К особисту?..
Да, гроза грянула там, где никак не ожидал.
Увольнялась очередная партия дембелей. Я подошел к одному из них, Митвинову, моему земляку, которому я дал домашний адрес, и отдал ему портфельчик, чтобы передал домашним до моего возвращения…
И тут – надо же! Вмешивается Натвеев. Я его как-то и не заметил, да если бы и заметил, вот бы не подумал, что он может вмешаться.
- Пойдем, посмотрим, что ты там передаешь…
Заходим в канцелярию, я выкладываю все бумаги, а там!.. Да, там, конечно, много запрещенного. Того, что я должен был немедленно уничтожить после распечатки, а кое-что вообще не должно было проходить через меня…
- Так-так, - комментирует Натвеев. – А что начальник политотдела в курсе?
Я отрицательно киваю головой.
- Да!.. – опять неопределенно хмыкает он. – Бумаги эти я оставляю у себя. Подумаем дальше, что с ними и с тобою делать.
И кивает мне, чтобы шел.
Я выхожу в жутком смятении. Вот это залет, так залет!.. Как теперь дело обернется?.. Возможно, придется все объяснять… Или это крах всему? Крах и кандидатству и по службе… Как это все отзовется? Но я буду тверд. Я должен быть тверд. Совесть вот только… Совесть. Ведь я должен был уничтожить эти документы!.. Завтра нужно будет переговорить с Натвеевым.
Так я решил по горячим следам и после полубессонной ночи утром отправился к нему.
- Товарищ капитан, вы верите, что я не агент империалистической разведки?
Это я так начал сдавленным трагическим голосом.
- А х… его знает? Да-нет, не верю, конечно. Хотя…
Видно, что и он в неопределенности. Впрочем, недолгой, и вскоре добавляет уже решительно:
- В общем, так. По поводу твоего портфельчика советую обратиться к командиру дивизиона. Он собирается тебя показать особисту…
И так долго посмотрел на меня, изучая мою реакцию.
Я вышел от него в еще большем смятении. Значит, Граснов все уже знает. И нужно теперь, чтобы все объяснить, открыть ему свою душу?.. Ну, уж нет – к нему я обращаться не буду, лучше буду иметь дело с особистом…
Но это опять – первая реакция. Чуть подостыв, я стал размышлять. Ведь если этим делом займется особый отдел, то он, конечно, установит, что я не агент ЦРУ, но виновный то все равно будет найден. И им окажется никто иной, как… Как начальник политотдела. Да – ведь это он не контролировал меня должным образом, доверял мне, давал мне печатать документы, которые мне нельзя было видеть.
И что? Поставить под удар человека, одного из немногих, которого я больше всего уважаю!?.. Уважал и считал наиболее близким себе по духу!.. Как это?!. Нет - это невозможно!.. Невозможно вынести. Нужно сделать все, чтобы не допустить такого развития событий. К Граснову – так к Граснову!..
Странное дело, но я, видимо, только в эти трагические часы, когда решалась моя судьба, осознал, насколько дорог мне Ткобцов. И ведь раньше совсем не задумывался об этом.
Итак, иду к Граснову. Удивительно, что не успел я еще доложить о цели своего прихода, как он мне выдал:
- Битюков, а ты знаешь, что я хочу повести тебя к особисту?..
- Товарищ майор, разрешите с вами поговорить.
- Ну, давай-давай – садись.
Я усаживаюсь на табурет перед Грасновым, и его круглая упитанная мордочка с растопыренными усами и жирными красными губами оказывается неприятно близко передо мной.
И тут замечаю, что и Натвеев стоит в глубине канцелярии у окна. Что ж – так даже лучше.
- Товарищ майор, это я во всем виноват.
- Ну, естественно, а кто же еще?..
- Понимаете, это все документы, которые нельзя мне было печатать. И если этим делом займется особый отдел, то под удар попадет начальник политотдела полковник Ткобцов. А он… А он тут не виноват. Это я виноват. Поэтому я прошу, накажите меня, как можете. Посадите на губу… Не знаю, исключите из кандидатов в партию… Но нельзя допустить, чтобы вина упала на начальника…
- Ишь ты, - прервал меня Граснов, обращаясь к Натвееву. – Как он защищает своего начальника.
И вновь – уже обращаясь ко мне:
- Ну а зачем тебе нужны были эти бумаги?..
Я замялся.
- Ну, давай – выкладывай.
- Товарищ майор, только вы никому не говорите… (Смешно же, как я об этом и кого просил!)
Он кивнул.
- Понимаете?.. Я задумал где-то там в будущем написать книгу. Книгу, в которой много… в которой многое, одна ее большая часть должна была быть посвящена армии…
- Ну, что я говорил? Я ж так и думал, - Граснов снова обратился к молчащему в глубине канцелярии Натвееву. – Ну, а почему ты не пришел и не спросил, посоветуйте, мол, как мне быть? Вот, мол, я хочу написать… Мы бы тебе посоветовали, что и как…
Но я уже молчал – я и так сказал гораздо больше, чем мог.
Кончилось тем, что Граснов пообещал в особый отдел не передавать, но сказать Нач. ПО, что он больше не доверял мне так.
Я вышел из канцелярии, пошатываясь, как будто разгрузил там вагон с цементом. И первое время не мог даже осознать свои чувства. Все было как-то смешанно и смурно. Надо же! То, о чем я не всегда признавался даже себе, пришлось выложить людям, да еще и тем, которые… Которым бы просто по зову души никогда бы я ничего не выложил и не открыл. Вот как, оказывается, судьба порой оборачивается.
Но еще труднее оказалось спустя некоторое время перед Ткобцовым. Я несколько раз собирался повиниться перед ним, но все не хватало духу. И дождался, тормоз, пока Граснов меня не упредил. И тогда уже по принципу «пан или пропал» отправился к нему. Рассказал все, как было, и объяснил мотивы. Он стал раскладывать передо мной бумаги, которые были конфискованы Натвеевым. И пока там шли всякие не очень важные отчеты, в общем, был настроен доброжелательно. Но на глазах мрачнел, когда пошли всякие секретные документы и его собственные планы. В конце концов, расстроившись не меньше меня, произнес:
- Разве можно так злоупотреблять доверием?.. Я ведь так доверял тебе…
Уф, как тяжко же все это!.. Единственно, что утешает меня во всей этой истории, это то, что я не пытался юлить, хитрить, все рассказал, как было честно и открыто.
Слабое, конечно, утешение, но за не имением лучших…
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь