Глава 8.
В институт влюбленные поступили, но мест в общежитии не было. Они сняли квартиру около речного порта у одинокой женщины, представившись мужем и женой. Шурочка очень переживала такое двусмысленное положение. Хозяйка заподозрила, что квартиранты ее обманывают, и начала выпытывать, что да как. 22 февраля 1951 года Саша и Шурочка расписались в Ульяновской ЗАГСе тихо, скромно. Незадолго до этого Александр привел Шурочку домой знакомиться с родителями. Мария Семёновна была недовольна, не о такой невестке она мечтала, не о детдомовке без роду, без племени. Шурочка не умела печь пироги, варить щи, зато лучше ее никто не отстирывал вещи, до блеска не драил посуду и полы. Готовить свекровь Шурочку научила. К приезду сына невесткой копила грязное белье, которое Шурочка потом отстирывала. А спать молодых положили безо всякого белья на топчане, покрытом овчинным тулупом. Топчан стоял у самого порога в Собанихиной избенке. Ну, вот так. Без церемоний.
В Ульяновске в счет платы за квартиру отец привез хозяйке машину дров, что в то время у городских жителей было самым ценным.
Каждый день по нескольку раз наши студенты бегали по длиннющей деревянной лестнице, что взбирается от порта на высокий берег прямо к институту. Как-то на занятии по физкультуре преподаватель придумал соревнование, кто быстрее одолеет эту лестницу туда и обратно.
Здоровенные однокурсники моментально выдохлись, а Саше хоть бы что! Он летел, перепрыгивая через три ступеньки, по своему ежедневному маршруту и, конечно, всех обставил.
Первый семестр они жили на одну стипендию. Сто граммов леденцов растягивали на месяц. В институтской столовой всех кормили неизменными рожками с каким-то трофейным жиром, для вечно голодных студентов, очень вкусными. Преподаватели брали к этим же рожкам маленький биточек: невозможная роскошь, как казалось. Однажды молодожены наделали пельменей с картошкой и луком. Это была такая вкуснятина! Пельмени были большие, с ладонь, аппетитно пахли подсолнечным маслом.
По выходным Шура и Саша ездили зайцами на пароходе в Сенгилей к родителям за продуктами.
Пароход был колесный, старый, с бездной клопов в трюме, шел медленно, так что контролеры успевали несколько раз проверить наличие безбилетников, которые в это время, дрожа, забивались в туалеты. А иногда "зайцев" было так много, что они просто перебегали с одного борта на другой, грозя перевернуть судно таким резким перегрузом на один бок.
Но невзирая на безденежье, молодые должны были везти отцу бутылку, так было заведено. Один раз совсем не было ни копейки, и они приехали без бутылки. Александр Васильевич лег на кровать в спальне, отвернулся к стенке и за весь приезд ни слова не сказал. Мать отвела сына в сторону и нервно прошептала, можно сказать, прошипела: «Что уж вы ему бутылку-то не привезли? Пусть бы его подавился…» Отец любил выпить, этого у него не отнимешь. Но Шурочка его уважала. Он жалел и частенько вступался за нее. А слово его было – закон, никто не осмеливался перечить отцу.
Обратно студенты возвращались, нагруженные картошкой, капустой и другими овощами. В одной руке Шура несла неизменный битон с молоком. Мясо перепадало редко, только когда резали свинью. Это был настоящий праздник. Наши студенты водружали кусок очередной Березки или Борьки на табурет и, взявшись за руки, плясали и пели вокруг него.
Как-то им удалось приобрести целый ящик макарон. Вдруг начали замечать, что макароны как-то странно быстро убывают. Чтобы остановить расхищение богатства, они придумали вот что: написали на клочке бумаги обращение к хозяйке: «Макароны не берите, они сосчитаны!» и положили записку сверху в коробку. Макаронное воровство прекратилось.
С сентября следующего года ребята жили уже в общежитии и были несказанно рады и счастливы. Им выделили, как семейным, целую комнату. Комната была в конце коридора по соседству с туалетом, пахло жутко, но они не обращали на это внимания, наверное, принюхались. Весело ходили на лекции, все было ни почем. Что значит молодость!
Литературу, любимый предмет, преподавал Родион Яковлевич Домбровский. Ему очень хотелось, чтобы студенты прочувствовали каждое произведение, хотелось донести до студентов материал так, чтобы они запомнили на всю оставшуюся жизнь. Это ему удавалось, но каковы были средства! Когда изучали «Преступление и наказание», он пришел на лекции в каком-то немыслимом сермяжном балахоне. Рассказывая, как Родион Раскольников собирался убить старуху-процентщицу, он распахнул полы своего наряда, – все остолбенели, а потом чуть не умерли от смеха: за пазухой, в специально пришитой петле, висел топор...
Когда проходили повесть какого-то советского автора, Домбровский, описывая сцену, где один герой перекликается с другим, стоя на противоположном берегу реки, сложил рупором руки и оглушительным, зычным, как сирена воздушной тревоги, голосом заорал: «Тю-у-лин! Тю-у-лин!» Из соседних аудиторий начали выглядывать испуганные преподаватели, недоуменно переглядываясь. Александр любил учиться, все предметы давались ему легко. Шура была слабенькая здоровьем, лекции ее утомляли. И его задача на лекциях, кроме конспектирования, заключалась в том, чтобы толкать тихонько локтем клевавшую носом, засыпающую Шуру. Тем не менее, они успешно окончили институт. На курсе было семьдесят пять человек. Пять из них получили красные дипломы с отличием. Саша был в их числе. У Шуры тоже были в основном пятерки. Как молодых специалистов их распределили в село Артюшкино, находящееся совсем недалеко от Сенгилея.
