— А не вешаешь ли ты мне лапшу на уши, милашка? — сводит брови и улыбается как-то кровожадно. — О. А к чему медлить? Вон и твоя девушка. Пойдем-ка, скажем ей, как мы влюблены. Такое скрывать нельзя!
Ненавижу ее. Как же бесит! Откуда они вообще берутся, такие твердолобые пацанки?! Втемяшилось же в голову липнуть ко мне! А что, может у нашей Кривоносихи чувства прорезались?
"Вынужден влюбиться"
Часть 3. Холодный
— Что будешь делать? — Бур тормошит меня за плечо. — Реально замутишь с Кривой? Прям реально? А что с Катенькой?
— Завянь, — говорю я. — Не знаю пока. И хватит вопросов.
Бур согласно кивает и вдруг лыбится.
— А девчонка-то не промах, — довольно провозглашает он. — Репутацию решила заработать. Она тебя еще и в ЗАГС затащит.
— Сплюнь. Как-нибудь выкручусь. С Катенькой все равно пора завязывать.
— Что так? — усмехается друг.
— Она… — кривлю лицо. — Милая.
— Ты, Холод, зажрался. Катенька – это идеал. Златовласка, стройная, хороший второй размер, что еще нужно?
Мы подходим к спортивной площадке, и Бур тут же виснет на турнике. Тренироваться ему надо, соревнования скоро.
— Ты любишь щенков? — любопытствую я.
— Как их можно не любить? — удивляется Бур и ловко подтягивается, прижимаясь к металлической перекладине подбородком.
— А я ненавижу, — признаюсь я. — Как только Катенька видит щенка, начинает визжать так, что уши закладывает. Сюси-пуси, посмотри, погладь, сфотографируй, возьми себе. Я, Бур, молюсь, чтобы мы не встретили щенка. И это только о собаках. А ведь есть еще котята, цветочки, радуга, качели. Я с ума скоро сойду.
Бур отцепляется от перекладины и растирает руки.
— Второй размер, — напоминает он. — Побочные эффекты всегда есть.
— А еще… — смотрю, как Бур ложится на спину, собираясь качать пресс. — Она пригласила меня праздновать Новый год.
— Китайский, что ли? Сейчас же февраль.
— Нет, Витенька, российский. Следующий. Она уже родителям пообещала, что мы приедем к ним на дачу.
Бур каменеет и смотрит на меня огромными глазами.
— Беру свои слова назад, — быстро говорит он. — Надо бросать!
— Надо, — нехотя соглашаюсь я.
Катенька все же хороша. Обидно даже.
По дороге медленно ползет черный автомобиль. Останавливается и моргает фарами.
— Ну, пора мне, — хмурясь, прощаюсь я и медленно бреду к знакомому авто. На пол пути разворачиваюсь и громко говорю: — А ты свинья, Бур. С училкой подставил меня.
— Она же девчонка еще, Холод, — отмахивается друг. — Нельзя так. Вали давай.
Стекла у тачки тонированные, но я и без того знаю, что за выражение на лице отца. Отчужденность. Враждебность. Угрюмость.
Стекло опускается, и отец пронзает меня взглядом.
— Чего застыл? Садись давай.
В салоне душно и пахнет сосной. Отец смотрит в окно, ко мне не поворачивается, велит водителю трогаться. Заговаривает только, когда мы сворачиваем к железнодорожному переезду:
— Не ожидал я от тебя такого.
Сердце падает в пятки. Как он узнал об училке? Следил за мной? Приставил кого-то?
— Лучших репетиторов нанимаю, — продолжает отец, — книги дорогущие заказываю, повара взял самого лучшего, чтоб ты питался нормально, чтоб твои никчемные мозги хоть как-то работали! Три по алгебре, Андрей! Я глазам не поверил, когда электронный журнал открыл! Что с тобой такое?!
Так вот, в чем дело. Дышится сразу легче, уже и не так душно.
— Разногласия с новой училкой, — отвечаю я. — Я все исправлю.
— Не с «училкой», а с учителем, что с твоей речью? Уже не сопляк какой-то! Выше меня вымахал, а разговариваешь, как трехлетний. Чтобы завтра этой тройки не было.
Хочется съязвить, что я не волшебник, и испарить оценку не в состоянии, но от этого будет только хуже. Сейчас моя основная цель – красный диплом. Это утверждение отца, и я не смею с ним спорить. Он – великий человек. Всеми уважаемый и властный. Да, пусть он часто бывает угрюм и сердит, но все, что он делает и говорит, на благо семьи. Это я усвоил хорошо.
Всю оставшуюся дорогу, отец говорит по телефону. Когда мы заворачиваем к дому, впервые за вечер поворачивается ко мне и изучает меня долгим пристальным взглядом, прижимая телефон к уху и слушая чью-то длинную речь.
— Я все понял, папа, — шепчу я. — Все сделаю в лучшем виде.
В ответ он машет рукой, мол, вылезай из машины. Я слушаюсь и топаю в сторону дома, оставив отца с водителем и телефоном.
Мама смотрит телевизор, сидя на диване. При виде меня выдавливает скудную улыбку, пересекает гостиную и церемонно расцеловывает меня в обе щеки.
— А где Пашенька? — вместо приветствия спрашивает она. — Он тебя забрал?
Я отвечаю, что отец в машине решает вопросы по телефону. Мама качает головой и тяжело вздыхает.
— Снова отца расстраиваешь, — произносит она. — У него ведь и без тебя немало проблем. Ну как тебя так угораздило? Тройка по алгебре. Это же основной предмет! Пашенька возлагает на тебя столько надежд.
— Я иду спать.
Хреново быть единственным сыном в семье, думаю я. Слишком много надежд.
***
Сплю беспокойно, снится какая-то чепуха. Просыпаюсь разбитый и злой. Конечно, именно в это утро мама решает наброситься на меня с вопросами.
— Андрюш, ты уроки подготовил? У тебя алгебра пятым уроком. Витамины принял? Катю свою на торжество не забыл пригласить?
Катенька маме не нравится, но она никогда в этом не признается. Во-первых, потому что отцу она по душе. Однажды коротко бросил – красивая и глупая, для увлечения – то, что нужно. Во-вторых, мама попросту не умеет с кем-либо не соглашаться. Избегание конфликтов, постоянная деланная жизнерадостность, сдержанность во всем – это про нее.
— Какое еще торжество? — спрашиваю отстраненно, делаю огромный глоток кофе, обжигая горло, лишь бы быстрее допить и свалить отсюда.
Мама хватается за голову.
— День города на носу, Андрей, ты чего?
— Да, точно. Катенька… Еще не пригласил. Знаешь… У нас все сложно.
Мама, кажется, хочет что-то спросить. Меняется в лице. Тянется ко мне, хочет приобнять. Этих соплей мне еще не хватало!
Быстро поднимаюсь из-за стола и молча выхожу в прихожую. Надо еще телефон новый для этой козы Кривой купить. Никогда бы не подумал, что меня станет шантажировать девчонка! И ладно бы ей деньги были нужны, так нет же, как она сказала? Хочет стать моей девушкой. Она? Кривоносиха? Да она же сама, как парень. Мяч пинает покруче любого футболиста. Оверсайз постоянно носит. Бейсболку натягивает, скрывая волосы. Весь ее вид говорит о том, что парнями она не интересуется. Ходил даже слушок, что она… Ну, по девочкам.
Больше всех эта теория почему-то нравилась Богачеву, нашему ботанику. Наверняка, хотел подлизаться к нашему кругу, такие байки про нее сочинял, с ума сойти просто. Откуда только столько фантазии? А наши слушали, смеялись, приводя этим Богачева в дикий восторг. Катенька, услышав очередную его байку только морщила нос и теребила мой рукав:
— Фу, какой ужас! Андреенька, пойдем отсюда.
В один из таких дней, когда Катенька уволокла меня в другой угол, Кривоносиха как раз проходила мимо. Услышав свою фамилию, резко поменяла траекторию и так вломила Богачеву, что он закашлялся и побагровел.
— Еще раз… — прошипела она тогда. — Усек?
Тот энергично закивал. Она поправила бейсболку, окинула наших ядовитым взглядом и скрылась в столовой.
— Наличные или карта?
Я отрываюсь от размышлений. Оказывается, я на автомате уже зашел в салон, выбрал айфон, с кем-то перетер и встал на кассу. Хоть не новый выбрал, и то хорошо.
— Карта.
Не помню, что за телефон я разбил об асфальт. Наверняка, ерунда китайская. Вряд ли у Кривой могло быть что-то приличное. Это ей подарок за смелость. Пусть подавится. Поиграть в любовь ей захотелось. Со мной. Совсем ненормальная. Получит аппарат и заткнется, уверен.
Однако мой подарок она принимает, как данность. Яблоко на коробке оглядывает равнодушно, засовывает ее в огромный… Что это вообще за тряпье? То ли сумка, то ли рюкзак.
— Ну все, квиты? — спрашиваю на всякий случай.
С такими надо быть начеку. Мало ли что взбредет в ее укрытую засаленной бейсболкой голову.
— Память у тебя коротковата, — цедит сердито. — Что, решил съехать?
— Чего? — завожусь я. — «Съехать»? Это у вас в колхозе так говорят?
— Ты мне зубы не заговаривай, — напирает она. — Твой папаша в школу притащился. Показать ему видео – не составит труда. Вот прямо сейчас пойду и…
— Тихо ты, угомонись, — хватаю ее за руку, отчего она округляет глаза.
Неужели отец, действительно, здесь? Контролирует. Выискивает информацию о том, не накосячил ли еще где его сынок.
— Что ты хочешь? — отпускаю ее руку, вздыхаю.
— По-моему, я вчера выразилась ясно.
Оглядываюсь по сторонам. Мы стоим возле гардеробной, и тут слишком много лишних глаз и ушей. Не собираюсь я с ней встречаться. Кто она вообще такая? Но сделать вид, что готов пойти на это, могу. Пока прокатит.
— Как ты себе это представляешь? — снова тяну время я. — Ты и я? Пара?
— А что, это ниже твоего достоинства? — фыркает Кривая.
Да! Именно так! Она вообще себя в зеркало видела?! Да она же вся в грязи, как будто специально в навозе каталась!
— Тоже мне принц. Или у вас с Катенькой любовь на веки вечные? Уже и жениться тянет, а? Ну, скажи!
— Ни то, ни другое, — мычу я. — Мне нужно время, что все уладить с Катей. Будь по-твоему.
— А не вешаешь ли ты мне лапшу на уши, милашка? — сводит брови и улыбается как-то кровожадно. — О. А к чему медлить? Вон и твоя девушка. Пойдем-ка, скажем ей, как мы влюблены. Такое скрывать нельзя!
Ненавижу ее. Как же бесит! Откуда они вообще берутся, такие твердолобые пацанки?! Втемяшилось же в голову липнуть ко мне! А что, может у нашей Кривоносихи чувства прорезались?
Пока она ведет меня к Катеньке, скашиваю глаза. Взгляд у девчонки бешеный, конечно, страстный, убийственный, но не… Это не любовь. Тут другое. Может, спор.
Катеньку страшно приятно видеть. Небо и земля, конечно. Катя держится богемно: грудь вперед, подбородок вверх. Кривая, наоборот, горбится, да и походка, как у обезьяны. Катя носит платья в любой сезон. Сегодня надела мое любимое – сиреневое. На Кривой вечно безразмерные толстовки и джинсы. Ну и бейсболка, куда без нее.
Такие, как Катя, обычно становятся моделями, а она хочет в пед поступать. Детишек любит. И щенков. Во мне вдруг просыпается ностальгия: дико не хочется с ней расставаться.
— Андреенька! — при виде меня Катенька расплывается в улыбке, затем ее взгляд падает на Кривую: улыбка все еще при ней, но уже фальшивая. — Лерочка. А что это вы вместе?