Приглашаю пройтись по заведениям Петербурга и Москвы, где куролесили миллионщики-предприниматели и где собиралась богемная тусовка «серебряного века». И попутно сравнить тех развлекающихся с нынешними. Интересно, в чью пользу будет сравнение?
Рестораны с цыганами и стрельбой по зеркалам
В начале XX века загулами богатых купцов и промышленников в ресторанах Москвы и Петербурга было не удивить. К новостям о побитых зеркалах и перемазанных горчицей официантах читатели газет давно привыкли. Но в рутине ресторанных будней с банальным мордобоем порой происходили и из ряда вон выходящие события. Кстати, для дебоширов имелся специальный прейскурант. В ресторане «Яр» удовольствие вымазать официанту лицо горчицей стоило 120 рублей, а запустить бутылкой в венецианское зеркало – 100 рублей (средняя зарплата рабочего в 1913 году составляла 37 рублей в месяц). Плата «за хулиганства» взималась предварительно.
Прогуляемся по Петровскому парку в Москве и заглянем в «Яр», «Стрельну» и «Маврикий», в которых любила повеселиться богатая публика. Любимыми развлечениями купцов-миллионщиков были «рояль-аквариум», «похороны русалки» и «шансонеточка с гарниром»: под звуки марша наливали в рояль шампанское и запускали рыбок; укладывали певичку в настоящий гроб, и продолжали пиршество под погребальные песни хора; заказывали «фирменное» блюдо – обнажённую женщину на громадном подносе, лежавшую на салфетках среди цветов, зелени и холодных гарниров.
«Стрельна» одновременно могла принять почти две тысячи человек. Ресторан был объединен с тропическим садом. Высоченные пальмы, привезенные из заморских стран, упирались в стеклянные прозрачные своды. Посетителям нравились сооруженные в этом огромном саду горки, на которых они могли почувствовать себя детьми. Бывало, что богатые студенты купались в бассейне рядом с живыми стерлядками и жирными налимами. По сторонам основного помещения располагались кабинеты с цыганскими хорами. "Яр" славился пением цыганского хора Егора Полякова и очаровательной Олимпиады Федоровой.
Однажды в «Стрельне» в окружении тропических растений купцы напились до невменяемости и решили немедленно ехать в Африку, охотиться на крокодилов. Из «Стрельны» они отправились на лихачах прямо на Курский вокзал, сели в вагон… На другой день рано утром они проснулись в поезде близ Орла и были очень удивлены: почему они в вагоне, куда их везут? Ответить им никто не мог, а сами они ничего не помнили. Недоразумение объяснила случайно найденная в кармане одного из охотников записка «маршрут в Африку».
А в «Мавритании» в 1913 году покутила «с протоколом» компания, состоявшая из «нефтяного короля» Л. А. Манташева, князя Г. Г. Бебутова и отставного сотника Берса. Во время исполнения лезгинки они от избытка чувств стали палить из револьверов, вызвав панику среди остальных посетителей.
Бывала в названных ресторанах и богема. В "Яре", например, любили отдыхать Чехов и Куприн, Горький и Леонид Андреев, Бальмонт и Брюсов, Шаляпин, художники братья Васнецовы, Левитан, Репин, Врубель, Серов.
Случалось, что кутежи заканчивались трагедиями. По сообщению «Московского листка» в сводке происшествий за ночь, сообщалось, что в 6 часов утра 5 июня 1912 года в Москве по аллее Петровского парка, ведущей от ресторана «Мавритания», мчался автомобиль с «кутящей компанией». На углу Дворцовой аллеи у машины внезапно спустило колесо. Управлявший автомобилем студент Самойлов растерялся и не справился с управлением. На скорости 100 верст в час тяжелый «Фиат» опрокинулся и несколько раз перевернулся. Загорелся разлитый бензин, и через несколько секунд прогремел взрыв. Сидевшая в автомобиле певица Екатерина Шкловская погибла мгновенно. Студенты Московского инженерного училища Гиммель и Маркин получили «тяжкие поранения», а сидевший за рулем Самойлов, как ни странно, отделался легкими ушибами. «Обезображенный до неузнаваемости труп молодой женщины отвезли в покойницкую при институтской больнице».
Ночные клубы, квартирники и спиритические сеансы
Богема предпочитала посещать полузакрытые для посторонней публики заведения. В Петербурге огромной популярностью пользовались «Мутабор» «Бродячая собака» и, сменивший её, «Привал комедиантов». Основателем и хозяином кабачков был актёр и режиссёр Борис Пронин.
Поначалу Пронин хотел сделать своё заведение полностью закрытым для посторонних лиц - «фармацевтов», но потом сменил тактику и стал пускать за повышенную плату. Право посещения «Бродячей собаки» стоило для не богемной публики 25 рублей.
Кабаре открывалось поздно вечером, в 11 часов, но к открытию собирались только «фармацевты». «Звёзды» появлялись после полуночи и расходились на рассвете.
Всю ночь на сцену поднимались поэты с импровизированными выступлениями, танцевала балерина Тамара Карсавина. Никто из присутствующих не имел права отказаться от предложения выступить.
В 1916 году Пронин открыл «Привал комедиантов». Он превратил грязный, залитый водой подвал в богато обставленные хоромы со статуями и мебелью, обитой парчой. Гостей обслуживали официанты в восточных тюрбанах. Стены и потолок были закрашены чёрным цветом. На тёмном фоне, словно звёзды, мерцали осколки зеркал в золотом обрамлении. На столиках вместо скатертей лежали деревенские цветные платки. Электрические лампочки загадочно струили свет сквозь глазные отверстия чёрных масок. Столики обслуживали арапчата в цветных шароварах.
Новое кабаре отличалось от «Бродячей собаки» не только внешне. Это уже был не кабачок, а подземный театр, где были регулярные постановки и программы, своя труппа. Всеволод Мейерхольд и Николай Евреинов ставили здесь пародийные номера, представления-стилизации под балаганные народные зрелища, спектакли в духе парижских уличных театров. На эстраде «Привала» появлялись и поэты.
Вошёл в историю шуточный номер «хор большевиков-частушечников», показанный режиссёром Николаем Евреиновым и чуть не завершившийся кровопролитием. Исполнитель был одет в красную шёлковую рубашку и лакированные сапоги. После пропетых им строк «Для тебя да для царя жаль поганить фонаря» из-за ближайшего столика, за которым сидели военные, поднялся один и, расстёгивая кобуру, направился к сцене. Уже держа в правой руке револьвер, он крикнул: «Я эту сволочь пристрелю». Евреинов стремительным рывком кинулся животом на крышку рояля, хор прыгнул прямо в зал, а военный, выстрелив вслед Евреинову, мрачно сказал: «Всё равно, сволочь, не уйдёшь».
В Москве популярностью пользовались ночные клубы «Летучая мышь» (там отдыхали мхатовцы) и «Алатр», в котором начинал петь Вертинский, а Вера Холодная познакомилась с Ханжонковым. В Киеве в подвале гостиницы «Континенталь» работал «Х.Л.А.М.» - арт-клуб Ассоциации художественно-литературно-артистической молодежи, а в Ростове-на-Дону «Подвал поэтов».
В «Летучей мыши» после напряженного трудового дня Станиславский отплясывал канкан, а величественная Книппер-Чехова исполняла легкомысленные песенки. Будущий балетмейстер Метрополитен-оперы Борис Романов скакал верхом на стульях.
Посиделки творческих людей невозможно было представить без алкоголя. Немецкий поэт Иоганнес фон Гюнтер вспоминал алкогольный «вояж», который совершил, объездив однажды ночью пол Петербурга. Сначала он с коллегами праздновал открытие журнала «Аполлон» в «Кюбе», где выпил так много рюмок водки, перцовки, коньяка «и прочего», что потерял сознание. О том, что случилось дальше, он рассказывал: «Очнулся я на минуту в маленькой комнате, где пили кофе; моя голова доверчиво лежала на плече Алексея Толстого, который, слегка окостенев, собирался умываться из бутылки с бенедиктином… Потом, в шикарном ресторане «Донон», мы сидели в баре с Вячеславом Ивановым и глубоко погрузились в теологический спор. Конец этому нелёгкому дню пришёл в моей «Риге», где утром Гумилёв и я пили чёрный кофе и сельтерскую, принимая аспирин, чтобы хоть как-нибудь продрать глаза».
Помимо алкоголя творческие натуры увлекались и наркотиками. В начале XX века столичная богема пристрастилась к курению опиума и гашиша. Накануне Первой мировой войны в Россию стал проникать модный в Европе кокаин. Экспериментировала творческая интеллигенция и с морфином.
А где алкоголь и наркотики, там и необузданный секс. Пикантная история запомнилась поэту Георгию Чулкову, произошедшая в его присутствии в ресторане «Квисисана» на Невском проспекте: «Представь себе такую компанию: Сологуб, Блок, Чеботаревская, Вилькина, я и проститутка — новая подруга Блока. Вилькину соблазнили ею. Сперва она опасалась. Она сторонилась. Не решалась дотронуться до её стакана — боялась заразиться. Потом начала целовать её, влюбилась в неё».
Богемные оргии проходили на квартире у Ивлеевой Паллады Богдановой-Бельской, самой известной куртизанки Петербурга в начале ХХ века. Поэт Михаил Кузмин писал о ней: «святая куртизанка, священная проститутка, непонятая роковая женщина, экстравагантная американка, оргиастическая поэтесса».
Большой популярностью петербургской богемы пользовался квартирник у Маргулиса у Вячеслава Иванова и Лидии Зиновьевой-Аннибал. Встречи проводились по средам на «башне» - так называли их квартиру, расположенную на верхнем этаже в доме на углу Таврической и Тверской улиц. «Ивановские среды» часто собирали более 40 гостей.
Каждый вечер выбирали темы для обсуждения, среди которых были «Одиночество и анархизм», «Социализм и искусство», «О Чёрте». Постоянными гостями «башни» были художники, поэты и прочие представители петербургской богемы, наездами бывали и москвичи, например, Бальмонт. Завсегдатаем «ивановских сред» был Николай Бердяев.
Когда подходила «среда», в комнату приносили стулья со всей квартиры, бросали на пол тюфяки и подушки. Зажигали свечи, вставленные в канделябры и бутылки. К стене придвигался большой стол — «галёрка», на которой чаще всего сидели Сомов, Кузмин, и Городецкий. Они бросали яблоки и апельсины в оратора, если тот начинал говорить слишком скучно.
На «башне» Блок впервые читал знаменитую «Незнакомку», Ахматова выполняла сложные акробатические номера, Мейерхольд танцевал в костюме слона.
Однажды на «башню» пожаловала писательница Надежда Санжарь, которая объявила, что хочет зачать от Вячеслава Иванова сверхчеловека. Как вспоминал поэт Михаил Кузмин, Зиновьева-Аннибал запустила в гостью керосиновой лампой, после чего «весь кабинет вонял керосином дня три».
Типичным времяпрепровождением богемы «серебряного века» были спиритические сеансы. В то время одним из самых популярных медиумов был чешский мистик Ян Гузик. По свидетельствам очевидцев, во время сеансов Гузика чудесным образом начинала играть шарманка, из-под сидящих выдёргивались стулья, а однажды всё закончилось тем, что дух сильно ударил одного из присутствующих по лицу и уронил пенсне. У медиума собирались артисты, поэты, художники и представители аристократии.
Сеанс с Гузиком описал в дневнике Александр Блок: «Собранье светских дур, надутых ничтожеств. Спиритический сеанс. Несчастный, тщедушный Ян Гузик, у которого все вечера расписаны, испускает из себя бедняжек — Шварценберга и Семёна. Шварценберг — вчера был он — валяет столик и ширму и швыряет в круг шарманку с секретным заводом. Сидели трижды, на третий раз я чуть не уснул, без конца было».
В 1912-1914 годах с подачи молодых художников-авангардистов в моду вошло раскрашивание лица и тела. Особенно увлечены боди артом были художники Наталья Гончарова, Михаил Ларионов и Илья Зданевич. С разрисованными лицами они прогуливались по Кузнецкому мосту и Петровке в Москве, бывали в кабаре и театре. Много шума наделали их манифест «Почему мы раскрашиваемся» и доклад Зданевича «Раскраска лица», с которым он выступил в «Бродячей собаке».
С раскрашенными лицами ходили В.В. Маяковский, Д.Д. Бурлюк, В.В. Каменский, А.Е. Крученых, К.А. Большаков. Московские дамы обращались к Ларионову с просьбами разрисовать их. Художник охотно покрывал пёстрым орнаментом грудь, плечи и руки модниц.
Ларионов не ограничивался одним только искусством макияжа. Он предлагал новые формы мужских причесок: раскраску волос или цветную сетку для головы, украшение бород и усов, заплетённых в косички, цветными и золотыми нитями. Новый стиль мужской одежды, по мнению Ларионова, должен быть следующим: носить исключительно мягкое и исключительно белое, летом из шёлка, зимой из шерсти; брюки вверху широкие, внизу прямые для зимы и короткие до колен для лета; ноги покрывать татуировкой; ботинки из мягкой кожи с четырехугольными носками и металлической пряжкой; летние сандалии на босу ногу; грудь не закрывать.
Эпатировал публику своим внешним видом «отец русского футуризма» Давид Бурлюк: стеклянный глаз (детская травма), вытатуированная на щеке лошадка, расшитая бисером серьга в одном ухе, на голове цилиндр.
Эпатаж в одежде был визитной карточкой Владимира Маяковского. В годы студенчества он носил сатиновые блузы, подпоясанные желтым шнурком, и повязывал себе желтый бант. На одном из своих выступлений он вместо пиджака или сюртука, как это было принято, натянул черно-желтую кофту.
Поэты и художники «серебряного века» искали новые формы в искусстве, не отделяя его от самих себя, превращали своё тело, внешность, образ жизни в артефакт, достигая гармонии телесного и духовного.
Шокированная публика возмущалась, критиковала, не понимала и не принимала. Прошло чуть больше ста лет, татуированное тело, разноцветные волосы, сандалии на босу ногу уже никого не удивляют. Розовый смокинг или жёлтая блуза, которыми Маяковский эпатировал публику, сейчас на звёздах шоу-бизнеса смотрятся банально.
Современной богеме очень сложно нас чем-нибудь удивить, всё уже было, даже «голые вечеринки».
Благодарю за прочтение. Делитесь мыслями в комментариях. Татьяна.
Источники: Арт-кабаки Серебряного века.
Волшебный единорог и голые амазонки: как развлекалась богема Серебряного века