, узнавай его домашний адрес. А завтра я выпишу тебе увольнительную до обеда, поедешь к нему домой и сдашь свою лабораторную.
Я так и сделал. В воскресенье утром с волнением звоню в квартиру преподавателя. Долго не открывали. Дверь, наконец, открылась, на пороге в одних трусах небритый с опухшим и помятым лицом стоял Ермак Тимофеевич. Таким я его ещё не видел.
– Тебе чего? – недовольным хриплым голосом спросил он меня, не впуская в квартиру.
Сбивчиво начинаю ему объяснять. Из комнаты раздаётся женский голос:
– Кто там ещё припёрся?
– Прикрой рот и дверь, и не выходи. Это ко мне.
– Ну, входи, – тяжело вздохнув, завёл он меня на кухню.
Молча открывает холодильник, достаёт бутылку водки и наливает в два стакана.
– Пей! – безапелляционно приказывает он мне, показывая на стакан.
Мои отнекивания преподаватель сходу отметает:
– Хочешь сдать лабораторную, пей!
На каникулы сильно хотелось, поэтому предварительно чокнувшись, мы осушаем свои стаканы. Закуски не предложили.
– Молодец, мужик! Уважаю! Ещё? – участливо спросил он меня.
Тут я уже твёрдо отказался, ссылаясь на предстоящий экзамен.
– Ну, иди. Считай, что лабораторную ты сдал. А может, махнём ещё по одной? Сразу и экзамен автоматом сдашь.
– Нет, не могу. А вы хоть фамилию мою запишите, – просительным тоном говорю я, опасаясь, что завтра он всё забудет.
– Ах да, как тебя зовут?
Пришлось представиться. Записывать Ермак Тимофеевич ничего не стал.
Вернувшись в училище, доложил командиру роты всю правду. Тот, сказав чтобы я никому больше не болтал об этом, разрешил мне днём лечь спать.
Утром на экзамене я подумал, что преподаватель меня не узнал. Но я ошибался. Хитро улыбнувшись, он тихо спросил:
- Ну, что, молодец, голова не болит? Может, повторим?
Не знаю, повлиял ли мой вчерашний визит на оценку, но экзамен я сдал на пятёрку.
Инструктор
На время стажировки в полку инструктором мне назначили толстого штурмана отряда, ожидавшего приказ об увольнении по возрасту. Не знаю, каким был штурманом Василий Петрович (так звали моего наставника), но педагогом он был никаким. Собственно, он меня и не учил вовсе. Всё моё обучение сводилось к обкладыванию трёхэтажным матом за малейшую оплошность. А глаза инструктора при этом были добрые, добрые. Причём в полёте ругался он виртуозно, не нажимая кнопки переговорного устройства, чтобы его ненормативная лексика не записалась на самолётный магнитофон, хотя ор доносился аж до кабины стрелка. Надо ли говорить, что мне всё это совсем не придавало уверенности в завтрашнем дне. Поэтому у меня с инструктором сразу же сложилась, как говорят, психологическая несовместимость.
Однажды в одном из первых полётов, когда инструктор в очередной раз открыл свой рот, я нажал тангенту СПУ. И поток площадной брани, предназначенный мне, услышали в наушниках все члены экипажа.
— Петрович, кончай материться. Магнитофон всё пишет, на разборе полётов могут прослушать. Вставят и мне, и тебе — мало не покажется, — оборвал фонтан его красноречия командир корабля.
— Виноват, командир. Случайно вырвалось.
— Убери ногу с тангенты! — это наставник уже мне.
Я послушно выполнил приказание. Но как только инструктор, набрав побольше воздуха, продолжил свою тираду, незаметно опять нажал тангенту.
— Чёрт возьми! Петрович, я же сказал заткнуться! — не выдержал командир.
— Извините. Больше не повторится, — виновато залепетал мой наставник.
Но капитан глубоко ошибался. Всё повторялось ещё несколько раз, пока взбешённый инструктор, сорвав с себя наушники, не отвесил мне такого подзатыльника, что я со штурманского кресла на стекло кабины улетел.
А самолёт всё это время летел куда-то сам по себе. Но постепенно все взяли себя в руки и успокоились. Перед началом боевого пути штурман-инструктор согнал меня с рабочего места со словами:
— Смотри, салага, и учись, как надо десантировать.
Встав на четвереньки, он прильнул к оптическому прицелу. Куда смотреть и чему учиться, я не совсем понял — всю перспективу заслонял толстый инструкторский зад. Зрелище, я вам доложу, совсем не эстетичное.
Наконец, прозвучала команда «Пошёл!». Смотрю, мой Петрович, не вылезая, закряхтел и заёрзал на месте. Его необъятное седалище прочно застряло между блоками аппаратуры. Он что-то хрипел, но что — я не мог разобрать.
— Эй, штурманы! Вы там уснули, что ли? Разворачиваться-то будем? — спрашивает командир.
Дав команду на разворот, пытаюсь понять, что хрипит мой наставник.
— Оттяни меня, — сдавленным голосом просит Петрович. «Ёкарный бабай! — думаю я про себя. — Мало того, что матерщинник, так ещё и ... Нашёл место и время».
Всё оказалось проще. Мне надо было помочь инструктору принять нормальное положение тела. Я стал тащить его за поясной ремень, поскольку сзади у Петровича, вопреки известному расхожему выражению, никакой ручки не наблюдалось. С красным от злости лицом и выпученными глазами мой наставник открыл рот, чтобы обдать меня очередной порцией мата, но его прервал спокойный голос командира:
— Штурманы, на посадку заходить будем или дальше полетим?
К счастью, недолго длились мои душевные мучения. На следующей неделе пришёл приказ об увольнении Василия Петровича из Вооруженных сил. А мне назначили другого инструктора — Юрия Борисовича Быстрова, который и научил меня летать, за что ему огромное спасибо и низкий поклон.
Предыдущая часть:
Продолжение: