Юлия Яковлева – известная петербургская писательница, искусствовед, редактор, драматург, автор книг о балете, детективов и большого, многотомного историко-фэнтезийный романа о подростках для взрослых «Ленинградские сказки». О нем мы сегодня и поговорим, поскольку эта вещь не просто хорошо написана, но и нарочито полемична, что подвигает ее оценивать и переоценивать.
Мнения читателей и профессиональных критиков об этой книге кардинально противоречивы, что иначе, вероятно, и не могло быть в нашем обществе, где со времен Герцена и Константина Аксакова всякое явление жизни и мысли вызывает резкую полемику у представителей противоположных идеологических лагерей. Тем более, когда речь заходит о судьбах России и трагедиях ее граждан.
1930-е – первая половина 1950-х гг. – вероятно, самая трагическая эпоха прошлого столетия, а Ленинград (бывший и нынешний – Санкт-Петербург) – ее эпицентр. Колыбель революции. Город-герой, город-страдалец. На четверть выбитый отечественными властями, на оставшуюся половину – врагом и голодом.
Этот город, по сути, и есть главный трагический герой «Ленинградских сказок». Он и страшнее любого монстра, и возлюбленнее всякого принца. И в реальности. И в сказке. И в этой книге, главы которой, как барки на черной воде Невы, колеблются от ужаса реальности до кошмара сказки.
«Ленинградские сказки» рассказывают о трех детях – 10-летней девочке, 7- и 3-летних мальчиках, растущих от книги к книге, - из интеллигентной и дружной ленинградской семьи, которая попадает в жернова сталинских репрессий: однажды ночью увели папу, следующей ночью забрали маму, а до спрятавшихся детей по ошибке или равнодушию не дотянулись.
Что было бы с ними, если бы дотянулись, мальчишкам испытать на себе все равно придется, но, к счастью, лишь на уровне недолгого опыта – их спасли мужественный рывок к свободе, сказка и взрослые родственники. Это – основной сюжет первой книги романа «Дети Ворона». Кто такой Ворон – думаю, проницательный читатель уже догадался, а если нет, узнает, когда прочтет. Добавлю лишь, что легче после чудесного спасения жизнь ребят не стала, как не стала легче и жизнь их старшей сестры, ибо судьба советского человека в эти годы такова, что главному страшильщику современности Стивену Кингу и в кошмарном сне не привидится. И то: сытый голодного не разумеет.
О голоде, блокаде, и о Ленинграде, о том, чего стоили городу и его жителям эти неимоверные 900 суток, рассказывает вторая и, по-моему, наиболее сильная и наименее фантастическая книга пятикнижия – «Краденый город». Да, так - наименее фантастическая, поскольку сама реальность 1941 года запредельна.
Пересказывать это запределье – дело заведомо бессмысленное. Это надо читать, потому что и написана книга отменно, и читается, соответственно, влёт, несмотря на значительный объем.
Вообще, все части пенталогии читаются в режиме нон-стоп, что достигается постоянным раскачиванием сюжетных качелей – непосредственно, одним взмахом, из ужаса бытия в кошмар сказки. И все здесь реально – так было, так могло быть, так – в детском сознании, балансирующем между реальностью и сказкой, - и должно быть. Иными словами, сказка столь же реальна и психологически правдива, как и жизнь. Правда, жизнь (правда жизни) требует соучастия взрослых в этом детском чтении, в том случае, конечно, если взрослые эту правду сами знают и этой правде верят. А не знающих и не верящих у нас, к несчастью, немало. Отсюда – и полемика вокруг «Ленинградских сказок», причем вокруг последних частей не меньше, чем вокруг столь непривычных для детской литературы стартовых.
Третья книга, «Жуки не плачут» рассказывает о жизни разбросанной войной семьи (подросших детей и их тети и дяди) в эвакуации. Сестра и тетка попадают в Среднюю Азию, мальчишки – на Урал. Там их окружают новые знакомцы – друзья и враги, там их преследует старый и вечный… Враг? Недоброжелатель? Завистник? Мы можем лишь догадываться и считать его – Судьбой.
В четвертой книге, «Волчье небо», герои разными путями и в разных обличьях возвращаются в родной город. Война еще не кончена, но Ленинград уже освобожден. Он опустел, он разрушен, но сдюжил, не сдался. И по-прежнему остается враждебным к подросткам этой семьи, которые под его «волчьим небом», все так же мужественны и самостоятельны, но, как и все подростки – а они теперь уж подростки, нетерпимы даже к тем, кто искренне желает им добра.
Таких доброжелателей, впрочем, немного. И тут автор как бы приглашает нас задуматься над тем, кто, собственно, остался в городе после того, как блокада была прорвана.
Может ли обойтись ребенок, да и подросток, даже сегодняшний юноша, перелистнувший последнюю страницу четвертого тома «Ленинградских сказок» и так или иначе оценивающий прочитанное, без вдумчивой и доброжелательной помощи старших? Сумеет ли выделить из приключенческого триллера Юлии Яковлевой правдивую суть – то, в сущности, ради чего и написана эта история? Я думаю: нет, не сможет, ибо из-за отсутствия трудного личного опыта не поймет, что написана она именно ради тех крупиц добра, что изначально заложены в каждом из нас, отчего и не погибли советские люди в мире тотального зла второй половины тридцатых – первой трети пятидесятых. Именно эти крупицы добра, в конечном счете, спасли город, ибо благодаря им, организующим душу человеческую, он и выстоял, вымирая, не сдался, даже израненный, полумертвый сумел сохранить свой гордый облик.
Разумеется, я сказал здесь далеко не все, что думаю о «Ленинградских сказках». Например, об общем соображении: этично ли травестировать величайшую трагедию народа, рассказывая о ней языком детского ужастика… Или частное: как 13-летняя девушка-подросток, всю жизнь прожившая в коммуналке, имеющая младших братишек, не научилась варить кашу и ждет, когда тетка вернется из госпиталя, где работает почти сутками, и накормит ребят… Но таких промахов в «Ленинградских сказках» совсем немного, в целом это качественная беллетристика, причем для взрослых, наверное, даже более интересная, чем для детей.
Завершается пятикнижие повестью «Глиняные пчелы: 1945». Финал саги по силе воздействия на читателя не уступает предыдущим частям, исключая вторую, самую сильную в этой истории, но и не превосходит их. А хотелось-то именно этого: заключительного, мощного, шопеновского аккорда, завершающего (обрывающего) «Революционный этюд». Аккорда, все заканчивающего, все тайны открывающего, замысел автора разъясняющего. Книга-то все-таки адресована детям.
Юлия Яковлева, вероятно, во избежание мелодраматизма или намека на хэппи-энд, предпочла открытый, или, точнее, полузакрытый финал, совершающийся то ли в сказочно-мистическом пространстве, то ли и вовсе в стране мертвых, вернее в портале, ведущем… Куда: в мир оживающего после блокады Ленинграда? Или в иное мироздание, неизвестное никому?
Сама по себе финальная глава очень сильна, представляется даже отдельной законченной фантастической новеллой, но при этом сколько-то проясняет судьбы лишь старших сестры и брата, оставляя за скобками младших. Выводы читатель может сделать любые. Например, такой: младшие остаются жить, старшие, нахлебавшиеся досыта мировым злом, уходят, как Фродо у Толкина, в другое измерение. Или, наоборот: старшие вновь спешат на помощь младшим.
Я не берусь делать вообще никаких выводов, кроме, пожалуй, одного. Пятикнижие ли это, наподобие библейского, сага ли, наподобие средневековой исландской, постмодернистский ли роман, скрещивающий советские книги о блокаде с ужастиками Стивена Кинга (а во все эти тексты автор в своих «Ленинградских сказках» и играет), - все равно мне не хватает эпилога к этйо долгой и мощной истории. Какого именно – не знаю, только не кинговского, по типу: страдали, убивались, мучились, а как все кончилось, так и стали жить как ни в чем не бывало. А не хватает потому, что злая сказка-то не кончилась, даже и промежуточного финала в ней не наступило, а судьбы двоих, а то и четверых мелких никак не определены. Да, конечно, «ты не умер, ты просто стал взрослым», но малыш Бобка-то с Сарой, уж не говоря о тех, кто только пришел в жизнь…
В общем же, у Юлии Яковлевой и в самом деле получился мощный историко-фантастический роман, на взрослого читателя воздействующий очень сильно - и реалистическими страницами, и – назовем их так -переходными эпизоды, то бишь теми самыми порталами, в которых уже не правда, но еще и не сказка.
А на детей? Тут надо бы их и послушать. Но что-то подсказывает мне, что и дети самую высокую оценку дадут, скорее всего, второй, наиболее реалистичной части пятикнижия.
В любом случае, отдадим должное писательнице. Ее «Ленинградские сказки» - явление в сегодняшней литературе необычайное, даже и сама идея написать сказку о сталинском терроре и блокаде Ленинграда требовала от автора отчаянного мужества, осуществление же ее – большого дарования и высокого мастерства.
© Виктор Распопин
Иллюстративный материал из общедоступных сетевых ресурсов,
не содержащих указаний на ограничение для их заимствования.
