Жизнь ее протекала однообразно. Без сильных лекарств Алина приходила в возбуждение, и начинала нести чушь с точки зрения врачей. О проклятом ребенке, который таил в себе только зло, о другом ребенке, которого нужно было спасать.
Ее лечащий врач только пожимал плечами.
— Не могу же я всерьез рассматривать, что пациентка пересмотрела фильмов ужасов и заболела на этой почве.
Алине давали мощные препараты – так было проще. И большую часть дня она спала. Вставала с трудом – лицо серое, отечное. По палате и коридору передвигалась как зомби.
Мать с отцом навещали ее раз в неделю – чаще не разрешил врач. Мать все время плакала – и тогда, когда Алину к ней выводили, и тогда, когда она пыталась накормить дочь, и расставаясь. Матери казалось, что в Алине что-то сломалось навсегда, и этого уже не поправить.
Алина ни разу не спросила про мужа. Когда Николай в очередной раз прилетел из Сибири, тесть позвонил ему, рассказал о случившемся и спросил, что он собирается делать дальше.
— Алина заболела из-за этого мальчишки, которого ты притащил в дом… Ты это понимаешь?
— Это мой сын, — в тоне Николая звучали непреклонные нотки, — Есть результаты генетической экспертизы.
— Да плевать мне на твою экспертизу! Это ее тоже убило, кстати – то, что ты ей изменил. Елки-палки, если такое случается с другими мужиками, они стараются хотя бы скрыть это от семьи. А ты вывалил чужого ребенка ей на голову…Тут запросто крыша поедет.
— Это мой сын, — упрямо повторил Николай, — Не лезьте в мою жизнь – это не ваше дело.
— А это моя дочь! — закричал тесть, — И если ты не последняя скотина, ты перед ней на коленях должен сейчас стоять, жизнь положить на то, чтобы ее вылечить. Ты видел, во что она превратилась?
Николай повесил трубку. Алина – взрослый человек, в больнице ее сейчас подлечат, с ней все будет в порядке. Но то, что она пыталась у-бить мальчика – потрясло его. В детском доме еще не успели увидеть Бара с плохой стороны, цыганенок притворялся на редкость искусно, немыслимо искусно для шестилетнего ребенка. Воспитательницам он пока казался «живым, подвижным мальчиком».
Но Николай своими глазами видел, что Бар творил дома, и как реагировала на это Алина. Возможно, если бы она с самого начала попробовала бы как-нибудь наказать мальчика – этого бы не произошло. Но она слишком долго сдерживалась, гнев копился, и вот он вырвался наружку.
Николай тревожился за Бара гораздо больше, чем за жену. Он такой маленький, его так легко сломать…Психика у него, конечно, уже пострадала – и только любовь, только бережное отношение – способны его исцелить. Алина просто зациклилась на этой девочке. Николай согласен был бы взять в семью и ее, если бы в благодарность Алина безропотно ухаживала за цыганенком.
Но после того, что она сделала… У мальчика разбито лицо, сотрясе-ние мозга.. Конечно, и речи не может быть о том, чтобы Бар и Алина жили в одном доме.
В последнее время Николаю часто казалось, что кто-то принимает решения за него. С точки зрения логики - надо было помириться с женой, навещать ее в больнице, просить прощения. А потом сделать так, как захочет она – взять в дом эту больную девочку.
Но точно он был у кого-то на крючке, и эта сила влекла его помимо его воли. Он ни разу не приехал к жене. Объяснял себе и другим это тем, что его приезд может взволновать Алину, и ей станет хуже. Зато он регулярно навещал Бара.
Цыганенок попритих. В детской больнице он целыми днями сидел в своей кроватке и слегка раскачивался из стороны в сторону. Он словно бы забыл, как надо ходить на горшок, и санитарки жаловались Николаю, что не успевают мыть мальчика.
— Приносите ему памперсы, если у него плохо с головой. У нас и так работы полно.
Николай носил памперсы, соки, фрукты – и то, что требовалось, и то, что было разрешено. При виде его глазенки у Бара начинали сверкать. Николай был единственным, с кем он теперь разговаривал. Часто лопотал что-то на незнакомом языке, п потом потребовал у мужчины:
— Выгони ее! Она злая!
Николай сразу понял, о ком идет речь.
— Я знаю, что она сделала тебе больно. Но ведь это, наверное, не просто так. Ты тоже был в чем-то виноват?
— Я играл! А она меня побила. Очень больно. Я хочу жить с тобой, а с ней не хочу. Прогони ее!
— Давай все решим, когда ты выздоровеешь, — Николай старался быть дипломатичным, — Может быть, вы помиритесь, и все будет хорошо. Знаешь, как это здорово, когда у тебя есть мама?
— У меня есть мама! Поедем к ней! — цыганенок вцепился в рукав мужчины, и Николаю ничего не оставалось делать .как отвлечь его разговором.
*
В детском доме говорили о случившемся постоянно. Дежурная воспитательница, которая в ту злополучную ночь поспешила на шум, и, увидев происходящее, ударила Алину по голове единственным более-менее весомым предметом, подвернувшимся под руку – штативом от капельницы – эта самая воспитательница простыла героиней, которая спасла жизнь ребенку.
— Еще бы чуть-чуть, — повторяла она сама, — Ой, девочки, не представляете, как мне было тяжело – бить живого человека.
Когда Бара выписали – в детском доме устроили едва ли не праздник, стремясь загладить свою вину. Его встретили с яркими воздушными шариками, все были ласковы с ним, и поэтому какое-то время не хотели замечать, как он переменился.
Вместо активного ребенка перед ними было теперь существо, которое никого не хотело слушаться и никому не желало подчиняться. То и дело мальчик сбрасывал с себя одежду и бегал нагишом, он почти не говорил спокойно – ужимки и выкрики пришли на смену связной речи. А самое плохое – что он исподтишка стремился причинить боль другим воспитанникам. То хлопнет дверью так, что прищемит кому-то палец, то столкнет кого-то с лестницы…
Директор позвонила Николаю.
— Насколько я знаю, вы хотели забрать мальчика к себе. Но… простите меня… вы уверены, что с ним справитесь? Сначала я думала, что его поведение – это последствие травмы, которую ему нанесла ваша жена. И тогда, может быть, было бы справедливо, если бы вы попытались исправить…
Но я много лет проработала с детьми – и я в замешательстве. Прежде я такого не видела. И наша психолог тоже. Мы еще понаблюдаем за ним, но – скорее всего — нам придется перевести его в интернат для психохроников.
— Но… Но это нельзя. Там такая обстановка… Мальчишка зачахнет окончательно. Я…я возьму его в любом случае. Давайте начнем оформлять документы.
— Если я вы решите так поступить, я буду против, — с этими словами директор оборвала разговор.
В тот же день, когда Нина Александровна спускалась по лестнице, она увидела Бара, сидящего на ступеньках. Лестницы в детском доме были выстланы дорожками, в принципе ничего страшного, если ребенок и посидит. Просто это был непорядок.
— Что ты здесь делаешь? — строго сказала Нина Александровна цыганенку, — Ты должен быть в своей группе, слышишь? Иди туда.
В какой-то момент директору показалось, что Бар хочет броситься ей в ноги. Мальчишка быстро наклонился, ухватил Нину Александровну за щиколотку и рванул на себя что было сил. Пожилая женщина потеряла равновесие и полетела вниз, увлекая за собой Бара и не успев выставить руки, чтобы смягчить удар.
На грохот из комнат выбегали дети и воспитатели, Бар кричал пронзительно, указывая на неподвижно лежащую Нину Александровну:
— Она меня побила! Она меня побила!
Кто-то кинулся к женщине, а кто-то бросился вызвать «скорую помощь».
*
Николай знал, что цыганенок сегодня ночует в детском доме последний день. Его заперли в том же изоляторе, где прежде лежала и Сима, а на другой день должны были увезти в детский психоневрологический интернат.
Все эти дни Николая мучили видения. Какая-то заброшенная, отрезанная от всего мира деревня, окруженная лесом. Часть домов превратилась в развалины, никто не косил высокую траву, окружающую их. Но здесь жили люди – и стоило Николаю закрыть глаза, как он видел их лица.
«Вызывай боль, порождай боль, чужая боль делает тебя сильнее», — слышал он напевные голоса. Ни днем, ни ночью не было от них покоя. Стоило Николаю взглянуть в зеркало – он лишь первые несколько секунд видел себя, а затем перед ним, на экране представали те же сцены – лица, голоса, чьи-то бормотания…. Эти люди ждали от него чего-то. Николай догадывался – он должен привести к ним цыганенка. Бар не был его сыном – тест подтвердил это, тест, который Николай никому не собирался показывать. Потому что это не имело никакого значения – он и только он должен был отвести Бара туда, где его ждали, где ждали их обоих.
Среди ночи он вызвал такси и поехал к детскому дому. Он был еще достаточно молод и ловок, и никакого труда ему не составляло перелезть через забор. Как будто что-то вело Николая – ни разу не бывал он здесь, но сейчас без колебаний, стараясь двигаться как можно тише, обошел здание, и в крайнем окне, на первом этаже увидел прильнувшее к стеклу лицо цыганенка.
Николай указал ему на форточку и одними губами шепнул:
— Давай!
*
Вечером Алине не принесли привычную дозу таблеток. Сначала она решила, что медсестра забыла это сделать. Алина вышла из палаты, чтобы напомнить.
Медсестра сидела за своим столом, уютно горела настольная лампа.
— А вам отменили препараты, — сказала она.
— Кто? Когда?
— Лечащий врач. Поговорите завтра с ним.
Медсестра знала – порой больные настолько привыкают к своим уколам и таблеткам, что мучаются, когда перестают получать препараты.
Вот и Алина провела ночь без сна. Она старалась не думать о своей жизни, которая, похоже, была окончательно разрушена. Даже если ее не будут судить, потому что сочтут сумасшедшей, кто же отдаст ей ребенка? Алина плакала тихо, чтобы не разбудить никого вокруг, но так горько, будто ее разлучили с собственным ребенком.
Утром она уже привычно отказалась от завтрака – ее мутило от одного вида этой серой безвкусной каши, но выпила чай, чтобы поддержать силы. Алина хотела попытаться поговорить нынче с врачом, но раньше, чем он начал обход, в палату заглянула сестра.
— К вам пришли, — сказала она.
Во взгляде Алины скользнуло недоумение. Отец с матерью недавно навещали ее. Ездить к ней сюда, на другой конец города, им было тяжело. Николай? Не дай Бог… Она совершенно не была готова видеть его. Он стал ей совершенно чужим человеком. Алина боялась потерять над собой контроль, увидев мужа.
Когда Алину привели в комнату, где обычно проходили свидания с близкими (еще недавно при этих встречах обязательно присутствовал кто-то из санитаров) – она увидела человека, лицо которого сразу не могла вспомнить.
— Вы?
— Тот детектив, которому вы поручили…
Алина смутилась страшно. Хороший же она заказчик – мечта просто, украшение сумасшедшего дома.
— Скоро вы отсюда выйдете, — сказал Вадим.
В это Алина не могла поверить. Она сидела и смотрела на свитер Вадима – белый с синими оленями. Очень красивый свитер. А то, что ее выпишут – это ей, конечно, послышалось.
— Этот маленький мальчик на днях чуть не стал причиной еще одной смерти. Директор детского дома лежит с черепно-мозговой. Тому, что случилось, есть свидетели, и теперь нет сомнения, что и вы сказали правду. Вы просто хотели защитить девочку от этого….как бы помягче…. существа. Кстати, ребенок пропал.
Взгляд Алины выразил такой ужас, что Вадим сказал, коснувшись ее руки:
— Не бойтесь, он не появится внезапно у вас на пороге. Есть предположение, что его выкрал и увел ваш муж. Пока полиция будет разрабатывать эту версию – выскажу свое предположение.
Они все связаны одной сектой. Живут уединенно. Начиналось это как некий центр по перевоспитанию нар-команов с помощью физического труда и религии. И приходили туда, в основном, маргиналы, от которых общество радо было избавиться. Они заняли одну из опустевших деревень, и со временем о них все забыли. Пока во главе у них не встал – очень своеобразный человек. Некто вроде проповедника, да еще, если не ошибаюсь, он владеет гипнозом. У них всех – культ боли, если можно так выразиться. Считается, что чужая боль – это энергия, которая дает невероятную силу. Поэтому и дьявол столь могущественен на земле, ведь здесь боли хватает. И мальчик этот – достойный сын этого самого проповедника.
Думаю, ваш муж отвезет мальчика туда, и останется с ним. Все думали, что повредились умом вы – но на самом деле – это он.
— А что с Симой? — жадно спросила Алина, это было для нее самое важное.
— За девочку не беспокойтесь. Через газету, через телевидение объявили сбор, там ведь изначально речь шла о не такой уж запредельной сумме. Деньги собрали быстро, и теперь Симе не придется ждать квоты. Ее должны прооперировать на следующей неделе, и врачи оценивают прогноз как благоприятный.
— Если… Если меня выпишут, мне можно будет хотя бы ухаживать за ней в больнице? Я понимаю – что я теперь? Но ей больше нельзя в детский дом. Может быть, для нее найдут хорошую семью? Самую хорошую.
Только теперь, в первый раз Алина увидела улыбку Вадима. Очень легкую, скользящую – и все же…
— Постараемся… кое-какие связи у меня есть, чтобы самой лучшей семьей для нее стали вы. Я практически уверен, что так и будет.
Алина закрыла лицо руками и расплакалась. Впервые за эти страшные недели испытала она такое пьянящее чувство облегчения. Ей казалось, что в эти минуты она сама рождается заново – вновь просыпаются надежды, заботы, желание жить.
А Вадим стоял рядом и тихо гладил ее по голове, будто не Сима, а она сама была еще маленькой
