Алина знала бескорыстие старушки. Она и тогда, много лет назад, не хотела ничего брать с ее мамы.
— Знаю, что такое – больного ребенка растить, — говорила она, — Тут каждая копейка на счету будет.
Но мама никогда не приходила с пустыми руками – приносила сладкое из кондитерской или что-нибудь с дачи.
И сейчас Алина была уверена, что Мария Павловна не запугивает ее, не раскручивает на деньги. Наоборот, она искренне встревожена тем, что девочка, которую она когда-то лечила как умела, теперь выросла и попала в такую передрягу.
— Вы сможете это как-то поправить? — спросила Алина.
— Уж как сумею… Помню, мама твоя меня волшебницей называла. Так это зря. Бывает, такую черную злобу видишь, что…, — и Мария Павловна развела сухонькие старческие руки жестом бессилия.
Как же не хотелось Алине возвращаться домой! Если мальчика еще не забрали, она опять окунется в этот ад. И молодая женщина оттягивала этот момент до последнего. Она заглянула в пельменную – большой полутемный зал был почти пуст в этот час, и Алина долго сидела за самым дальним столиком. Мирные запахи бульона и лаврового листа, грузная повариха в белом халате, которая периодически забрасывала в котел новую партию пельменей, а потом вылавливала их шумовкой… Все тут было так тихо, спокойно.
Наконец, Алина собралась с духом и пошла на трамвайную остановку.
Бара уже увезли. Она узнала это еще в подъезде, от одной из соседок.
— Господи, что ж вам за наказание было послано! — с искренним сочувствием, почти с ужасом сказала она, — Ведь втроем тащили этого мальчишку, а он кричал так, что уши закладывало. В стены вцеплялся, там, наверное, следы от его когтей остались.
Соседка так и сказала – не ногтей, а когтей.
Алина кивнула и теперь уже поспешила домой. Дверь в квартиру осталась приоткрытой. В уютных прежде комнатах царил полный хаос. Николай сидел на диване, наклонившись, приложив ладони к ушам, точно еще слышал крик и пытался его заглушить.
— Ну что? — спросила Алина.
Он поднял на нее покрасневшие глаза. Никогда прежде она не видела мужа плачущим.
— Это невыносимо, — сказал он, — Что мы наделали!
— Мы?! — вырвалось у Алины.
— Мы! Именно мы! — повторял Николай с яростью, точно нашел, наконец, на ком можно сорваться, — Ты представляешь, какая жизнь была у этого несчастного ребенка, до того, как он попал к нам. Его там, у цыган, морили голодом, его били, его все гнали от себя..
— А ты не задумывался – почему?
— Когда его буквально бросили мне на руки – он был весь в синяках. И до сих пор они еще не сошли. Даже от затравленного животного нельзя ожидать, чтобы оно в один день стало ласковым, домашним, доверилось человеку, а ты ждала этого от ребенка…Я бы постепенно приучил его….
— Ага, но через два дня у тебя очередная вахта. Ты возил бы его с собой – туда-сюда? Или ты надеялся, что я должна была заниматься его «приручением»? Господи, если ты повредился разумом, то хоть с другими мужиками поговори. У кого из них жена с радостью примет вот такого «ребенка со стороны», чтобы каждый день помнить – муж ей изменил? Причем речь идет об обычном ребенке, а не о маленьком чудовище. Ты знаешь, что он проклял меня каким-то страшным цыганским проклятием?
— Ты к бабкам бегала, что ли? Будешь теперь им деньги таскать, чтобы они тебя лишний раз одурачили?
Никогда раньше они не ругались так. Алине в какой-то момент показалось даже, что Николай готов ее ударить. Никто еще не поднимал на нее руку, она испугалась и все-таки стояла на своем.
— Я тебе говорю, что он ненормальный! Пусть там с ним занимаются психологи, психиатры – кто угодно. Мы не спра-вим-ся, поверь, — говорила она чуть ли не по слогам.
Николай метнулся в крошечную прихожую, сунул ноги в сапоги, схватил куртку.
— Куда ты?! — Алина уже с лестничной клетки успела крикнуть ему это вслед.
— Не твое дело! — донеслось снизу.
Молодая женщина расплакалась. Потом набрала номер Оли Колбасиной, молясь про себя, чтобы та оказалась не на работе. Алине нужен был сейчас живой человек рядом.
Оля была дома. Она тут же собралась и пришла с Рыжиком под мышкой. Осторожно спустила кота на пол, и тот сразу исчез где-то в глубине квартиры.
— Да-а, — Оля ходила по комнатам, поднимая ноги, переступая через вещи, оглядывалась потрясенно, — А я тебе еще до конца не верила… Думала — нагнетаешь. А ту-у-у-т…. Мама дорогая, хоть квартиру святи.
— Как ты думаешь, куда он пошел?
— Бухать, — отрезала Оля, — Даже не сомневайся. Такие мужики – они ничего не могут вытерпеть. Им надо залить глаза и расслабиться. Так что не переживай, вернется поздно и на бровях. Давай лучше начинать убираться.
На то, чтобы привести квартиру в более-менее божеский вид понадобилось четыре руки и весь вечер. Какие-то вещи были непоправимо испорчены – разбиты, порваны, испачканы так, что не отстираешь. Алина складывала их в мешок, и Оля уже дважды ходила к мусорному контейнеру.
Когда дело дошло до старого платяного шкафа, у Алины опустились руки. В нижнем ящике, который выдвигался с трудом, хранились фотоальбомы – начиная от ее детского, заканчивая последними фотографиями, сделанными, когда они с мужем ездили к морю. Она была уверена, что цыганенку не придет в голову заглянуть сюда.
Пришло! Теперь ящик и совсем перекосило. Листы из альбомов были выдраны, фотографии разрезаны на кусочки, а потом все кое-как запихано обратно.
— Он уничтожил всё прошлое, — повторяла Алина, а слезы все текли и текли.
— Хватит рыдать, — голос у Оли стал даже суровым, — Главное, чтобы он не сломал тебе будущее. Коля твой понимает, что и речи не может быть о том, чтобы он вернулся сюда?
— Боюсь, что нет. Я вообще раньше не видела, чтобы он кого-нибудь так жалел, как этого ребенка…. Оль, слушай, я никогда не верила во все это. Но теперь… Если на меня сделано «на смерть», может, на Николая тоже что-то… Чтобы он этого ребенка держал при себе любой ценой.
Оля только вздохнула тяжело.
— Пойдем пить кофе. И вот что я тебе скажу – в детских домах, конечно, не сахар. Но у этого мальчика явно какие-то нарушения, и уж это-то они там выявят. Будут лечить или помесят в какой-то интернат для психически больных. Может, это на твоего мужа повлияет.
— Но ведь кто-то и инвалидов берет в семьи… Я боюсь. Я боюсь, — твердила Алина.
Шел уже двенадцатый час ночи, когда Николай вернулся. Как Оля и предсказывала – «на бровях» или «в зюзю». Сначала никак не мог открыть ключом дверь, потом тяжело ввалился в прихожую, и оперся одной рукой о стену, сбрасывая с ног ботинки.
Отмахнулся от всех вопросов, и побрел в спальню. Рухнул, не раздеваясь поперек кровати и заснул.
Алина растерянно обернулась к подруге. Слишком многое за последнее время в ее жизни происходило впервые. Никогда раньше Николай так не напивался.
— Хорошо, хоть сам дошел, — бесстрастно сказала Оля, — Могли бы ограбить и избить. А так — проспится, ничего с ним не станется.
…До самого отъезда Николая в Сибирь супруги не разговаривали.
**
— Я правильно понимаю, что вы хотите устроиться к нам ночной няней? — в директоре детского дома, Нине Александровне, давно не осталось ничего женственного. Угловатая тетка неопределенного возраста, в очках. И тон такой, что собеседник невольно чувствовал себя виноватым. Алина подумала, что многие дети, наверное, ее боятся.
— Что ж, как волонтера мы вас знаем, так что возражений нет. И ночная няня нам очень нужна. У всех наших работников – семьи, дети – просим пока женщин оставаться на ночь по очереди в помощь дежурному воспитателю. Но… простите, вы знаете, какая у нас зарплата? Конечно, ночью с детьми не так сложно, как днем – они спят, но все-таки…
— Я хочу попробовать, — сказала Алина.
Ей стыдно было признаться, что это – ее первое место работы. Дело было не только в том, что деньги ей были нужны, как никогда. Хотя и в этом, конечно. Но пока здесь жила Сима, и это шанс – чаще находиться рядом с нею. К тому же через несколько дней сюда привезут и цыганенка. Алина знала, что пока он в больнице – его обследуют, и уже потом разрешат находиться с другими детьми.
Этим вечером Алине позвонили дважды. Сначала муж – небывалое явление. Обычно в две недели его вахты они не созванивались, разве что случалось что-то уже совсем неординарное. Вот и сейчас, услышав голос Николая, Алина ждала какого-нибудь ЧП. Может, муж потерял документы? Или его уволили? Заболел?
— Ты навещала…Борю? — спросил Николай с запинкой.
— Нет.
— Продолжаешь играть в такую вот принципиальную? Я же тебе оставил записку, уезжая. Он в инфекционной больнице – пока, потому что там есть отдельные боксы. У него же ни документов, ничего, мало ли что у него может быть… Неужели тебе трудно? Принести хоть конфет, хоть раскраски какие-нибудь…Чтобы он не чувствовал, что его бросили.
Алина прислонилась к стене, закрыла глаза и часто задышала. Сдерживаться, изо всех сил сдерживаться…
— Ты можешь хотя бы, не заходя к мальчику, спросить у врача – как он? — сдался Николай.
Больше всего Алине хотелось даже не крикнуть, а прошипеть – настолько переполняли ее сейчас эмоции – прошипеть в трубку: сам, мол, ищи в интернете телефон больницы и дозванивайся из своего Сургута. Но это почти наверняка значило, что они не будут разговаривать с Николаем и когда он вернется.
— Хорошо. Я узнаю.
— И перезвони мне.
— Перезвоню.
Алина решила не ехать в больницу, а связаться опять-таки по телефону. Дежурного врача в этот час не было, он ушел в другой корпус. Но медсестра, когда Алина сказала, что она по поводу поступившего мальчика, перебила ее:
— Вы из детского дома?
— Нет, я…, - начала было Алина, но девушка не дослушала.
— Ой, забирайте его скорее, а! Ну невозможно же уже… Он сегодня сбежал из палаты, схватил линейку, у меня тут на столе лежала… Пока мы его ловили, он успел ударить ею другого ребенка, сломал ему палец…У него уже все анализы готовы, прямо хоть завтра приезжайте, а?
— Как я вас понимаю! — с чувством сказала Алина. — А насчет того, что его в обычный детский дом нельзя, врач не говорил?
— Вроде нет. А куда ж его еще? — растерялась медсестра.
— Ну да. Если в зоопарк, то оттуда даже тигры сбегут. Хорошо, я вас поняла. Завтра скажу Нине Александровне.
— Пожалуйста! — взмолилась медсестра.
Позже ей позвонил Вадим. Алина сначала не узнала его голос, а потом спрашивала нетерпеливо:
— Ну как? Вы уже там? Вам удалось что-нибудь узнать?
Его голос – по сравнению с ее, возбужденным, звучал удивительно ровно и спокойно.
— Да, я уже на месте. Найти этих людей оказалось не так уж трудно. Тут, в общем-то только одно место в пригороде, где оседло живут цыгане. Конечно, всю информацию я вам еще не могу дать. У меня тут было пока только две встречи. Но, судя по тому, что рассказывают эти люди – мать мальчика была мягко говоря – нездорова. Скорее всего, шизоф-рения. И голоса она тоже слышала.
— Она сейчас там? Эта Томила?
— Нет. И давно уже никто не знает, где она. То есть – возможно это кому-то и известно, но… Короче, будем на связи. Как только что-то узнаю – сразу позвоню.
Деньги для оплаты частного детектива Алине дали родители. Они не требовали их вернуть, хотя она пообещала, что отдаст. Алина готова была отказывать себе в самом необходимом – но знать, что происходит, ей было необходимо.
Через несколько дней она вышла на работу. Приехала в детский дом к вечеру, в сумке лежали гостинцы для Симы. Она собирала их, не зная, что может порадовать девочку. Несколько больших красных яблок, шоколадка, маленькая куколка, книжка с картинками.
Но «передачку» сразу же увидела воспитательница, и Алине попало.
— Двести граммов конфет «Коровка», больше мы ничего не разрешаем передавать детям. Откуда я знаю, что вы принесете и ей тайком сунете? А вдруг у вашей Симы аллергия? И вы теперь – штатный работник – должны ко всем детям относиться одинаково. Как будут себя чувствовать другие дети, увидев, что вы кого-то выделяете?
Но резкие слова все же не помешали Алине украдкой прижать к себе девочку, погладить ее льняные волосы.
Продолжение следует