В году 1581‑м от рождества Христова, царь и Великий князь всея Руси Иван Грозный решил сочетаться браком седьмой раз. В невестах Мария Нагая, что сам уж стар да болен, так это царю-батюшке знамо не помеха. Гостей на свадебный пир отбирали тщательно, аккуратно сверяли их имена со списком, хранящимся у самого государя, куда внесены были по его указу все привилегированное и знатные фамилии дворянских и боярских родов. Он сам составил его на основе реестра „Перепись всея Руси“. И в том, и в другом документе значилась фамилия Асcанов. Окружение царское, народ все больше завистливый, шептался за спинами да по углам, мол за какие такие заслуги Иван Васильевич распорядил следующее: „Сию фамилию нельзя менять до конца правления царя и его династии“. А менять ее Ассановы и не собирались. Чета Василий да Марфа со старшим сыном Никитой на пир царский прибыли вовремя, наряженные по случаю, как и полагалось, с подарками. А как иначе? Царь Никите честь великую оказал, в царский свадебный поезд зачислил поезжанином. И сопровождал тот Иван Васильевича все дни, что пир продолжался.
А когда через три года набат возвестил о кончине благодетеля, знамо посокрушались, траур относили. Да и продолжили честно и добросовестно служить правителям во славу Руси. Как скончался Борис Годунов, смутные времена пережили со всей страной и снова во дворце царском службу продолжили, теперь уже Михаилу Федоровичу Романову. Боярские собрания посещали, вотчинниками, наместниками и окольничими служили, встречались среди них и духовные лица. По делам и заслугам почести были великие: представители рода Аcсановых захоронены были в третьей Годуновской усыпальнице в склепе Ипатьевского монастыря Святой Троицы в городе Костроме.
А вот уж как спустя почти триста лет их потомки в мещанском сословии в городе Ирбите, что на Урале, оказались — то неведомо. Но именно там, в городе на всю страну ярмарками прославившемся, началась еще одна страница древнего именитого рода Ассановых — купеческая.
Вихоревская переправа: 1901 год
— Эх, ты! Не уберегли!
— Куды ж его теперь?
Толпа грузчиков собралась у причала и с сочувствием смотрела на жеребенка, который бился в конвульсиях. Во время разгрузки он спрыгнул с трапа и сломал ногу. По его песчано-желтой морде текли слезы, мучнистый нос жалобно вздрагивал, а крик, похожий на плач ребенка, разносился по Бии до самого города.
— Слышь, господин хороший, отдай его нам, — подошел к приказчику местный кумандинец. — Почто животное будет мучиться, мы его успокоим и обряд проведем. — На том и порешили.
— Тааак… Из тринадцати осталось десять, — думал бывалый бийский охотник Власов, глядя, как ловко кумандинцы „успокоили“ несчастного жеребенка и, радостно гомоня что‑то на своем, потащили его разделывать. — Это ж надо было! Через всю Монголию табун прогнали, а здесь….
Он махнул рукой, отдал еще кое‑какие распоряжения по размещению остальных перепуганных криками жеребят и отправился, груженый думами, на доклад к хозяину. Его с подельником Захаровым тот нанял специально для этого задания. Расстроится благодетель, конечно. Каждая лошадка денег стоит, и не малых. И так горожане посмеиваются, мол спятил купец от своих миллионов, лошадей из Монголии таскает, будто тут мало. Темнота! До самого хозяйского дома крик раненого лошаденка будет звенеть в ушах Власова, а ночью влажная от слез жеребячья морда еще в довесок и приснится.
Начало
Николай Иванович Ассанов известие о том, что случилось на переправе, принял спокойно. Угостил Власова чаем, расспросил подробности об экспедиции и отпустил с миром. А что шуметь напрасно? Сам сколько раз в Монголию ходил и не всегда успешно.
— Эх вы, лошадки, лошадки… Свалились вы на мою голову, — пробурчал Николай Иванович и задумался.
В пузатом, начищенном до блеска самоваре отражался еще молодой тридцатипятилетний, полный сил мужчина. И не подумаешь, что за спиной тысячи пройденных по бездорожью, пыльных и промороженных километров, а дел переделано столько, что не каждый старик похвалиться сможет. Впрочем, о том, что впереди у него большая интересная жизнь, он знал еще мальчишкой. Уверен был в этом и к этому стремился. Николай Иванович снова вгляделся в свое отражение. Гладь пузатого самоварного бока подернулась и поплыла, показав ему четкую картинку из Ирбитского детства…
…Шумит народ, волнуется. Еще бы! Ярмарка открылась. Та самая, что второй по величине после Нижнегородской в России числится. Со всех концов Сибири народ торговый стекается. Кто на заезжих артистов посмотреть, кто к покупкам прицениться. Товаров не меряно, не считано. Но сметливый мальчишка уже знает, что любой товар и отмерен, и просчитан. Каждая вещь своих денег стоит, хотя бы и копейку. А копеечка знамо рубль бережет. В этом году Коля пришел на ярмарку с особым смыслом, а не как раньше поглазеть да подивиться. В прошлом году тятя с маманей отдали его в уездное училище изучать основы бухгалтерского дела. Хорошая специальность, на будущее и в приказчики можно выйти, а там, глядишь, и своим делом прирасти.
— Малец, что приглядываешь? У меня леденцов нет, а шкуры тебе точно мало интересны! — окрикнул его, задержавшегося у прилавка с разложенными сурчиными мехами, незнакомый дюже бородатый дядька.
— А вы дяденька меня не гоните, я, может, так же торговать сюда выйду, подрасту, выучусь и выйду.
— Смелый, — довольно протянул незнакомец. — Ну, коли так, давай знакомиться: Иван Петрович Котельников — купец бийский, родом отсюда, из Ирбита. — Ляксей! — крикнул он кому‑то в подсобку. — Поди‑ка сюда, с будущим купцом поговорим, — на свет выскочил молодой парнишка. Тоже из местных, но уже давно служивший у Котельникова в Бийске.
— Леха Васенев, — протянул он руку Коле. — Коммерцией интересуешься? Правильное дело. Страсть как интересно. Ты Иван Петровича держись, он просто так ни с кем разговоры не заводит. А научиться у него многому можно, я с ним уж и в Монголии побывал. Красотища там в горах, я вот теперь о Китае все мечтаю. Как думаешь — доберусь?
Так и познакомились двое будущих бийских купцов, прославившихся на всю страну своими коммерческими делами, меценатством и научными исследованиями: Алексей Васенев и Николай Ассанов. И когда контракт Котельникова с Васеневым закончился, правой рукой при купце-тысячнике стал Ассанов, ему было всего шестнадцать лет. Детство кончилось.
Хошун
Самовар остыл, померк в надвигающихся сумерках и его таинственный бок. Но воспоминания уже проснулись и волнами накрывали Николая Ивановича, независимо от его желания. В конце концов, иногда, может, это и полезно — предаваться воспоминаниям. В них и опыт, и подсказки, и пережитые радости.
…Монголия оказалась далека от романтических представлений юного приказчика. Перепады температур за сутки от минус сорока до плюс двадцати градусов, резкие колючие ветра, верховые переходы до двухсот верст за день, зимой — на верблюдах. В год за время торговых экспедиций караваны проходили до двадцати тысяч верст. Здоровье не подводило, смекалка тоже. За короткий срок он выучил монгольский и с заделом на будущее начал учить китайский. С наставником повезло. Иван Петрович сам вел честную торговлю и своих помощников тому же учил.
— Хотите, чтобы дело шло, уважать людей надобно, — частенько говаривал он. — Будь ты монгол, будь русский или китаец… Все мы чада божьи, а потому равны. Помните и о чести слова купеческого: дал — держи, а уж коли понимаешь, что сдержать не сможешь, — не давай. Порука — вещь святая. И кто об этом забывает, от того удача наша отворачивается раз и навсегда.
Крепко запомнил Николай наставления, сказанные на привалах его хозяином. Впрочем, он был больше все‑таки другом. Вон и первые самостоятельные шаги делать учил. Давал некоторые товары для собственной торговли на льготных условиях. И Николай уже в двадцать лет занялся хошунной торговлей. Хошун — это территория, где все население связывалось круговой порукой. И если кто‑то один не мог рассчитаться за приобретенный товар, недостачу купцу покрывала вся округа. Но такое в практике начинающего купца бывало редко — монголы его искренне уважали, а среди купцов уверенно рос его авторитет. Подрастали и собственные капиталы. Десять лет работы с Котельниковым пролетели как один год. Из-под крыла наставника двадцатишестилетний Николай Ассанов вышел уверено, полный идей и устремлений.
Диковинки с мучнистыми носами
Николай Иванович все‑таки позвал горничную. Самовар остыл. Чай он научился уважать все там же, в Монголии. Оценил его вкус и в Китае. На стол водрузился сопящий паром самовар, и он с предвкушением повернул кранчик. В кружку хлынула горячая вода, а с ней и новая волна воспоминаний, связанная с дневным происшествием на Вихоревке.
…С известным ученым Дмитрием Александровичем Клеменцем он познакомился в Кобдо, где располагалась торговая миссия бийских купцов. От него, все так же за чаем, он и узнал об открытии, которое газеты назвали сенсацией: господин Пржевальский нашел череп и шкуру неизвестной до селе лошади. Зоопарки мира начали гонку за живыми экземплярами, но найти то, чего никто никогда в глаза не видел, было не так‑то просто. Однако петербуржский торговец животными Фридрих Фальцфейн рискнул и организовал для Клеменца поисковую экспедицию. А тот, в свою очередь, предложил заняться отловом чудо-лошадок Николаю Ивановичу. Любопытство победило, ударили по рукам.
Удача улыбнулась им сразу, но в ее хитрой улыбке прятался подвох. Шестерых жеребят лошади Пржевальского удалось поймать в Монгольском Алтае. Но как их содержать и уж тем более переправлять, не знал никто. Четверо из них пали во время перегона. А двое погибли уже в Кобдо, их напоили не кобыльим, а овечьим молоком. Все пришлось начинать сначала — данное слово назад не вернешь.
Партии пойманных в Монголии жеребят провозили через Бийск. За поголовье из Петербурга приходила плата: за каждую голову три тысячи рублей золотом. Но этих денег едва хватало, чтобы покрыть расходы на дальние и не всегда успешные экспедиции. Предусмотреть, сколько животных погибнет в пути, было просто невозможно.
Обычно жеребят временно размещали прямо на личном подворье Ассанова. За шесть лет их поисков и отлова он успел привязаться к этим диким существам. Гордые, с необычным раскрасом, они сторонились людей и не позволяли себя даже погладить по белым, как говорят конюхи, мучнистым носам. А уж от их полосатых, как у зебр ног, и вовсе глаз было не отвести, настолько непривычными они казались.
„И вот еще один погиб — жаль. Может, и не надо было подписываться на эту затею, — подумалось вдруг Николаю Ивановичу. — Бегали бы себе на свободе да небу радовались. Получается, что вроде как мучаем мы их… Вот отправлю последнюю партию, как обещал, и сверну экспедиции. Довольно. Слово отработал, сдержал“.
Взгляд упал на календарь. 1901‑й. Поискам, отлову и доставке жеребят из Монголии в Россию Николай Иванович посвятил шесть лет своей жизни. Всего пятьдесят три жеребенка было отправлено на Запад через Бийск. Двое, правда, так и прижились на подворье. Пусть бегают диковинки детишкам на радость. Так и порешил. Даже легче на душе стало.
— Николай Иванович, что‑то стряслось? — в кабинет заглянула жена, в голосе тревога. Знает, неспроста муж уединяется надолго, значит, смутно у него на душе. — Смеркается уже, а ты все не выходишь!
Ассанов посмотрел на Марию Андреевну. Когда женился, говорили — что ж не красавицу выбрал? А он увидел в ней душу. Словно почувствовал, что именно она станет ему и верной женой, и другом, и спутницей в походах, и помощником в делах. Так и произошло.
— Жеребенок сегодня при выгрузке погиб. Решил, что довольно этим заниматься. Жалко их.
На плечо легла рука, ее тепло сразу успокоило и бушующие мысли, и сомнения.
— Вот и правильно, — Мария Андреевна присела рядом и тоже налила себе чаю. Недаром говорят: муж да жена… Пожурила — самовар‑то уж остыл. — Кстати, письмо пришло утром от князя Ухтомского, уведомляет, что слух о наших лошадках до государя Николая Первого дошел, желает их увидеть. Вот князь за ними и едет.
Через несколько дней Николай Иванович отправил в Петербург двух своих жеребят. Прощаться с ними вышла вся семья: дети, жена. Почему‑то было грустно, малыши плакали. Притихли и сами жеребята. Неожиданно один из них подошел к ограде загона и сунул в руку Николаю Ивановичу морду. Он погладил мучнистый нос, глаза защипало.
— Ну все, иди уже — путешественник! Тебя сам император дожидается, — ждать, когда завершится погрузка, Ассановы не стали.
А еще спустя время им принесли новое письмо, в котором Николай Иванович уведомлялся, что Императорская академия присваивает ему звание члена-корреспондента Российской Академии наук. Он стал первым сибирским купцом, удостоенным такого высокого научного звания.
В 1908 году Николай Иванович станет одним из учредителей бийского отдела Общества изучения Сибири и улучшения ее быта. А в 1910‑м совместно с бийскими купцами Алексеем Васеневым и Григорием Бодуновым примет участие в финансировании научной экспедиции в Монголию профессоров Томского университета Михаила Боголепова и Михаила Соболева.
Спасение
Про него говорили — поцелованный Богом. Успешность в делах, невероятная интуиция и прозорливость позволяли Ассанову совершать сделки, просчитанные на много ходов вперед. Казалось, что кто‑то подсказывает ему, сколько и в какие дела вкладывать капиталу. Обороты приносили сотни тысяч. Но мироедом не стал. Наставления Ивана Петровича Котельникова и собственные принципы не позволяли.
Еще в 1891‑м его избрали купеческим старшиной русской торговой миссии в Кобдо. Пост этот занимал ни много ни мало пятнадцать лет. Монголы были для него не просто торговыми компаньонами, они стали для него людьми, о которых надо было заботиться. Когда в 1905‑м от черной оспы поголовно стали вымирать целые аймаки, проще всего было вернуться домой, в безопасный Бийск. Но Ассанов поступил иначе. На свои средства он закупил вакцину и после ее доставки в Кобдо возглавил работу по вакцинации монголов. Его действия поддержал глава ламаистов, который дал своему народу наказ подчиняться русским врачам и белому человеку по имени Николай. Ни один из монголов, которому была поставлена прививка, не заболел. На русского купца буквально молились — он спас тысячи жизней. Ценить души и видеть в человеке человека при любых обстоятельствах — истинный дар. У Ассанова он был, и он сумел сберечь его на протяжении всей своей жизни.
Долгожданный дом
Первой, как и полагалось, в новый особняк на пересечении улицы Казачьей и Владимирского переулка, запустили кошку. Николай и Мария Ассановы, а также четверо сыновей и любимица Людмила прошли следом. Дом радовал всем: и необычной для Бийска архитектурой, и простором комнат, и, конечно же, тщательно продуманной системой отопления, которая зимой согревала, а летом освежала помещения. Предусмотрено было все, даже гостевые комнаты для постоянно приезжающих монголов и алтайцев, где же еще им было останавливаться, как не у своего Ассанова.
— Ишь, каку домищу‑то выстроил! — пыхтели притащившиеся поглазеть на новоселье городские старухи. — Не иначе как в дворяне метит, даром что с дикарями валандается. Даже кружева дочки своей брезгует нашим прачкам отдавать, в заграницу стирать отправляет. Тьфу, срамота!
— А вы не завистывайте, — одергивают их мужики. — Мало что ли Николай Иваныч для городу сделал? И мужик хороший, а что удача ему фартит, дак это в награду за деяния добрые. Идите отседова, коли радоваться за людей не могете.
И мужики шагнули в сторону приветливо распахнутых ворот усадьбы, знали, что в честь новоселья там непременно им нальют по чарочке и закусить поднесут. Как иначе свое уважение и почтение новоселам выразить?
Список наград, которые Николай Ассанов успел получить к 1912 году впечатлял: китайский орден Двойного дракона 4‑й степени, золотая медаль на Станиславской ленте от Министерства иностранных дел России… В заветной шкатулке, которую берегла Мария Андреевна, хранились еще пять медалей „За усердие“ на Станиславской, Владимирской и Андреевской лентах, медаль „За участие в деятельности Общества Красного Креста“ во время русско-японской войны, ордена Святого Станислава 3‑й степени и Святой Анны 3‑й степени. Награды пополнятся уже скоро, всего через четыре года, когда начнется Первая мировая и Ассанов организует поставки рысаков для кавалерии Российской армии.
Память
Многие мечты Николая Ивановича исполнились. Он был именитым и всеми уважаемым. Казалось, что сдвинуть такую глыбу просто невозможно. Но все разрушилось в одночасье после революции. Забытые и опороченные заслуги перед Отечеством и родным городом, гибель трех сыновей и дочери, неудачная попытка бегства в Монголию… У него было все и не осталось ничего. Он умер в тифозном госпитале в ноябре 1921 года. Ассанову было всего пятьдесят шесть лет. Из всей его большой и дружной семьи в мясорубке гражданской войны выжили только сын Иван и жена Мария Андреевна.
То, что имя Ассанова не забылось, не стерлось в гневе исторических бурь, можно считать чудом. Хотя и есть еще некоторые вопросы к любителям фактов и справедливости. Например, ни в одном официальном источнике не указывается, кто вывозил лошадей Пржевальского из Монголии. А ведь благодаря трудам именно Николая Ивановича эти животные не вымерли окончательно, а продолжают жить в зоопарках и специальных заказниках. И все они потомки тех самых жеребят, которые выгружались когда‑то на Вихоревке. Может быть, когда‑нибудь появится возможность выпустить их в дикую природу.
Ассанов был настолько многогранной личностью, что и теперь удивляешься, как он все успевал. Меценатство и благотворительность — это и вовсе отдельная страница его жизни. И мы прочтем ее обязательно.
Таисия Сорокина
