Наблюдая за москвичами на сцене Театра Варьете, Воланд констатирует:
«… Люди, как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...».
Однако не только квартирный вопрос испортил людей, а вообще любой вопрос, касаемый имущества.
Самые паскудные вещи на земле происходят именно из-за наследства. Точнее, из-за неудовлетворённости сторон при его разделе. Именно тут во всей красе наружу прорываются подлинные человеческие качества.
После «несправедливого», как кажется многим, раздела родственные чувства не просто угасают, а быстро и плавно перерождаются во враждебные: люди перестают общаться, начинают открыто ненавидеть друг друга и становятся врагами на всю оставшуюся жизнь. При этом «чёрная кошка» пробегает даже между родными братьями и сёстрами, т.е. самой близкой роднёй!
Даже, если имущество будет поделено пополам, всё равно найдётся сторона, которая станет утверждать, что с ними поступили несправедливо. Мол, у этого есть то-то и то-то, а вот у меня ничего этого нет. Или родитель явно благоволит к другой стороне.
Далеко не каждый может благородно уступить имущество стоимостью в несколько (а то и десятков) миллионов кому-то другому!
Поэтому нейтральное общение с родственниками возможно только тогда, когда Вам нечего с ними делить. Не дай Бог! Тогда можно встречаться, вволю наговориться о любой ерунде, и посмеяться от души.
Мировая история пестрит примерами убийства самых близких родственников, и даже межгосударственные войны есть результат неудовлетворённости делёжкой наследства, поскольку делили уже не квартиры с частными домами, а огромные территории (страны).
Так, самая продолжительная в мировой истории Столетняя война (1337 – 1453) вспыхнула из-за притязаний юного английского монарха Эдуарда III на корону Франции. Он посчитал, что он, как внук французского короля по материнской линии имеет больше прав, нежели двоюродный брат последнего правителя Филипп VI Валуа.
Одиннадцать военных вторжений Франции на Аппенинский полуостров на протяжении более полувека (1494 – 1559) известны под общим названием Итальянских войн. Они закончились полным провалом: как едко пошутил Вольтер, единственным их результатом было появление во Франции сифилиса. А разгорелись эти жестокие войны из-за притязаний французских монархов на Неаполитанские королевство и герцогство Миланское, поскольку короли Франции считали эти территории своими наследственными владениями.
Не менее кровопролитными получились войны из-за испанского наследства (1701 – 1714). Этот конфликт начался после смерти последнего испанского короля из династии Габсбургов, Карла II, который завещал все свои владения Филиппу, герцогу Анжуйскому — внуку французского короля Людовика XIV. Война началась с попытки императора Священной Римской империи Леопольда I защитить право своей династии (также Габсбургов) на испанские владения.
О различных моментах, связанных с наследованием имущества, весьма подробно рассказывается в русской литературе XIX века (и даже советской). Рассмотрим наиболее известные примеры.
Начнём, пожалуй, с Пушкина.
Отец Евгения Онегина «промотался», живя явно не по средствам:
Служив отлично-благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Не исключено, конечно, что первоначальной причиной падения в бездну были игры в карты, столь популярные в России.
В результате, после смерти родителя Евгений получил в наследство одни лишь долги, которые пришлось выплачивать:
Отец его тогда скончался.
Перед Онегиным собрался
Заимодавцев жадный полк.
У каждого свой ум и толк:
Евгений, тяжбы ненавидя,
Довольный жребием своим
Наследство предоставил им.
Наследник мог принять наследство и вместе с ним взять на себя и все долги, или отказаться от него, предоставив кредиторам самим улаживать споры между собой. Первое диктовалось слишком размытым тогдашним понятием о «дворянской чести» и желании сохранить честное имя родителя. Тем не менее, Онегин не пошёл первым путём, хотя закон предусматривал льготы по выкупу родовых имуществ, такой выкуп входил в круг дворянских прав. Следуя этой традиции, например, опека выкупила проданное за долги в 1837 году Михайловское и возвратила его во владение детей уже погибшего к этому времени поэта.
Онегин выбрал второй вариант: на счастье, у него имелся дядя («самых честных правил»), который, будучи бездетным, подарил столичному уроженцу шанс на богатое наследство где-то в глубинке. Молодой повеса в начале романа летит туда «в пыли на почтовых», однако оказывается весьма небрежным родственником, насильно заставляющим себя «делать хорошую мину при плохой игре».
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмет тебя!
И вот, после долгожданной смерти дяди, Онегин, получив значительный актив в виде земли, заводов и дома, наконец-то поселяется в его имении:
Вот наш Онегин — сельский житель,
Заводов, вод, лесов, земель
Хозяин полный, а досель
Порядка враг и расточитель,
И очень рад, что прежний путь
Переменил на что-нибудь.
В «Войне и мир» вопрос о наследстве поднимался не один раз. Так, вступление в законные права Пьера (незаконного сына графа Безухова) вызвало ожесточённые споры между его дальними родственниками.
Старый Безухов, один из знатнейших вельмож времени Екатерины II, был сказочно богат. Наследство он хотел оставить любимому сыну, Пьеру. Однако Пьер был рождён графом от незаконной связи, поэтому передача ему состояния сопрягалась с юридическими сложностями. К тому же перед кончиной поражённый ударом граф оказался в почти бессознательном состоянии.
Этим решили воспользоваться другие родственники старого Безухова, прежде всего князь Василий Курагин. Имея по своему родству некоторые права на достояние графа, они попытались оттеснить от него в собственную пользу молодого, неопытного и нестяжательного Пьера. К счастью, на помощь Пьеру вовремя пришла (из собственных корыстных интересов) ловкая и изворотливая княгиня Анна Михайловна Друбецкая, которая тоже была графу несколько сродни.
По словам князя Василия Курагина, «мерзкая, гадкая женщина» Друбецкая, стала виновницей того, что старый граф неожиданно изменил своё первоначальное намерение. Проникнув к больному графу, Друбецкая наговорила ему гадостей о трёх княжнах, и тогда Безухов написал завещание в пользу Пьера.
«… Князь Василий пошёл к Катерине, старшей из трёх княжон-племянниц Безухова, живших у него, – сухопарой деве с каменным выражением лица и несообразно-длинной талией.
– Сейчас нам всем надо подумать о себе, – сказал он ей. – Я сам уже стар, а у меня семья... Ты ведь, знаешь, Катишь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он все имение, помимо нас, отдавал Пьеру?
Княжна глядела на него с недоумением. Она не верила, что незаконному сыну может достаться всё состояние графа. Но князь Василий разъяснил: кроме этого завещания граф написал и просьбу Государю, чтобы Пьер был узаконен. Просьба пока не отослана, но если дойдёт по назначению, то, по прежним заслугам графа, несомненно будет уважена.
– Граф не оценил меня и сестёр, которые всем пожертвовали ради него! – истерично воскликнула Катишь, поняв наконец суть дела…».
Апофеозом выяснения отношений является безобразная сцена с портфелем, красочно описанная Толстым.
Во время соборования князь Василий и Катишь подходят к кровати графа (больной лежит в кресле), затем скрываются в заднюю дверь, вскоре возвращаются. После соборования в приемной Безухова княжна Катишь говорит, что в портфеле забытая бумага, а настоящее завещание у графа в бюро. Появляется Анна Михайловна, вырывает портфель из рук Катишь. В это время старый граф умирает.
Пьер стал свидетелем «битвы за наследство» в приёмной:
«… Там он увидел странную сцену: Катишь и Анна Михайловна едва ли не рвали друг у друга из рук мозаиковый портфель. Катишь кричала, что «настоящее завещание у графа в бюро, а в портфеле – забытая бумага». Князь Василий, обескураженный яростным спором двух женщин, лишь вяло сидел и слабо уговаривал Друбецкую уступить.
– Интриганка! – вопила ей в лицо Катишь.
Увидев Пьера, Анна Михайловна подозвала его.
Из комнаты графа вдруг выбежала сестра Катишь, средняя княжна, восклицая: «Он умирает!»
Катишь от неожиданности выпустила портфель, и Друбецкая цепко завладела им. Все бросились в спальню к графу…»
Второй момент в романе, связанный с наследством – женитьба Николая Ростова.
Николай Ростов, после кончины непутёвого отца, Ивана Ильича, принимает наследство, которое к тому времени, как и у Онегина, уже обременено долгами. Однако, в отличие от Евгения, Ростов берёт на себя непосильный труд – рассчитаться по векселям и позаботиться о матери и сестре. Ему в итоге приходится продать своё поместье, и семья переезжает в небольшую квартиру. Мать ему неоднократно говорит, что выход поправить финансовое положение есть, это свадьба с княжной Марьей, к которой он испытывает нежные чувства.
Тем не менее, женитьбу на княжне Марье Ростов считал для себя позором – ведь в обществе будут открыто говорить о браке по расчёту.
Николай оказывается в тяжёлой ситуации. У него был долгий роман с Соней, его троюродной сестрой, и он собирался сделать благородный поступок, женившись на бесприданнице вопреки воли матери.
В конце романа у Николая и Марьи уже трое детей (Андрей, Наталья и Дмитрий), и они ждут четвёртого. Тридцатипятилетний Николай описан в романе как ответственный и строгий, но справедливый барин, он стал состоятельным помещиком и значительно увеличил состояние.
Ещё один момент, связанный с наследством, описан у Горького в «Жизни Клима Самгина».
Отец Клима, Иван Акимович, после развода с женой, уехал в Финляндию, в «чистенький городок» Выборг, где сошёлся с финкой, Айно (или по-русски, Анной Алексеевной). Однако вскоре его разбил паралич. Клим срочно выезжает к отцу и находит его в плачевном состоянии.
« … Лицо его перекосилось, правая половина опухла и опала, язык вывалился из покривившегося рта, нижняя туба отвисла, показывая зубы, обильно украшенные золотом. Правый глаз отца, неподвижно застывший, смотрел вверх, в угол, на бронзовую статуэтку Меркурия, стоявшего на одной ноте, левый улыбался, дрожало веко, смахивая слезы на мокрую, давно небритую щеку; Самгин-отец говорил горлам:
- Км... Дм...»
Айно, «серая женщина, … очень стройная, с четкими формами», моментально заявляет о своих правах:
«… Это - неприятно и нужно кончить сразу, чтоб не мешало. Я скажу коротко: есть духовно завещание - так? Вы можете читать его и увидеть: дом и все это, - она широко развела руками, - и ещё много, это - мне, потому что есть дети, две мальчики. Немного Димитри, и вам ничего нет. Это - несправедливо, так я думаю. Нужно сделать справедливо, когда приедет брат.
Клим еще раз повторил, что ему ничего не нужно, но она усмехнулась:
- Это потому, что вы еще молодой и не знаете, сколько нужно деньги…»
Клим Самгин сыграл в благородство, хотя вся эта ситуация была ему неприятна.
В «Мастере и Маргарите» наследником Михаила Берлиоза, которого на Патриарших прудах переехало трамваем, оказывается живущий в Киеве дядя, Максмимилиан Андреевич Поплавский, который тотчас по получении странной телеграммы о смерти племянника спешит в Москву. Естественно, что его больше заботят не причина смерти Берлиоза и не хлопоты по захоронению, сколько оставшаяся от покойного жилплощадь.
«…Нет спору, ему было жаль племянника жены, погибшего в расцвете лет. Но, конечно, как человек деловой, он понимал, что никакой особенной надобности в его присутствии на похоронах нету. И тем не менее Максимилиан Андреевич очень спешил в Москву. В чем же было дело? В одном — в квартире. Квартира в Москве? Это серьезно. Неизвестно почему, но Киев не нравился Максимилиану Андреевичу, и мысль о переезде в Москву настолько точила его в последнее время, что он стал даже худо спать. Его не радовали весенние разливы Днепра, когда, затопляя острова на низком берегу, вода сливалась с горизонтом. Его не радовал тот потрясающий по красоте вид, что открывался от подножия памятника князю Владимиру. Его не веселили солнечные пятна, играющие весною на кирпичных дорожках Владимирской горки. Ничего этого он не хотел, он хотел одного — переехать в Москву…».
В Советском Союзе частной собственности быть не могло. Максимум, что обычный человек мог приобрести – это дом в деревне (да и то, с большими проблемами при оформлении). Правда, появились кооперативные квартиры, но передать их по наследству обладатель не мог (только прописать туда кого-либо из родных).
После краха СССР, где было «всё вокруг колхозное, всё вокруг моё», среднестатистический обыватель вдруг неожиданно обзавёлся многочисленным имуществом. От рухнувшей страны победившего социализма ему по приватизации достались квартиры «за копейки», которые начали быстро переходить из рук в руки.