Серкано ди Креспо пригладил волосы мокрой рукой, и всмотрелся в зеркало. На гладкой поверхности отражается гладко выбритый мужчина с глазами цвета хризолита в молодой траве. Жилистая шея, широкие плечи, под кожей проступают сухие мышцы. Волосы влажно блестят, чёрные, как обсидиан. Торс покрыт свежими шрамами, на рёбрах с левой стороны белеет след от пули. Снаряд пистоли прошёл по касательной, оставив полосу в палец толщиной.
На левом предплечье темнее татуировка: Ad majorem Dei gloriam. Он сделал её, чтобы порадовать отца, но получил только пощёчину. Ведь мужчину должны украшать только шрамы. Впрочем, пощёчина, почти выбившая зубы, это самое мягкое наказание. Почти похвала.
Плечи осыпало морозом от воспоминаний о Чёрной Комнате. Серкано накрыл рот ладонью, острая щетина кольнула. Вздохнув, достал бритву. Холодный и острый металл коснулся шеи, двинулся к подбородку, срезая тёмные волоски. Можно бы сходить к цирюльнику, но одна мысль, что кто-то поднёс бритву к горлу, вызывает тошноту.
Закончив, тщательно умылся и вернулся в комнату. Через распахнутое окно на кровать падает яркий свет. Постепенно наливающийся летним жаром. Простынь смята, частично сползла на пол к подушке, а в воздухе ещё витает аромат женских духов и тела.
Штаны с узким ремнём, украшенным серебряной бляшкой. Следом белая рубашка с пышными рукавами, которые сразу закатал до локтя. Второй пояс с ножнами нацепил чуть наискось, чтобы не скрывал элегантный ремень. Проверил, как шпага выходит из ножен и удовлетворённо кивнул. Вместо даги за пояс слева, заткнул пистоль. Отец не одобряет этих новшеств, но признаёт практичность. Всё-таки отребье, недостойное клинка, проще пристрелить, чем пачкать добрую сталь.
Правда, увидев ружья на поле боя, отец долго цокал языком и качал головой. После чего окрестил огнестрел оружием против идиотов. Точность в разы хуже арбалета, перезаряжается дольше. Только грохочет и выпускает клубы дыма, чем и пугает идиотов.
На улице заржал конь, вскрикнул ребёнок и тут же засмеялась целая орава. Серкано высунулся из окна. Под оливой привязан могучий вороной жеребец, а вокруг него рассыпались чумазые детишки, в том возрасте, когда мальчика от девочки не отличишь. Один катается по земле завывая и держась за бок, по лицу бегут слёзы и сопли. Жеребец же меланхолично жуёт кусок рубахи и переступает с ноги на ногу, обмахивая бока хвостом.
Мужчина грозно прикрикнул и ребятня, даже укушенный, мгновенно исчезла на узких улочках. Самый храбрый, перед тем как скрыться за углом приземистого дома, развернулся и показал язык. Не то коню, не то Серкано. Мужчина ухмыльнулся, даже немного завидуя детской свободе. В их возрасте отец заставлял его тренироваться и зубрить теорию фехтования. Спадой, рапирой, двуручным мечом и вообще всем, что может убить человека. От ветки до стального прута.
Иногда Серкано начинает казаться, что дай ему зубочистку и она будет опаснее кинжала в руках неумелого бойца. Впрочем, так оно и есть. В одно из пребываний в Тёмной Комнате, он развлекался тем, что отщёлкивал пару зубочисток, которые спрятал от отца, в дубовую балку. К моменту, когда дверь отворилась и комнату наполнил свет, мог воткнуть обе с расстояния пяти шагов.
Полезный, хоть и ситуативный трюк. Если не жизнь спасти, то выиграть забавное пари.
Обувшись в мягкие туфли, перекатился с пятки на носок. Быстро сел и встал, отклоняясь из стороны в сторону, будто уворачиваясь от клинков.
Серкано спустился на первый этаж постоялого двора. Пусто, если не считать рыжего одноухого кота, что развалился у стойки. На звук шагов по лестнице котяра открыл один глаз, а на кухне загремело. Откинув полог, высунулся дородный мужчина с длинными, навощёнными усами. Широко улыбнулся, увидев Серкано.
— Доброе утро, синьор! Вы выбрали самое удачное время, я как раз закончил готовку! Желаете тарелку тушёного мяса в овощах?
— Нет, дела зовут. — Ответил Серкано, помахивая кистью и едва сдерживая зевок.
— Я придержу порцию специально для вас!
Выйдя наружу, остановился возле коня и задумчиво осмотрел. Могучий зверь ответил тем же, слегка приподняв верхнюю губу. Серкано благоразумно отступил. Конь чужой, но это повод призадуматься о покупке своего. В городок Фиано, его привезла ватиканская карета, но назад в ней возвращаться совсем не хочется. Лучше насладиться свободой, проехав через половину королевства верхом.
Серкано отступил от коня, гадая, чей он. Ведь вечером его не было, впрочем, может ошибаться. Вино отлично затирает целые куски памяти, а вкупе с красивой женщиной...
Неважно, те, кто его интересуют, верхом не ездят. Да и вообще не ездят. Серкано коснулся нательного крестика через рубаху, пробормотал молитву, направился в центр города.
***
Фиано городок маленький, с одной стороны, прижатый оливковыми рощами, а с другой — морем. Самое любимое блюдо местных, это рыба фаршированная оливками, жареная на оливковом масле рыба и оливки. Вдали от города расположились густые леса и деревни, где выращивают пшеницу и разводят скот. На мясо, молоко и шерсть.
В Фиано есть одна примечательная и золотоносная черта. Течения. В местный порт заходят корабли пополнить припасы, а то и разгрузиться. Порой прибывают корабли с Лунного архипелага и сгружают диковинные товары. В эти дни город расцветает, стягивая к себе торговцев с доброй половины королевства.
Никто точно не знает, почему островитяне выбирали именно этот город. Возможно им так полюбились оливки и розмарин, в обилии растущий вокруг города? Ведь в обмен на них они отгружают дивные ткани и изогнутые мечи с круглыми гардами. Краски, дивная посуда и высушенные листья, из которых делается горький, но притягательный взвар.
Мимо Серкано, натужно скрипя, проехала телега, груженная каменными блоками. Два вола тянут, низко опустив головы, под лоснящимися шкурами вздуваются чудовищные пучки мышц. Возница подгоняет их, щёлкая плетью, кричит на прохожих. Ниже по улице видны ещё телеги, вереницей тянущиеся к стройке нового порта. Над бортиком одной возвышается мраморный бюст римского патриция, с обломанным носом.
Серкано проводил телегу взглядом, покачал головой и перешёл на другую сторону. Деньги любят деньги, местный барон, почуяв наживу, набрал займов по всему королевству и строит большой порт со множеством складов. Если всё получится, то лет через двадцать город разрастётся. Где деньги, там и люди, а где много людей, там нечисть и еретики.
Мужчина остановился напротив стены дома и мрачно воззрился на рисунок красной краской. Два пересекающихся круга, с аляповатыми символами по краям. «Художник» явно торопился, рука дрожала, а краска капала под ноги. На пересечении кругов, нарисован крест. С лишней чертой, пересекающей наискось пересечение линий.
Еретики, та самая причина приезда Серкано.
Будь это язычники, али иудеи или мусульмане, было бы куда проще. Язычников можно обратить, а иудеи, и магометане не отрицают Иисуса. Еретики же искажают учение Христа и должны быть умерщвлены со всем христианским смирением. К несчастью, церковь не имеет права проливать кровь. Поэтому церковные казни очень хлопотны. Сожжение и замуровывание заживо требуют больших приготовлений. Повешение же отрицается, так как грязные еретики не заслуживают уподобление Иуде.
Вот тут в дело вступает гвардия Святейшего Престола. Серкано ди Креспо, Гаспар ди Креспо и две тысячи Синих Плащей. Грешники на службе Господа.
— Ад майо́рем де́и глёриам. — Пробормотал Серкано, быстро перекрестился и огляделся.
Толпа льётся мимо пёстрым потоком, рыбаки, рабочие, торговцы и строители. Меж них снуют чумазые дети, у противоположного дома сидит дряхлый попрошайка. Серкано хотел подойти, но заметил белые глаза, а значит, старик точно не видел ничего. Ничего, ересь, она как прыщ на лбу, бросается в глаза, стоит только присмотреться.
***
Солнце поднимается к зениту, жар нарастает, и птицы замолкают одна за другой. Город затихает, люди устраиваются в тенях на лёгкий перекус и короткий сон. Нет смысла работать в дикую жару, перегреешься и остаток дня будешь квёлым, как рыба в кипятке. Серкано улёгся под старой оливой, закинув руки за голову. Рядом поставил прикупленный кувшинчик плодового вина и ломоть чиабатты с сыром. Другого хлеба в этих краях не пекут.
Солнце пробивается через переплетение ветвей, старается зажарить, с моря дует ветерок. На другой стороне улицы белая кошка растянулась на красной черепице животом вверх. Серкано потягивает вино, закусывая мягким хлебом и терпким сыром. Жизнь прекрасна, особенно когда с тебя не требует результатов за гранью человеческих возможностей. Никто не кричит над ухом, не бьёт и не запирает в Тёмной Комнате.
Даже не хочется торопиться с этим делом.
Допив вино, откинулся на спину, зевнул и закрыл глаза. Свет, пробивающийся через листья просвечивает через веки, порождая причудливые цветные пятна... Неровные шаги людей, готовящихся к убийству прервали дрёму. Неопытных и распаляющих себя ненавистью, что остужается страхом.
Приподнял веки, наблюдая за улицей меж ресниц.
Трое мужчин, крепких, прожаренных на солнце до бронзового загара. Идут стискивая простецкие мечи и пресловутый изогнутый клинок островитян. Человек с катаной держит её одной рукой, уже ошибка, без ножен, ещё одна. Эти мечи красивы и остры, но их главная добыча — это безропотные крестьяне. Самураи красуются ими, показывая статус, а воюют копьями и стрелами. Причём верхом.
— Вставай, ватиканская псина! — Взревел катаноносец, направляя меч на Серкано.
Двое с мечами обошли с боков, их мелко потряхивает от смеси страха и гнева. Следят за руками, за пистолетом. Они готовы убить, они хотят убить. Но всё же не убийцы, не привыкли проливать кровь.
Серкано протяжно, с завыванием и щелчком челюсти, зевнул. «Открыл» глаза и причмокивая огляделся, делая вид, что только проснулся от сладкого сна. Посмотрел на мечи, на катану и... перевернулся на левый бок.
— Ты что, не слышал?!
— Отвали, тут слишком жарко.
— Т... ты! ТЫ!!!
Катаноносца колотит бурлящей яростью, вот-вот из ушей брызнет кровавый пар.
— Ну серьёзно, — зевая протянул Серкано, почёсывая бок у рукояти шпаги. — Давайте потом, вечером, когда все будем свежи и бодры.
— Тварь... вы похитили наших детей! Вы убили наших жён!
— Эй... эй! Я только вчера приехал. Ваши еретические байки меня не касаются. Впрочем, ладно, хорошо что вы сами...
Катана вспорола воздух со свистом, понеслась к Серкано, рассекая густой воздух и отражая свет. Еретик вопит, как белка, которой отрубили хвост. Рот широко распахнут, летят капельки слюны, видно как дрожит розовая груша язычка.
Серкано вскинул ногу, и катана ударилась о подошву, врубилась в плотную кожу. Шпага выпорхнула из ножен и почти сразу спряталась в животе еретика справа. Левый ткнул мечом, но Креспо перекатился и вскочил, вырвав шпагу.
Раненый выронил меч, упал на колени, зажимая живот и глядя перед собой круглыми глазами. Завопил, надрывая горло. Фехтовальщик попятился, разводя руки и поигрывая шпагой, смахивая густую кровь. Катанщик осатанело набросился, рубя клинком, как топором, размахивая во все стороны. Ватиканец покачивается маятником уворачиваясь и едва сдерживая смех.
Перехватил кисть с мечом левой рукой, вывернул до хруста, вынуждая еретика выгнуться. Шпага вонзилась под челюсть с хрящевым хрустом, и вопль ярости оборвался. Серкано почти бережно опустил труп на землю, не спуская взгляда с последнего ненавистника истиной веры. Широко улыбнулся, наблюдая, как мужчина бледнеет и пятится, выронив меч.
— Ну, куда же ты? Ты ведь так долго шёл ко мне! Ну же, давай поговорим!
