Уход Веремеева
Неожиданно разразилось новое ЧП, связанное с воровством. Со склада пропало новое ХБ в десятках экземпляров, суммарной стоимостью до 3-х тысяч. Кто-то украл, да и начал приторговывать.
Помню разговор с Веремеевым. Он спросил меня, в чем я хочу уходить на гражданку. Я – мол, как обычно, в парадке. А когда я спросил его об этом же, он мне ответил, что в новом ХБ. Но на вопрос, откуда он его взял, замялся. Но все-таки переспросил меня, не хочу ли я тоже новое ХБ. Я отказался.
Этот разговор я припомнил еще где-то за месяц до того, как кража нового ХБ стала явной, и начался кипишь. Писичкин и Ткобцов собрали нас в актовом зале и начали долгую проработку. Если Начальник политотдела части Ткобцов больше помалкивал, как-то скорбно на нас поглядывая, но начальника части Писичкина несло:
- Правильно наши враги сделали ставку на молодежь. Очень правильно. Нашли слабое звено. Вы разложились. Вы совершенно разложились. Вы совсем недостойны никаких наших предков. Да и нам некому будет передать свои дела. Воровство прямо в части!.. Мало этого – еще и торговля ворованным и никто – ни слуху, ни духу!.. Как такое может быть? Как такое может быть в нашей стране?.. Вы – кто?.. Вы же предатели?..
И потом еще много и долго о том, что перестройка задерживается и тормозится, что никто не хочет ее поддерживать и все живут на старый лад.
Но еще больше разошелся Граснов, когда выстроил нас после вечерней поверки и часа два мурыжил в осеннем холоде перед казармами:
- Вы – враги народа!.. Вы – настоящие враги народа!.. Вам плевать на все, кроме собственной шкуры. Вы и на офицеров смотрите, как на своих врагов. Совсем оскотинились… Вы что, когда видите, что я хожу – руки за спину, я бездельничаю? Ошибаетесь… Я думаю…
После этих слов по солдатским рядам прошелестел сдержанный смешок. Но это не смутило Граснова и он добавил резонерским голосом:
- Оттого-то офицеры и седеют раньше времени и на пенсию уходят в сорок пять…
Впрочем, меня вся эта буча мало затронула. Я был занят выправлением документов дембелям, снятию с них разного рода выговоров и взысканий, а двоим даже – восстановлением утерянных комсомольских билетов. Никому не хотелось возвращаться домой с «подмоченными» документами и репутацией. И я от души помогал многим.
А с Ваней Ваняковым пришли даже вместе к Ткобцову. У того родной брат через пару недель женился – и он очень хотел успеть попасть на свадьбу. Ткобцов обещал помочь с быстрым дембелем.
Потом он еще побеседовал со мной, предложив на выбор: после принятия в партию уехать домой и через пару недель вернуться за партбилетом или остаться в части. Я сказал, что лучше останусь. Удивительно, что действительно домой как-то и не сильно тянуло. Да и очень хотелось успеть доделать все запланированное: «Основы», материалы съезда, Горбачева, английские словари…
В конце разговора Ткобцов как-то очень доверительно спросил меня о Веремееве: мол, что с ним делать, что бы я посоветовал. Принять в партию его невозможно из-за неудовлетворительного прохождения кандидатского стажа, но и запарывать ему полностью вступление в партию он не хочет.
Да, щекотливая ситуация. Что тут посоветуешь? Я и не стал толком ничего отвечать: мол, сам был в его положении и знаю, как ему трудно.
Ткобцов задумчиво кивнул, мол, когда Веремеев вернется из госпиталя (а он там находился по болезни), тогда и будет решать.
А для меня это время помимо завистливой грусти прощания со многими дембелями, стало еще и временем больших треволнений по поводу припашек молодых теми, кто оставался. Естественно, самые большие разгильдяи дольше всех оставались в части и увольнялись последними. И естественно отрывались на молодых.
Тот же Чиба. Смотрю, а он утром припахивает себе на уборку постели Тера… Того самого, кто, будучи молодым, глотал гвозди. Да, нашел выход – молодых не стал трогать, все-таки опасно. А вот ставшего уже дедом Тера почему бы не припахать. Чмо, оно, мол, и есть чмо!.. Хоть в молодых – хоть в черпаках, хоть в дедах. Вот и пусть пашет…
Лутыга, тот и на молодых отрывался. Заставлял все их делать вместо себя, очень рискуя попасться офицерам.
По-человечески их понять можно. Глядеть, как увольняются твои товарищи, а ты продолжаешь корпеть в казарме, да еще и работать, да еще и ходить в наряды…
Не стал вмешиваться, пусть делают, что делают, лишь бы не попадались… Но тяжко мне было от такого попустительства. Без пяти минут коммунист как-никак.
А однажды в столовой мне стало стыдно, как никогда, когда вместо двух кусков сахара взял три, и Велоусов, тот, кого изгнали из штаба, бесцеремонно сказал мне, чтобы я вернул. Не дал спуску дембелю, так сказать. Я положил обратно, но, Боже мой, как стыдно!..
Тут еще и все чаще стал попадать в конфликт с Губновым, ставшим командиром батареи. Он никак не хотел признавать мои полиотдельские обязанности, и если я утром приходил на развод, отправлял меня на какие-нибудь работы. Приходилось или работать или идти за заступничеством к политотдельским офицерам и даже самому Ткобцову. И такое раздвоение продолжалось довольно долго, пока Ткобцов не положил ему конец, сказав, чтобы на разводы я больше не ходил.
А тут меня вызывают к Граснову в канцелярию. Смотрю там стоит Лузнецов и вернувшийся из госпиталя Веремеев. И Веремеев сразу накидывается на меня:
- Почему вы, товарищ Битюков, не заполнили протоколы собрания и ведомости, как мы договаривались?
Я опешил и от самого наезда, и от наглого вранья. Ни о чем мы с ним не договаривались, не просил он меня ни о чем до своей болезни.
- Вот, товарищ майор! Вы сами видите: как с такими работать? Когда и говоришь, и десять раз напомнишь, и покажешь, и все равно никто ничего не сделает…
Я так и промолчал, ловя на себя уничижительно-язвительную ухмылку Лузнецова. Он, мне показалось, даже едва сдержался, чтобы не сказать в очередной раз что-то, меня снова размазывающее.
А на следующий день состоялось отчетно-выборное партийное собрание дивизиона, где Веремееву признали прохождение кандидатского стажа неудовлетворительным. После собрания он сдал мне дела и на следующий день отправился на дембель. Кандидатский стаж ему придется проходить уже по-новой и на гражданке.
А меня в приказе занесли в почетную книгу части. Что ж – утешение какое-никакое.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь