Вот какой случай произошел в Мелитополе в соседнем военно-транспортном авиационном полку…
Командовал им незабвенный Виктор Никитович Гречаник. Настоящий украинец в хорошем смысле слова, известный тем, что знал слово с шестью «Ы» — «ВЫЛЫСЫПЫДЫСТЫ». Его радиообмен в эфире звучал примерно так:
— «Кормыло» («Кормило» — это учебный позывной аэродрома), я — пъять трыдцатый. Прохожу пэрвый поворотный вызуално. Условия для хруппы хорошие.
В марте 1979 года (ещё до официального ввода наших войск в Афганистан) командиру была поставлена задача: десятью бортами доставить в Кабул какой-то груз. Правым лётчиком в экипаже Гречаника был лейтенант Миша Гурьев. При подлёте к границе командир спрашивает у него:
— Мыша, ты в училище анхлыйский учил?
Получив утвердительный ответ, продолжает:
— Напыши мне по-анхлыйски тока русскими буквами — я двэнадцать сто трыдцать второй, вэдущий хруппы. За мной дэвъять едэныц, замыкающий — двэнадцать сто шэстьдэсъят пъятый. Следуем с посадкой в Кабуле.
Какой группы — непонятно, шли по трассе на десяти минутах, как одиночные самолёты. Короче говоря, пытался выдать супостату всю тайну.
Миша в училище был отличником, но ведение радиообмена на английском в программу обучения не входило. Поэтому бедолага не знал, что при радиообмене на английском языке каждую цифру позывного необходимо произносить отдельно — один, два, один, три, два. Напрягая память, он добросовестно перевёл всё, что просил командир — так, как услышал.
Вглядываясь в переданную ему бумажку, командир полка с характерным украинским акцентом выдал в эфир, как в лужу пукнул:
— Ай эм тувэлв ван хандрид фёти сэконд, — и так далее…
Надо ли говорить, что было с теми, кто услышал этот бред? Это вам не «вылысыпыдысты».
Пентагон струсил
В экипажах нашего военно-транспортного полка боевые листки рисовались только на учениях. Когда весь полк, перелетев на аэродром погрузки десанта, выстраивался «ёлочкой» в одну линию, замполиты строго следили за тем, чтобы на нижнем стекле кабины штурмана красовался боевой листок. Что в нём было написано, никто не читал. Главное — чтобы был.
В нашем экипаже бессменным редактором боевых листков был я.
— Раз витрина в твоей кабине, тебе и флаг в руки, — мудро решил командир корабля.
Надо сказать, что художественными способностями я не был обделён — самолёт от вороны на моих рисунках можно было отличить. А вот с текстами была просто беда. Устав постоянно вызывать на соцсоревнование братский экипаж по авиационному отряду, я стал откровенно хулиганить. Один раз написал, что наш экипаж берёт обязательство выбросить десант досрочно, то есть километров за пять до площадки десантирования. Тогда слово "досрочно" было в моде. Из каждого утюга неслось: «Пятилетку за три года!» Пронесло — никто не заметил. Даже хвалили за впечатлительность рисунка.
От безнаказанности во второй раз я замахнулся ещё выше — вызвал на соцсоревнование ни много ни мало, а сразу американский Пентагон. И надо же мне было так хорошо нарисовать наш Ан-12, чтобы привлечь внимание замполита. Остановившись перед самолётом, он уже собрался было по привычке похвалить командира. Да видно, не судьба. Пробежав глазами текст, замполит побагровел щеками:
— Вы что, совсем охренели? — завопил он, выпучив глаза. — Устроили тут цирк, понимаешь! Передайте мне это художество в кавычках! Я с вами по прилёту домой разберусь!
На наше счастье в воздух взлетела зелёная ракета, обозначая команду на запуск двигателей. Замполит побежал к своему самолёту, а мы заняли места в кабине.
Успешно выбросив десант, взяли курс домой. По указанию командира я весь обратный полёт рисовал новый боевой листок с невинным вызовом на соревнование соседнего экипажа, чтобы по прилёту отдать его замполиту. Это был мой крайний боевой листок. От греха подальше командир перепоручил их выпуск правому лётчику. На этот раз обошлось.
А Пентагон мой вызов так и не принял. Я думаю, струсил.
Восток - дело тонкое
У нас дома ещё не весь снег сошёл, а в Туркмении, в Марах, воздух уже прогрелся до плюс тридцати градусов. В ожидании разрешения на вылет наш экипаж, бросив самолётный чехол на горячий бетон, растянулся на нём в тени крыла в одних трусах. Не заметили, как, разморившись, задремали. Вылет из дома сегодня был ранний.
Лишь мы с командиром корабля, мужественно борясь с жарой и с бестолковыми диспетчерами, яростно накручивая телефон на командном пункте, третий час пытаемся вырваться куда-нибудь из этого пекла. Наконец, добро на перелёт получено. Идём к самолёту. Спят наши гаврики, аж пузыри пускают.
— Экипаж, подъём! Летим в Барнаул, — командует командир.
Стали просыпаться. Лишь борттехник мирно продолжает посапывать. И тут кто-то замечает возле него свернувшуюся змею. Тоже отдыхала в тенёчке. Что делать? Резко разбудишь Николаича — тот может спросонок дернуться, и змея его укусит. Ядовитая она или нет — разбираться было некогда. Кто знает, что у этих гадов на уме? Осторожно потрясли борттехника за ногу. Он открыл глаза. Шёпотом, чтобы не потревожить ползучую тварь, ему говорим:
— Николаич, не делай резких движений, рядом со змеёй спишь.
— Да я с ней в одной постели уже двадцать пять лет сплю, — отвечает он спокойно, поворачиваясь на другой бок.
И тут взгляд его упал на непрошеную соседку. Дико заорав, борттехник мгновенно отпрыгнул в сторону, оттолкнувшись всеми четырьмя конечностями. А недовольная змея быстро поползла в пустыню.
Отдышавшись, готовимся к запуску двигателей. И тут радист обнаруживает, что коробка, в которой сидела пойманная здесь же детям на забаву черепаха, валяется открытой на полу кабины расчёта, а самой черепахи и след простыл.
Все занялись поиском беглянки. Не дай Бог, заползёт такая «тортила» в органы управления — в полёте всякое может случиться. Два часа бесплодных поисков, сопровождаемых нецензурными выражениями, ни к чему не привели. Дважды я бегал к диспетчеру, перенося время вылета. И тут кому-то в голову пришла идея объявить режим тишины. Если черепаха где-то скребётся, мы услышим. И точно! Нашли застрявшую беглянку в рукаве лётной куртки. Раз пять эту куртку перекладывали с место на место во время поисков, но черепаху никто не обнаружил. Облегчённо вздохнув, выпустили черепаху на волю и полетели дальше навстречу новым приключениям.
Женитьба
Заместитель командира эскадрильи второй час, тихо матерясь про себя, пыхтел над составлением плановой таблицы полётов. В дверь кабинета постучали.
— Да! — грозно рявкнул он в ответ, явно намереваясь разорвать оторвавшего его от этого занятия.
На пороге стоял молодой лейтенант.
— Разрешите, товарищ подполковник?
— Что тебе, Агарков? Не видишь, я занят! — недовольным тоном отвечает замкомэски.
— Я рапорт принёс на отпуск по семейным обстоятельствам. Командир эскадрильи в командировке, поэтому я к вам.
— Что ещё стряслось? Что за срочность? Умер кто? — постепенно оттаивая, спрашивает подполковник.
— Я жениться решил, — покраснев, заявляет лейтенант.
— Жениться — это хорошо, это святое. А подождать пару дней нельзя? Вернётся командир — он твой рапорт и подпишет. Ты за это время, может, передумаешь. Потом ещё меня благодарить будешь. Как говорится: не пойман — не женись!
— Никак нет. Нельзя. Я твёрдо решил, — ещё больше краснея, отвечает Агарков.
— Тебе сколько лет? — уже по-отечески спрашивает замкомэски.
— Двадцать два.
— А пальто зимнее у тебя есть? — неожиданно огорошивает подполковник.
— Пока нет. Только я не понял, к чему это? — смущаясь, спрашивает жених.
— А это к тому, что я таким же, как и ты, юнцом женился. Мне сейчас пятый десяток, а зимнее пальто у меня так до сих пор и не появилось. Женишься — и у тебя не будет. Давай свой рапорт.
Поставив свою визу, замкомэски, улыбнувшись, произнёс:
— Ну, лети, наш голубь сизокрылый, навстречу своему счастью на крыльях любви, только потом не говори, что я тебя не предупреждал.
Предыдущая часть:
Продолжение: