– Да ты, мое солнышко рыжее! Наконец-то! Хо-ороший! Держи-держи! Давай, давай, ну-ну..., – новорожденный теленок вчера никак не брал соску.
Лежал под лампой, не хотел вставать. Уж Катерина и поднимала его, и оглаживала. Ветеринар смотрел, укол сделал, но ничего не помогло. И сегодня Катя прибежала на ферму в пять утра.
Их сейчас у неё сорок. Сорок разновозрастных телят. Ясли, считай. А она их кормилица, врач и воспитатель, в общем – мама. Не одна она, конечно, но она – старшая.
Этот рыжий что-то хандрил. Вот и уговаривала его все утро Катерина взять соску, а как взял, так и счастье. Знать – выживет. Спасла молодого бычка.
Потом закрутилось: завтрак, подстилки, налила воды впрок, до следующего скорого кормления. Телята хулиганили, задирали друг друга, поднимали настроение.
Она тщательно мыла руки под рукомойником, стянула с крючка полотенце, вышла из телятника, вытирая руки. Посмотрела на небо, улыбнулась. Жарко будет.
Скрип. К ферме подъезжала телега, запряжённая белой лошадью. Лошадь шла медленно, сама по себе, хорошо зная свою дорогу. На телеге – Лешка, временно прикомандированный к телятнику старшеклассник, в пиджаке и спортивных штанах с лампасами.
Он спрыгнул на землю, поздоровался.
– Ты чего это раненько?
– Да так! Не спалось, – глаза забегали по земле.
Катерина щурилась, смотрела на него с лёгкой улыбкой. Ага... не спалось. Думал, что Юлька тут будет, Катина дочка.
Летом старшеклассники подрабатывали в совхозе, помогали родителям. Девчонки – на ферме, пацаны – в поле. Утром должна тут быть Юлька, ее очередь. Но Катерина переживала за рыжего теленка, сквозь сон слышала, что дочь пришла из клуба поздно. Вот и подорвалась сама. Пусть девчонка выспится.
На днях перепало ей от отца. Эх, сердитый был, саданул веревкой. Хотел по заду, а попал чуть ниже, растеклись по ляшкам красные полосы. А все потому, что привез её Лешка на мотоцикле домой поздно. Сидит за ним, а платье по самое "не хочу" задрано, чуть ли не до трусов.
А отец курил во дворе. Соскочила, шлем стягивает, руки подняла, а платье коротюсенько... Да ещё и хи-хи-ха-ха и поцелуйчики, отца не видят. А он рядом, в темени.
Всем попало, и Катерине тоже, за то, что платье это носить разрешает, за то, что шляется дочь допоздна, и за "хи-хи" и за поцелуйчики. Юлька выла белугой, Катерина обижалась за дочь. Чуть ли не в шалавы девчонку записал, а чего случилось-то? Да ничего...
Подумаешь, парень провожал, в щеку чмокнул. Ей ведь уж пятнадцать. Вспомнил бы себя! Он – после армии, а ей пятнадцать. Тоже три года ходили вместе, никак не могли дождаться восемнадцати. А в восемнадцать уж и Юльку родила, расписались скоренько. Привел он её в дом к матери своей. Так вместе и жили.
Вот и сейчас Лешка, конечно, тут из-за Юльки. Ох-ох, может и прав муж. Как бы не поспешили они со своей любовью. Школу хоть бы закончили! Акселераты!
– Тёть Кать, Вас в правление вызывают, – он вытащил из кармана сигареты, опомнился и спрятал скоренько назад.
– Это ещё зачем?
– Не знаю. Пал Саныч велел срочно явиться, даже сказал – пусть дела все бросает. Я думал, Юльке передам, – проговорился.
– Это чего я ему понадобилась вдруг? И так дел невпроворот. А ты вот что, не прохлаждайся. Накачай воды в бочку и печку затопи.
– Зачем печку-то? Тепло же.
– Не спорь, делай, чего говорят. А Юлька придет, телят в загон как выведете, вместе за сеном езжайте. Наташа тут побудет. Я говорила Гаврилову, он в курсе. Только дождитесь Наталью-то.
Лешка просветлел лицом – рядом с Юлькой он готов был горы свернуть.
Катя шла к дому и все думала о дочке, о Лешке, о том, что спешат они уж больно, поучиться б ещё. А ещё думала о том, зачем её Пал Саныч вызывает. Не было печали...
Одна тёлочка вчера уж больно плохо паслась, стояла неподвижно и, вытянув шею, смотрела на нее. Глаза такие болезненные, черные. Она мычала, просилась обратно домой. А сегодня как гулять будет? Надо б ветеринару показать.
И чего ей делать в правлении? Может совещание в районе? Так ведь не время сейчас, телят - новая группа. Глаз да глаз.
Она заскочила домой. Дом их с дороги открывался всегда внезапно. Огороженный невидимым проволочным забором, он стоял немного с краю, чуть ближе к реке, чем ряд остальных домов. Поэтому и двор его был шире, просторней, а река Толока ближе. Казалось, окна его смотрят на всех с особым добрым прищуром, с каким старушки глядят на внучат, узнавая в них что-то своё.
Двор и огород у них всегда ухожены. Теперь уж три хозяйки, считай: сама Катерина, свекровь и Юлька. Сынишку, четвероклассника Федьку в расчет можно было ещё не брать, хотя и он уже мог почистить коровник, помочь отцу по двору.
Жулька, дворовый пёс, завилял хвостом, заплясал у ее ног.
– Ууу, радость моя, кормили ли тебя?
Цветастая юбка работящей ее свекрови уже торчала на огороде, а дома Юлька пекла блины.
– Чего ты, мам?
– Да в правление вызывают. Жульку кормили?
– Да, давала. Зачем это в правление? – Юля стояла спиной, переворачивала блин. Катерина сняла кофту, натягивала поверх платья выходной пиджак, стряхивала голубую шелковую косынку.
– Не знаю. Лешка твой сказал. Прискакал уж. Юль, там телочка жёлтая, двадцать третья, присмотри, как гулять будет. Не понравилась она мне вчера – мучилась, а не паслась. И за сеном с Лешкой поезжайте, он в курсе.
– Ладно, мам. Поди блинчик съешь. Федька скоро тоже проснется, ходил уж.
– Да пусть дрыхнет, чего ему. Пока он спит, забот о нем меньше, а так... Ныряют ведь, вся я извергалась, – Катерина присела за стол, обмакнула блин в домашнюю сметану, быстро засунула в рот, – Вкуушшные, – с набитым в рот горячим блином, прошелестела, – Майку-то выгнали?
– Даа, конечно. Бабушка выгнала...
– Юль, вы там с Лешкой-то не надурите чего... Пока отца-то нет.
– Ну, ма-ам! Ну, сколько можно. Сказала же, ничего такого..., – Юлька не любила эти разговоры, стеснялась, закрывалась.
– Да я так. Смотрю – на крыльях парень летает, вот и... Ладно, – Катерина встала, подошла к крану, умылась и, повязав косынку, направилась в правление, – Пойду. Чего Пал Санычу надо? Узнаю...
Но перед этим заглянула в огород к свекрови, обсудили хилые в этом году всходы морковки и распланировали подкормку клубники.
– Мам, чай устала? Спина-то как?
– Да ничёго седня. Вчера вот шибко стрельнуло, так ведь я сразу ее спиртом-то натерла.
Со свекровью Катерине повезло. Робея, пришла она первый раз в этот дом, когда шёл ей шестнадцатый год. А потом уж и без Николая бегала к будущей свекрови – помогала. Николай был суровый, неразговорчивый, с матерью не откровенничал, а щебетунья Катя сразу свекрови понравилась, хоть и казалось, что уж слишком простоватая, открытая и по молодости глуповатая девчонка.
Но об этих думах свекрови Катя даже не догадалась. Понимала только, что свекровь у нее немного другая, не похожая на ее мать. Она, несмотря на все свое спокойствие, останется хозяйкой в доме до тех пор, пока будут у неё силы. И даже суровый её муж, Николай, прислушивается к мнению матери. А было матери уже семьдесят пять лет, Николай был третьим, поздним ребенком.
К правлению пошла пешком, хоть село их было и большое, идти было далековато, на другой его конец. Шла, здороваясь на все стороны, замечала перемены во дворах. Вон, Самарины забор новый поставили, красивый какой, в бирюзу. Ивановы мотоцикл поменяли, новый стоит, люлька современная.
А у правления – газик. В раскрытой дверце его – незнакомый шофер. Она поднялась по широким цементным ступеням, потянула дверь с тугой пружиной и тут дверь подалась – навстречу ей выходил мужчина в черном костюме и галстуке. Поздоровались. "Райкомовский" – подумала Катерина.
Лучи солнца освежили серые стены правления, Катерина постучала в председательскую дверь.
– А, Левина, заходи.
Пал Саныч сидел за столом в светлой рубахе, озабоченный и строгий. Потная лысина его поблескивала.
– Садись, Катя! – он подошёл к окну и задвинул штору, прикрывая кабинет от солнечных лучей, – Опять жара. Спалит все, к чертям, – и, обернувшись к Катерине, – Как вы там, телята как?
– Да, хорошо все пока, Пал Саныч. Только врача по полдня порой ждем. Как бы ускорить его чуток, а? И цистерну бы нам под воду, говорила же я. А ещё лампы инфракрасные вы обещали. Когда будут?
– Ну, затараторила, затараторила... Погодь ты с цистерной. Тут вот какое дело, Екатерина, – он выдержал паузу, – Есть решение послать тебя в санаторий на двадцать четыре дня, как передовика, как лучшую телятницу. Все бесплатно. Райком путевку выделил. Курорт, море, – мечтательно произнес он, – А дорогу колхоз оплатит. Вот, держи, – и он через стол протянул ей голубую бумагу с пальмой на первом листе.
Катерина машинально взяла, ничего толком ещё не понимая.
– А билеты на поезд вечером у Завьяловой возьмёшь. Она там у себя на станции купит, деньги ей Валентина уже выдала. Отдохнёшь, наберёшься сил там. В субботу отьезд, три дня тебе на сборы. Ступай.
Катерина встала дошла до двери, разглядывая путевку, а у двери остановилась, обернулась.
– Вы чего? Зачем вы меня отсылаете? У меня ж группа новая. Не могу я.
– Можешь, можешь. Наталья за тебя останется и девчонки там есть у вас, справятся и без тебя. А попросят – дадим ещё помощников. И не спорь, Екатерина, не порть мне нервную систему. Ступай, собирайся...
– Да не могу я! – она чуть ли не топнула ногой, – На месяц почти! С ума сошли. А дети? У меня ж дети! А хозяйство? Корова у меня...
– Я Николая твоего в дальние поля в этот месяц не пошлю. Нечего там делать будет ему. Свекровь присмотрит за детьми... Чего ты мне, Катерина, нервы делаешь! Райком сказал – обеспечить, вот я и обеспечиваю отдых передовиков. Ты когда последний раз в отпуске была? Ага, не помнишь? Вот и отдохнёшь. Деньги Валентина тебе уже приготовила за отпуск и за прошлый месяц, там приличная сумма, хватит тебе. Да и зачем там деньги, кормят, поят... раскинь крылья на песочке, да и лежи себе. Не понимаешь ты своего счастья, Катерина! Ведёшь себя, как элемент несознательный.
– Да какое счастье? Я изведусь там вся! Ну, давайте Люсю Герасимову отправим, она же тоже передовик.
– Не может Люся, на операцию ложится?
– На какую?
– На такую! Не морочь мне голову!
– Тогда этого ... Кузьменко. Он мужчина, ему можно, у него и дети выросли уж.
– Нельзя Кузьменко, он по возрасту уж скоро пенсионер...и вообще, Левина, иди отсюда. Хватит уже начальству перечить! Сказано – отдыхать едешь, значит – едешь! Все оформлено уже на тебя. Уже в райком документы уехали. Машину до вокзала в город дам. Иди уже... И–ди! – он грубо и резко махнул рукой, и уже сквозь дверь Катерина услышала, – К Валентине загляни за деньгами.
Бумажку хотелось закинуть за забор. Катерина шла и злилась именно на эту бумажку. Какой отдых, когда самая работа? Да и дом на кого она оставит? Как муж посмотрит на это? Тоже – вопрос.
Катерине стало жарко от этой нервозности, душно. Она сняла пиджак и платок. Коса её слегка растрёпанная, с выбившимися пушистыми локанами, била по спине. Утром она волосы не убирала, занималась этим уж после утреннего кормления.
А ведь это – мысль. Сказать, что муж не отпустил, да и все. Хотите семью развалить? А?
Она уже в лицах представляла, как будет отпихиваться от этой поездки. Никуда она не поедет. Глупости все это. И не устала она, от чего отдыхать-то? От детей? От мужа? От жизни самой отдыхать, получается...
Только Колю надо подговорить, чтоб встал за неё горой. Мол, не отпускаю жену и все.
С этими мыслями Катерина как-то успокоилась. Вот вечером Коля приедет, поговорят, да и побежит прямо домой к Санычу, скажет, что не поедет ни на какие моря.
Дома была одна свекровь, и та спала. Она всегда вставала рано, сразу шла к корове и на огород, а потом отдыхала. Блинчики уже были начинены творогом, прикрыты на столе большим блюдом. Жульки во дворе не было, значит вместе с Федькой уже на реке. Нет, надо сыну с утра задания давать, а то совсем разленился.
Катерина сняла пиджак, проверила разобрались ли с молоком. Решила выпить чаю, да идти на работу через реку. Крюк, конечно. Но надо было проведать ребятню, постращать. Дети нашли себе развлечение – они ныряли с веток деревьев, с мостков. И запретить – не запретишь, лето же, жара, и страшно за них.
Проснулась свекровь, вышла на кухню.
Она отодвинула мешающую ей миску, села за стол боком, привалилась к стене, чинно сложила на коленях свои сухие руки.
– Ты подумай, опять прихватило. Кажин день прихватыват. Не разогнусь, думала. И спирт не помог. Еле встала сейчас.
– Ну, говорила ж я, не ходи на огород, а ты ... Я б сама.
– Так я все сделала, всю морковку прошла. Уж во дворе стукнуло-то.
– Мам, говоришь тебе говоришь...
Свекровь заметила, наконец, что невестка расстроена чем-то иным.
– И чего там, в правлении? Чего звали-то?
– Даа, – Катерина махнула рукой, – Ерунда какая-то. На курорт меня отправить хотят. Удумали! А я не поеду.
– На курорт?
– Да! На море на целый месяц. В Сочи.
– А денег-то где взять?
– Так оплатят все, путевка в санаторий от райкома, а поезд – от колхоза. И отпускные давали, только я не взяла. Не поеду я.
– Ооплатят? – свекровь задумалась, – И кормить там будут чё ли?
– И кормить, и поить, и лечить даже. Вон, – Катерина взяла с комода путевку, – Тут все написано, – громко хлопнула путёвкой по клеенке стола.
Свекровь взяла путевку в руки.
– Нут- ка, там у меня очки-то дай, а то я пока встану...
Катерина протянула ей очки. Свекровь натянула их на нос и долго читала, рассматривала путевку со всех сторон. А потом подняла на неё глаза и неожиданно выдала:
– Поезжай.
– Чего-о? – Катерина уже надела рабочие калоши. Услышать такое от свекрови она не ожидала.
– Поезжай, говорю. Съездий, отдохни, подлечить. Вон тут какие процедуры написаны. И кости лечут.
– Мам, ты чего? Никуда я не поеду! Как вы-то тут без меня? Вон, спина твоя... Телята мои как? Я придумала уж, – она повязала белую косынку, – С Николаем договорюсь, он скажет, что не отпускает одну, что боится за меня. Пусть ищут кого другого. Нашли тоже ... дурочку.
Свекровь молчала, разглядывала путевку.
Катерина побежала на реку. Оттуда тянуло прохладой, шуршали стрекозы, доносились голоса ребятни. Она приструнила, поругала мальчишек. Поручила Ивану, парню старшему за ними приглядывать. Жулька тоже купался, увидел ее, обрадовался, выбежал и обрызгал. А потом послушно лег, уткнул нос у свои лохматые лапы и, вздохнув, затих.
Шла от реки, встретила Любу с малышом, мать одного из пацанов, та тоже обещала за мальчишками присмотреть. Платье Катерины было влажное и она подумала – как хорошо бы было поплавать так, как в детстве, но она уж и забыла, когда купалась. И купальник уж не помнит где, да и мал, скорее всего.
Скорей бы уж Коля вернулся. Он с детьми построже.
Настроение было хорошее, летнее, вот только мысли об этой путевке вмиг расстраивали. Ну, да ладно. Справится как-нибудь – откажется.
День проскочил в работе. Вернулась, когда мать уж накормила Николая, а вместе с ним и детей.
Николай был усталым, молчаливым, а Катерина, как всегда, щебетала. По мужу соскучилась. А когда начала рассказывать ему о путевке, о председателе, поняла – знает.
Он молчаливо пил чай с вареньем, и не понять было, поддерживает он ее идею– не отпускать или нет.
– Коль, ладно? Скажешь, что не отпускаешь, да и все.
– Не получится, – ответил муж.
– Чего это?
– Приезжал ко мне уполномоченный. Говорили.
– И чего?
– Пообещал я, что препятствовать не буду. А то, говорит, эксплуатация женщины в семье получается.
– Какая...какая эксплуатация, – Катя аж задохнулась от досады, – Коль, чего ты?
– Я думал. Думал и решил, что справимся мы без тебя. Юлька меньше шляться будет, Федька на огороде бабке поможет, хватит ему бездельничать. Да и на ферме без тебя обойдутся. Поезжай.
– Не поеду я! – Катерина разревелась, – Не поедууу...
А вечером, когда лег уж муж, свекровь, замешивая тесто на утро, её успокаивала:
– Съездий, Кать. Посмотри на людей, на мир. А то вот так всю жизть таскаешь себя таскаешь...и в девках и в бабках все одно. Я б сейчас, знаешь, годков бы вернуть, на край света б поехала. Да уж поздно. Все изжито, все перешло в других, перегорело и ничего не манит. А ты съездий...
– Да куда? Боюсь я...
– Молодая, справишься. Плохих людей сторонись, да себя блюди. А люди, они ж везде – люди. И добрые есть, и злые. Не была я далеко-то, но мне кажется именно так и есть.
Свекровь роняла слова не спеша, плавно, и руки её замешивали тесто. И было в её руках нечто успокаивающее.
Не была далеко и Катерина, но начала собираться.
– Мам, ты куда поедешь? – Федор с матерью никогда еще не расставался.
– На море, сынок?
– А мы как же?
– Ох..., – Катерина и сама не знала – как?
– Дайте, мама отдохнёт, – ответила свекровь, – А мы и сами управимся.
Пробежали три дня, отмеченные совсем не сборами на курорт, а тем, чтоб близким в её отсутствие облегчить жизнь.
Она затеяла уборку в телятнике, расписала все задачи телятницам наперед, измучила Пал Саныча, и тот все же доставил ей цистерну. А дома готовила полуфабрикаты, убиралась, торчала до темноты на огороде, убирала сарай.
А потом вздыхала, что так и не успела покрасить забор. Колю не просила, ему и так нелегко придется тут без нее. Ох!
В последний день достал Коля с чердака пыльный коричневый чемодан с железными углами, и со слезами на глазах Катерина начала собираться.
Как они без неё?
***
И ещё рассказы для души: