Хватает за душу, до воя,
Тепла июльского уродство,
Где мы вдвоем идём с тобою
Под незаметным руководством
Судьбы, амуровых делишек.
Накрапывает мелкий дождик.
Ты нарожаешь мне мальчишек,
Девчонок, ясный перец, тоже.
Ну а потом, перед полётом
На небеса в ракетах красных
В промозглой парка позолоте
Ты скажешь мне: «Всё было классно!»
Игорь Вавилов
Катька была безотказной почти во всём, можно сказать, слабохарактерной.
Изворотливостью, коварством, изобретательностью и хитростью, она не обладала – некому было научить жить в быстро меняющемся, агрессивном и жестоком мире.
Росла девочка, как сорная трава: изо всех сил за любую возможность выжить цеплялась всем, чем только можно.
Науку самосохранения она познавала не от учителей, от самой жизни, которую даже с натяжкой невозможно считать счастливой. Пучки ела, лебеду, крапиву с одуванчиками, гнилые овощи и фрукты с рынка, которые даже за половину цены не могли продать хозяева. Часто вообще голодала по несколько дней. Сколько раз в подъезде ночевала, когда пьяная мать, забыв о её существовании, запиралась в квартире изнутри. Одевалась по большей части в чужие обноски, которые отдавали ей сердобольные люди.
Она не роптала. С десяти лет девочка начала подрабатывать на продуктовом рынке. Овощи перебирала, раскладывала товар. Сэкономленные деньги в стеклянной банке в подвале многоэтажного дома закапывала, чтобы мать ненароком не пропила.
Катин отец так ни разу за всё время и не объявился. Она бы нисколько не удивилась, узнай, что зачата от святого духа. Сколько раз мамашу спрашивала, каким образом в животике у неё очутилась. Ответа не услышала.
Впрочем, это не удивительно – у неё каждую неделю по несколько раз мужья менялись.
Непутёвую родительницу Катька жалела, по возможности подкармливала, кое-что из одежды, например – нижнее бельё, на скудные заработки покупала. Какая никакая – мать. Жизнь дала всё-таки, да и на улице не бросила, не дала сгинуть.
Правда, заботилась родительница о ней, кто бы знал – как, совсем в другой жизни, которая промчалась как один день – даже вспомнить толком не о чем.
Пять лет прошло, как схоронила Катерина непутёвую мать.
Выучиться девчонке толком не удалось. Нужно было на хлеб зарабатывать, одеваться во что-то. Хорошо хоть угол свой. Две комнаты, что от мамаши в наследство остались, Катька сдавала, сама угол в общежитии снимала, чтобы накопить денег на мечту.
Теперь-то она обжилась: диван купила, стиральную машину, холодильник. Конечно, не новое, с рук брала, но ведь гожее ещё. Приоделась, хоть как-то прикрыла тщедушную худобу. Краситься научилась. Безвкусно, конечно, грубо, но, хоть какая-то яркость в невзрачном облике. Причёску раз в месяц делала. Экономила на всём. О любви мечтала, грезила настоящую свадьбу когда-нибудь справить.
По выходным бегала в городской парк, где новоявленные супруги позировали фотографам, смотреть на счастливых женихов и невест.
Жизнь, можно сказать налаживалась.
С рынка Катька так и не ушла – прижилась на этой агрессивной коммерческой территории . Грузила и разгружала товар с автомашин, рубила мясо, фасовала бакалею, иногда подменяла продавцов. Ей все как бы доверяли, но деньгами обманывали. На то она и безотказная.
Без дела Катька почти не сидела. С утра до вечера – то одно задание выполняла, то другое. Сегодня с подругой с утра фуру с арбузами корейским предпринимателям разгружала, потом две машины с кондитеркой и бакалеей, только что рефрижератор с мороженой рыбой отпустили. Устала насмерть.
Верка, её напарница, прямо на мешках заснула, хотя старше: сноровка у неё, и сил куда больше – на зоне мышцы накачала.
В Катьке, пигалице, дай бог метр пятьдесят роста, и килограммов сорок вес. Как выдерживает такую работу, непонятно.
Освободившись от трудов, получив за них скудную копеечку, девчонка купила палку колбасы, две буханки хлеба, бутылку самогона, и блок сигарет. Помидоры и лук взяли в счёт оплаты. Без курева и выпивки разве выдержишь такую напряжённую жизнь!
Верка обрадовалась, проснулась мигом.
Захмелели разом, после первого же глотка. Подняв настроение, шёпотом запели про непонятную, но такую желанную любовь.
Хорошо!
Напарница так уморилась за день, что заснула прямо в подсобке, не успев последний стакан допить. Катька не обиделась, – такие люди нам нужны. Мне больше достанется.
Она давно научилась пить, не пьянея. Скажи сейчас Катьке, что машина с мясом или пивом пришла, побежит разгружать: деньги лишними не бывают. За это её и держат, что работать может сутки напролёт, и никогда за цену не торгуется: сколько дадут – столько и ладно. Всё одно крохи остаются, чтобы на будущую свадьбу отложить.
Такие минуты, когда ничего не нужно делать, а деньги есть, Катька очень любила. Заберётся в самый дальний угол склада, ляжет на мешки или ящики, глаза прикроет, и мечтает с блаженным выражением на лице.
О чём может мечтать одинокая девчушка в девятнадцать лет? Понятно, о любви.
Иногда ей доводилось прочесть что-либо на эту животрепещущую тему.
Катька лежала и представляла себя юной красоткой Кети, как Скарлетт О’Хара из романа “Унесённые ветром” . Из всех героинь эта женщина казалась ей ближе всех. Героине тоже пришлось не сладко. Да и звали девушку похоже.
Катька-Кети в грёзах видела себя в изысканных одеяниях того романтического времени, богатую и счастливую. Фантазии ей было не занимать. Она представляла себя блистающей в высшем свете дамой, умеющей за себя постоять, знающей себе цену юной прелестницей.
Когда её изобретательность начинала буксовать, Катька вновь и вновь перечитывала книгу. Многие моменты девочка помнила наизусть, иногда настолько входила в образ, что начинала разговаривать фразами героини.
Женщины над ней подтрунивали. Зато мужики восхищались, но не умом и памятью, а Катькиными начинавшимися проявляться рельефными женскими формами. Парни тоже шептались, показывая на девушку пальцами, тайком мечтали о её благосклонности, которую понимали по большей части превратно.
Иногда Катьке дарили цветы и конфеты, просто так, ни за что. Порой приглашали в кино. Но чаще пытались зажать меж пыльных мешков и коровьих туш, ущипнуть за поджарый зад, нагло залезть под девичью юбку.
Тщетно. Она была непреклонна относительно интимных отношений – исключала и пресекала любые поползновения на собственную честь.
Это было тем более странно, что девственности Катька лишилась ещё в пятнадцать лет. Её единственным мужчиной был Витька Копылов, старшеклассник, сосед по подъезду.
Быть его подружкой мечтали чуть не половина девчонок в школе. Высокорослый и стройный юноша имел атлетическую фигуру, пропорциональное мужественное лицо с игривой ямочкой на подбородке, и удивительно выразительные глаза, которым нельзя было не верить.
Не влюбиться в такого мальчишку было попросту невозможно. Удивительно, что Витька выбрал именно её, Катьку.
Витька рядом с ней казался гигантом. Несмотря на разницу в социальном положении, и её кричащей бедности, Витька привязался к девочке всей душой.
Не оценить этот необъяснимый факт она не могла.
Ребята были вместе до окончания Витькой школы.
Потом дружок уехал в областной город поступать в институт, родители его тоже куда-то переехали. Найти следы любимого Катьке не удалось. След его потерялся окончательно.
Катька горевала, но не очень долго. Не до этого ей тогда было. А помнить – помнила.
Разве можно забыть такую любовь!
Витька ведь единственным был, кто с ней по-человечески обращался.
Мечтая в тишине, девушка представляла именно его сказочным персонажем, которого посылали ей грёзы. Не могла она предать те единственные в своей неприкаянной жизни настоящие чувства, никак не могла.
Однажды её завалил на мешках татарин гигантского роста – Ринат Акчурин, владелец двух десятков торговых мест. Катька отбивалась от насильника насмерть.
На его прокушенной насквозь щеке на вечную память остался грубый след от её зубов.
Теперь мужчина сам Катьку защищал от непрошеных любовников, а тогда чуть голову не оторвал, настолько взбесился от обиды и злости.
Катька вытащила из Веркиного кармана деньги, зная повадки рыночных работяг, чтобы не стащили ненароком. У напарницы дома парализованная мать, и сын – инвалид с детства. У неё каждая копейка на счету.
Катьке женщина доверяет, сразу смекнёт, что к чему.
Сегодня должны прийти под разгрузку ещё две машины, но работать совсем не хочется. И без того неплохо заплатили. По-хорошему, можно было бы неделю дома сидеть.
Катька переоделась в чистое, пошла домой, всё ещё находясь под впечатлением большой мечты. Так и брела, пока не разбудил визг тормозов едва не сбившей её машины.
Катерина даже испугаться толком не успела, как из раздолбанной шестёрки выскочил бородатый верзила.
Девушка встала в защитную позицию, предполагая, что придётся дать отпор. Мозг лихорадочно намечал план немедленных действий, – коленом между ног, головой снизу вверх в подбородок, – иначе уроет. И бежать… бежать без оглядки, пока не очухался.
– Катька, господи, это же ты, – обрадованным басом прогудел бородатый здоровяк, – неужели не узнала! Витька я, Витька Копылов. Я же искал тебя. Квартиранты сказали, что за полгода авансом с тобой рассчитались, где живёшь – понятия не имеют.
– Искал-то зачем? Исчез на четыре года, ни слуху, ни духу. Зачем я так срочно тебе понадобилась, – недовольно буркнула Катька, которую так некстати отвлекли от приятных мыслей.
– Катька, моя Катька, это действительно ты! Да садись скорее, пока нас менты не загребли за хулиганку. Отъедем, расскажу всё по порядку. Поехали уже, голова садовая. Идёт, по сторонам не глядит. Я грешным делом подумал, что ты счёты с жизнью свести собралась.
– Ага, так я тебе и поверила. Сейчас сяду, а ты меня… езжай уже, нечего лапшу на уши вешать. Наша с тобой любовь быльём поросла, даже воспоминаний не осталось.
А у самой ноги тряслись, в животе всё перевернулось, и голова кругом пошла.
Не узнать дружка, совсем не узнать. Мужик!
Катька, как была пигалицей, так и осталась. Ей до сих пор никто не верил, когда говорила, что совершеннолетняя. А он – косая сажень в плечах, улыбка шире плеч. Смотреть на него пришлось снизу вверх. Да и поймать его взгляд было отчего-то страшно.
– Да люблю я тебя, дурочка. Помню, и люблю. Обстоятельства не позволили раньше отыскать.
– Чего тогда дурой кличешь! Кажется, ничего я тебе не должна. Поезжай с миром. Разошлись наши пути-дороженьки. Раньше нужно было искать, когда я одна на всём свете осталась, когда поддержать некому было.
– Не мог я раньше, Катюха, ну, не мог. Христом Богом молю – садись. Не вынуждай сильничать. Я ведь не отступлюсь.
– А ты попробуй. Не таких лихачей обламывала. Ринат покруче тебя будет, так и он не одолел.
– Ну, чего ты, право слово. Сказал же, люблю. Ты у меня первая, ты и последняя.
– А бороду какого лешего наклеил, от закона бегаешь, или ментов боишься?
– Никого я не боюсь. Тебя потерять лишний раз не хочу, а борода – потом расскажу.
– Ладно, поверю. Поехали. Но знай – силой меня не взять. Меня Верка таким штучкам выучила – любого злодея могу на колени поставить.
– А как ты разбойника от хорошего человека отличаешь. Вот я, например, опасный, или нет?
– Странный ты! Не по себе мне рядом с тобой садиться. Только… любопытная я.
Машину отогнали до ближайшего скверика. Остановились.
У Катьки сердце из груди выскакивает, поверить не может, что Витька и есть Витька. Да не нужен ей никакой Ретт Батлер, будь он трижды миллионер и трижды раскрасавец. Только о Витьке девушка и мечтала долгие годы. Только о нём одном.
– Ну, рассказывай, коли грозился, отчего тогда бросил, а теперь вдруг вспомнил, – грубовато, больше, чтобы себя успокоить, провоцировала она старого дружка.
– Соври чего-нибудь правдоподобное, чтобы разжалобить. Девчонки ведь дуры, всему верят.
– Как на духу, Катенька. Всё расскажу. Только скажи сначала – ты меня хоть немножечко любишь?
– Сначала твои байки хочу послушать. Тогда… может и поговорим.
– Ну, скажи, не томи! Я ведь почему до сих пор жив – о тебе помнил, каждую ночь с тобой разговаривал.
– С чего бы мне в тебя влюбляться! Витьку Копылова любила, это точно, а тебя… тебя не знаю. Может ты не тот, за кого себя выдаёшь. На Витьку ты совсем не похож.
– Побреюсь - узнаешь. Я себе зарок дал – не бриться, пока тебя не найду.
– Брешешь! Вот провалиться мне на этом месте – брешешь. Ко мне ещё и не так клеились. Дальше ври.
– Зуб даю. Я ведь никуда в тот раз не поступил, а родителям о том сказать боялся. Получил повестку в армию, и сбежал… от греха подальше. Около года на севере бичевал, чтобы не призвали. Тебе не писал… боялся, что военкомат по писульке сыщет. Потом устал скрываться, сам пришёл на призывной пункт. Из учебки меня отправили в Эфиопию в составе ограниченного контингента группы войск, как бы на помощь братскому народу.
– Сказки рассказываешь. И чего ты там делал, в той Эфиопии?
– Как что – воевал. Не представляешь – сколько там нашего брата полегло, сгинуло.
Витька скинул рубашку. На плече и груди были круглые шрамы, – пулемётная очередь. Еле выходили.
У Катьки на глаза навернулись слёзы. Она прижалась губами к ранам, и заплакала.
– А потом… потом, – захлёбываясь слезами, спросила она.
– Потом реанимация была, реабилитация, куча операций, больничная койка. И мечты. О тебе мечты, Катюха! Письма из-за границы писать не разрешали. Нас ведь там… как бы и не было совсем. У меня в военном билете место службы несмываемыми чернилами написаны – Рязань.
– А теперь… теперь ты куда?
– К тебе, Катюха, к тебе, родная. Вот, глянь, – Витька достал из внутреннего кармана колечко, – примерь, должно подойти. Какая же ты красивая стала. Работаешь, учишься?
– На рынке тружусь… грузчиком.
– Кем-кем!? То-то я смотрю, от тебя перегаром пахнет. Мамочки родные, это же я во всём виноват! Всё, теперь твоё дело отдыхать, любимой быть.
– Разве я что-то пообещала! Ну, слеза выкатилась, что с того. Я же как-никак девочка.
– Ты же когда-то кольцо примерила, грудь целовала… плакала… и вообще. Мы же с тобой, можно сказать, родня, единое целое. Не морочь голову, Катька, давай лучше поцелуемся, как супруги. У меня от твоего родного запаха крышу сносит.
– Вот ещё, пока бороду не сбреешь, пока не пойму, что это ты, даже думать не смей. Жить-то где собираешься?
– Само знамо – у жены. Мы же с тобой… сколько лет уже, как повенчаны.
– Что-то не припомню такого мужа... и под венец не ходила.
– Так я напомню. Ты же мне самая родная. Ладно, не трепыхайся, я не в претензии. Дурак был, с этим не поспоришь. Это же надо было придумать – от любви на край света свалить, чтобы сапоги и шинель не одевать. Поехали обновки тебе покупать. У меня денег полно, на всё хватит. Где теперь у вас шмотками торгуют?
– Какие покупки, сказала же – пока не побреешься, пока не признаю, кто ты – близко ко мне не подходи.
А сама припала к бородачу, зарылась у него подмышкой, и ревёт.
Кажется, в этот миг она была по-настоящему счастлива.
Мечтать расхотелось сразу.
– Витька, мой Витька. А это точно ты, не обманываешь?
– Вот же я, трогай. Можешь документы проверить, недоразумение моё.
