Тысяча девятьсот восемнадцатый год. Июль. Город Екатеринбург Пермской губернии. Поместье графа Воронцова.
- Дуня! Ну, что ты возишься? - недовольно покрикивала Марфа Андреевна на служанку, которая никак не могла собрать их чемоданы.
- Матушка! - сквозь слёзы причитала девушка. - Куда же вы поедете? Как мы без вас будем? Мы же все помрём!
- Не преувеличивай! - осадила её барыня, пребывавшая последние несколько месяцев в нервном потрясении от происходящего. - Мир перевернулся с ног на голову. Если мы сейчас не уедем, то, пожалуй, нам худо придётся. Земли уже отобрали, а значит, урожая не будет. Крестьяне почувствовали свободу, слушаться не хотят. Второго дня в поместье Лопухиных устроили самосуд над господами, разграбили их дом. И всё это безнаказанно! А что дальше?
- Сударыня! Марфа Андреевна! - взмолилась Дуняша, упав на колени перед барыней. - Возьмите меня с собой! До скончания века буду вам служить! Не бросайте здесь!
- Да куда же я тебя возьму, душечка! - погладив девушку по волосам, ответила графиня. - Нам самим места не хватает.
Вдруг графиня спешно сняла с груди брошь и вложила её в руку служанки.
- Вот, - сказала она. - Это тебе на память о нас. Она мне досталась от бабушки.
- Ой, что Вы, сударыня! Я такое не возьму! - испугалась Дуня. - Это - дорогой подарок.
- Да, - согласилась Марфа Андреевна, - здесь драгоценные камни и самоцветы. Бабушка подарила мне её перед замужеством со словами: "Эта брошь непростая. Она принесёт тебе счастье и удачу, будет служить оберегом". Спрячь эту брошь и никому не показывай! Ежели соберёшься замуж, считай её моим подарком тебе! А коли совсем худо станет, продай! Тебе за неё большие деньги дадут.
Видя серьёзность намерений барыни, служанка не стала больше спорить. Она взяла брошь и спрятала её в укромном месте.
К вечеру все пожитки были собраны. Графиня в последний раз обходила свою усадьбу. Она старалась сохранить в воспоминаниях каждую мелочь из прежней жизни, где она была счастлива.
- Марфа Андреевна! Садитесь в карету! - сказал граф, отдавая последние распоряжения извозчику.
Графиня поспешила занять своё место. Со всех сторон послышался плач. Это прислуга провожала господ в дальний путь.
- Не поминайте лихом! - крикнула барыня и села в дилижанс, где её ждали сын и дочь.
Заскочив в карету вслед за супругой, граф отдал приказ извозчику:
- Трогай!
Кони заржали, взметнули копытами и побрели по притоптанной дороге, оставляя за собой столб пыли. Плач усилился. Слуги стояли по двое - по трое вдоль дороги и махали вслед отъезжающим. Вскоре карета пропала из вида. Люди ещё долго не двигались с места, словно таким образом держались за свою прежнюю жизнь.
Сумерки сгущались. Первым заговорил управляющий Лукьян.
- Ну, что толку рыдать теперь? - сказал он во всеуслышание. - Расходитесь по домам! Поздно уже.
Бабы вытерли слёзы и разошлись в разные стороны. Дуня и ещё несколько человек направились к барскому дому, где они жили много лет. Но Лукьян их окликнул:
- Куда собрались?
- Как куда? - не поняла кухарка Лукерья. - Восвояси.
- Иш чего выдумала! - возмутился управляющий. - Господа уехали, а значит, и вам там больше делать нечего! Отправляйтесь по домам!
- Да куда же я пойду, голубчик? - взмолилась Лукерья, которая жила в барском доме со дня своего рождения. - У меня окромя этого дома другого нет!
- А мне почём знать? - ответил он и грозно повторил. - В господский дом не пущу!
- А что это ты тут раскомандовался? - заступился за кухарку конюх Харитон. - Мы всю жизнь здесь прожили. Куда мы теперь пойдём?
Но Лукьян был непоколебим.
- Не пущу! - крикнул он и встал перед дверьми, преградив путь. - Не дам разграбить барское имущество!
- Какое имущество? - переспросила Дуня. - Господа забрали всё, что можно было. А дом нам оставили.
- Ага! Как же! Так уж и вам! - рассмеялся Лукьян. - Я - управляющий, а значит, я имею все права на него.
Конюх, довольно пожилой, но ещё полный сил мужчина, не сдержался и припечатал кулаком в глаз управляющему. Лукьян, не ожидавший удара, упал, но быстро оклемался, вскочил на ноги и вцепился в Харитона. Тряся его за грудки, он причитал:
- Ишь чего удумал? В господском доме он жить собрался! Да вас всех поганой метлой отсель гнать надо было давно! Пригрелись на тёплом местечке.
Харитон был не из робкого десятка, не раз участвовал в боях на кулаках с мужиками. Теперь его навык ему и пригодился. Схватив Лукьяна за руки, он оттолкнул обидчика и, не давая тому очухаться, набросился на него. Завязалась потасовка. Испуганные бабы закричали. На подмогу подбежали ещё мужики. Пока разнимали дерущихся, друг другу надавали тумаков, вспомнив прежние обиды. Не известно, чем всё закончилось бы, не появись во дворе милиция. Они быстро разогнали толпу, пригрозив всем арестом, если те не успокоятся.
Наконец, всё стихло. Первое утро без господ было необычным. Прислуга слонялась по дому без цели. Никто не понимал, что делать. Стараясь создавать видимость того, что ничего не изменилось, каждый с ужасом думал о своём будущем. Вдруг, как гром среди ясного неба, на улице раздался истошный крик:
- Убили! Царя - батюшку нашего ироды убили!
Спустя сутки весь город гудел, пересказывая страшную новость.
- Крышка Николашке, - делали заключение люто ненавидевшие царя и поверившие новой власти рабочие.
- Эх, брат, Романов, доплясался! - не то с сожалением, не то с издёвкой вторили им крестьяне, успевшие почувствовать свободу.
- Давно бы так! Ну-ка — поцарствуй еще! - слышалось то здесь, то там.
Но большинство людей всё же побаивалось открыто высказывать своё мнение. Кто-то, ошеломлённый новостью, всё ещё не верил в её правдивость; кто-то безучастно молчал; кто-то просто отворачивался, делая вид, что его это не касается. Вскоре слухи подтвердились. Газеты пестрели громкими заголовками, а статьи перечитывались народом с попутными издёвками и злопыхательством.
- Что же теперь будет? - вопрошала Дуняша, по обыкновению прикладывая руки к щекам.