-Гадский папа!
Нина схватилась за сердце прямо в кабинете нотариуса, когда пришла вступать в права наследства. Там она встретила своих детей, отирающих пороги конторы, в ожидании своей законной доли наследства. На их лицах читалось удивление и внутренний страх.
После оглашения завещания, сумочка ее с шумом упала на пол, а ноги подкосились. Сыновья едва успели подхватить ее под руки. Ее положили на диванчик, сунув под нос ватку с нашатырным спиртом, вызвали скорую помощь и отвезли в первую городскую больницу, в срочном порядке.
Там ей стало намного легче, но боль унижения, обиды и отчаяния сжимала сердце своими противными крючковатыми пальцами, мешая дышать. Ей казалось, что оно сейчас провернется, обрывая все сосуды, нервные окончания, мышцы и вылетит из груди за окно. Ей мерещилось смеющееся лицо отца, она сходила с ума от его истерического хохота.
- Привет, подруга. – Послышалось в палате, когда дверь приоткрылась. Это верная соседка Вера Ивановна, пришла навестить свою давнюю знакомую.
- Прии-веет! – протянула она обиженно.
- Что страдаем? Тебе нельзя. Скушай яблочко, мытое, - протянула она ей румяное наливное яблоко с собственной дачи, - Давай, бери себя в руки и вперед, к новым горизонтам. Нечего здесь прохлаждаться. Погода супер, солнце греет ужасно, земля сохнет, огурцы ждут полива, а ты тут косточки свои мнешь матрасом. И то видать, не новеньким. Не надоело еще? – Задорно заключила она, оглядываясь по сторонам. В палате лежали еще три человека, с любопытством прислушиваясь к разговору...
- Тебе все хиханьки, да хаханьки, а я чуть инфаркт не получила. Дед все имущество отписал в фонд, какой то там городской или детям больным. Даже не вспомню куда. Представляешь? Квартиру, дачу, деньги! Все, все, что нажито непосильным трудом, в чужие руки отдал. Вот козел. За что? – Она захныкала, звучно высморкнулась, вытирая нос платочком, - мы ему все, а он, он нам… козел старый.
- Так нельзя на отца. Грех это.
- Нельзя? А поступать так со своими родственниками можно? Гадский папа! Я его единственная дочь, а он, он… - она вся побледнела. - Так обмануть... всех!
- Слышь, подруга, прекращай, а то сейчас точно в реанимацию попадешь, тебе это надо? – Прошептала ей в лицо полная Вера. Она нависла над Ниной огромным камнем и шипела, как змея, - угомонись уже с наследством. Что теперь! Не перепрыгнешь через город. Живи как жила, жизни радуйся. А может, к нему захотела, в гости?
Нина испуганно смотрела на нее.
- И правда, вдруг инфаркт, - ее даже передернуло от страха, - за дедом уйти можно. Нет, такой радости ему не доставлю. Буду жить всем на зло. – Решила она про себя, на всякий случай скрестив два пальца под одеялом.. – Ладно Вера, расскажи, как там твои помидоры. Крутишь уже?
И потекла спокойная беседа.
А начиналось все так хорошо.
- Дед, танцуй, мы тебе путевку купили в санаторий. – Заявил по телефону довольный внук Никита.
- С чего такая щедрость, - спросил Борис Иванович, зная о скупости своих наследников. – Сами не смогли поехать или болен кто?
- Все нормально, дед. Пока ты будешь в отъезде, родители хотят ремонт сделать у тебя в кухне и зале. Как раз успеем, пока ты там будешь лечиться. Отдохнешь, сил наберешься, с бабками потусуешься. На танцы сгоняешь. Смотри – не влюбись. А то придется тетю или дядю воспитывать. Веселуха тебя там ждет. Музыка. Только не загуляй. Домой вернешься бодреньким, помолодевшим, прямо в мою комнату, а мы с Настей переедем жить к тебе.
- А кто это решил?
- Мама. Она вообще говорит, что тебя пора брать под свое крыло, а то мало ли инсульт, инфаркт или просто обморок случиться. Кто поможет тебе?
- Ясно. С невесткой житья нет, так решили меня с места подвинуть. А меня спросили? – Занервничал дед. - Сами пусть едут танцевать, а вы их квартиру забирайте себе, замки смените, чтоб зайти не смогли. Забирайте у них все, раз они умные такие и ремонта делать не надо, все и так хорошо. Сюрприз им приготовьте. А со мной у вас не выйдет ничего.
- Дед, чего ты упираешься? Дома мать о тебе позаботиться, а мне и на работу от тебя ближе и квартира твоя больше.
- И че? Теперь меня из квартиры вытурить за это решили. Шиш вам. Идите вы со своей путевкой знаешь куда? Благодетели хреновы. – Он бросил трубку. Руки у него дрожали. Нащупал в пиджаке лекарство, еле открыл крышечку и сунул под язык таблетку. Очки перекосились. Он поправил их и посмотрел на фотографию жены.
- Вот оно как, Люсенька! Вот. Это наши с тобой дети, наши! Уже не знают, как от меня избавиться. – Подумал немного. – Мешаю я им. Квартира им наша покоя не дает. Да и то верно. Чего живу тут, не знаю. А квартиру им отдавать не хочу. Из принципа. Все забрали у меня, все. Последнего лишить хотят. А? Сволочи… Нинка, так та вовсе совесть потеряла, с родным отцом так поступать!
Борис Иванович горестно опустил голову, давно он жил один, одиноко. Уже забылись те дни, когда его жена Люсенька кричала утром с кухни:
- Боренька, ты уже проснулся? Иди завтракать!
Эти ласкающие слух слова, навсегда ушедшие в прошлое, он готов был услышать еще раз, хотя бы один разок. Но… жизнь есть жизнь.
Он вставал утром один, когда первый лучик солнца заглядывал в его комнату, напоминая о новом предстоящем дне. Хотя он в точности походил на вчерашний, недолго лежал, собираясь с мыслями. Делал три наклона вперед, три в сторону и приседал у кровати. Шел на кухню жарить надоевшую яичницу и запихивал ее в рот, вспоминая тонкие блинчики жены, тающие во рту, да со сметанкой, да с вареньем. Теперь у него не было настроения готовить, не было аппетита, чтобы есть одному за столом, не было желания подниматься по утрам, открывать глаза, жить. Хандра полностью овладевала его телом. Скучная однообразная жизнь отбирала последние силы.
- Эх, Люся, Люся. Как же ты могла оставить меня здесь одного? Как я теперь?
Он уныло брел по улице в соседний магазин, чтобы размять старые ноги, вчитывался в этикетки на всех продуктах подряд, крутил в руках баночки, коробки, ставил их обратно на полки, растягивая моменты пребывания в магазине среди живых людей, слушал их разговоры, покупал булку хлеба, лоток опостылевших яиц и брел обратно в свою квартиру, напичканную воспоминаниями и унылостью нынешних дней.
Старая мебель стояла суровыми молчаливыми часовыми в комнатах, напоминая о былых днях, о веселой супруге, с которой никогда не было скучно. Он протирал изредка пыль тряпкой, как когда то делала его жена. И вспоминал счастливые минуты семейной жизни. Вот эту изящную статуэтку балерины они покупали в Волгограде, когда ездили по путевке от производства. Он покрутил ее в руках, рассматривая со всех сторон и заботливо, аккуратно, поставил на место. А этот торшер он вез из командировки в поезде с далекого Новгорода. Так намучился с ним в купе. Люся радовалась этой покупке. Часто сидела в кресле, читая под ним любимую книгу. Ах! Как это было давно. Он горестно смотрел на пустое кресло и на торшер.
Дочь выросла и стала самой настоящей эгоисткой. Все ей – единственной. Как жаль, что Люсенька не смогла больше иметь детей, может все было бы совершенно по другому.
Сын не дал бы его в обиду и приглашал с собою на рыбалку, варить уху или жарить шашлык на даче…
Не то, что этот хитрый зять, все ему некогда, много работы… да, просто стесняется старого тестя. И разговоров с ним общих нет.
Они уже забрали его машину, так как он не ездит на ней, гараж, где она стоит и загородный дом, потому что и там бывает он редко. Остался последний оплот – квартира. Но похоже родственники были настроены серьезно. Отжать жилье отца стало их целью. Внук Андрей, все упорнее напирал на деда, заставляя принять решение о продаже имущества и приобретении новой квартиры для него.
- Дед! Продай хотя бы дачу, ты все равно не ездишь туда. И машина стоит, ржавеет. А я быстро найду этому применение. – Говорил он, еще пять лет назад, желая жить отдельно от родителей.
К нему присоединился и другой внук, собираясь жениться.
- Тебе мало квартиры, которую я подарил тебе на свадьбу?
- Однокомнатную? Смеешься? В ней не развернуться. – Возмущался Андрей.
- Пусть родители помогут.
- Тогда давай, ты переедешь в однушку, а мы с женой в твою трешку. Я думаю, так будет справедливо.
- Справедливо будет, если ты сам своим трудом заработаешь себе жилье, пока ты только пользуешься тем, что тебе дали. - Орал в ответ дед.
Внуки нервничали. Дед упорно держал оборону. В последнее время, даже перестал пускать их к себе. Это бесило родственников. Мать пыталась дозвониться отцу, провести разъяснительную работу среди старшего поколения, но упертый отец заблокировал их телефоны. Оставалось ждать.
Дед развлекался по своему. Садился на трамвай и ездил по городу, объезжая все окрестности, замечал новые постройки, особенно хорошо смотрелись огромные здания банков, красивые, капитальные и торжественные. Ему было интересно смотреть на людей и иногда беседовать с ними. Так проходили его дни.
Он, пережевывая тяжелые мысли в голове, тяжело шаркал ногами по мостовой, стирая до дыр свои старые ботинки, как вдруг, колесико его сумки отвалилось и она накренилась.
Он остановился. Осмотрел сумку и пошел за отвалившимся колесом. К нему подбежал мальчик, он протянул колесико.
- Спасибо, малыш. Как тебя звать?
- Паша.
- А ты почему один бегаешь.
- Я не один. Вон бабушка моя сидит.
На скамейке, с книгой в руках, сидела женщина лет шестидесяти.
- Читаете? – Весело спросил дед.
- Да.
- Моя жена тоже любила читать.
- Ее нет уже?
- Да, умерла, давно уж.
- А что так?
- Сердце подкачало.
- Ай, беда то какая. Мой муж также ушел, уснул и не проснулся больше. Вот с внуками гуляю. Все развлечение и мысли дурные в голову не лезут. Тяжело мужчине одному.
- Да уж.
- А хотите, я к вам приду, суп сварю, когда ни когда... Соскучились, наверное, по домашней еде?
Так началась у деда новая жизнь. По утрам его снова звали завтракать за стол, блинами с вареньем, и бутербродами с маслом, а когда и кашей. С Аллой Петровной ему было весело и уютно.
Внезапно прозвенел телефонный звонок.
- Здорово, дед. – Это Андрей звонил узнать, как дела.
- Кто это еще?
- Андрей, внук твой. Не узнал?
- Да как вас узнаешь, когда вы годами не показываетесь у меня.
- А я вот приехал в гости. На севере был, да. Работал там. Теперь решил косточки на юге погреть.
- Ага, жилье небось нужно. Знаю я вас. Можешь не рассчитывать на меня. Денег, небось, много заработал, вот и трать на что хошь.
- Денег много. Могу и тебе отвалить. Может, поговорим у тебя?
- А мне не надо. Мы сами с усами.
- С ума сходишь, молодуху себе привел. Неужели чужие люди для тебя дороже, чем мы?
- Так ведь иной раз чужие роднее своих.
- Вот значит как! Ну, ну, смотри, как бы она тебя не обула.
- А ты вот что, внучек. Хочешь квартиру получить мою, так помоги мне сейчас. Присылай на карточку десять тысяч каждый месяц, на лекарства не хватает, а я так и быть квартирку то тебе отпишу.
- Правда? Не обманешь? Ну… тогда завтра к нотариусу сходим… и еще… матери с Никитой не говори об этом.
- Ну так! Понимаю. Сам не проговорись!
Дед снова растирал грудь, достал таблетку. Все чаще сердце напоминало о себе, особенно после таких разговоров.
- Вот помру я и выкинут отсюда все к чертям собачьим на помойку. Все, что было дорого для меня и Люсеньки, - жаловался он вечером Алле Петровне. – А я им устрою. Попомнят они меня…
Он, как и обещал, прямо утром следующего дня, сходил с внуком в нотариальную контору, составил завещание на недвижимость в пользу Андрея, в обмен на небольшое ежемесячное пособие, которое сразу и получил на свою карту.
Правда, такое же точно завещание на другой день, он сделал и в пользу Никиты, и в пользу Нины, взяв со всех твердое слово – молчать. Чтобы никто не узнал раньше времени о таком дорогом подарке.
Родственники сияли от радости. Называя друг друга за спиной лошарами.
А оказалось…