В предыдущей части:
Несмотря на всё сказанное Сатору, Нодзоми не верит, что Гэндзи уже нет в живых. Сатору приходится показать ей место захоронения Гэндзи. Нодзоми и Сатору вместе отыскивают останки Гэндзи. И тут появляются Нэцу и Юдзу.
***
Несмотря на то, что пока ещё тянулись утренние часы, в лесу, казалось, давно наступил оглушительный, трескучий, изнуряюще жаркий полдень: орали обалдевшие от зноя и влажности цикады, шумела трепещущая на горячем ветру листва, угрожающе скрипели хрусткие бамбуковые стволы. Всё шумело, бушевало, жило!
Нодзоми, стоявшая на дне ямы, сняла с рук и отбросила суровые перчатки. В тихой задумчивости она склонилась над краем, помедлив, смахнула с разложенных перед ней сероватых костей налипшие кое-где песчинки и с нежностью произнесла:
– Ну вот! Мы практически на озере Бива, как мы и хотели!
– А мы только что оттуда! – приветственно прогремел над её головой незнакомый голос, заставив Нодзоми отпрянуть в дальний конец ямы.
Дрын и Оглобля нависли над кромкой свежеразрытой могилы, едва не топча с таким трудом обретенные останки. Оглобля, облаченный в подобие рабочего комбинезона, облегченно выпустил из рук лопату, и она глухо хлопнулась оземь у его ног.
– А ты боялся, что мы тут до вечера провозимся! Класс! Вся работа уже сделана! А? Зацени! – сплевывая и прицокивая, обратился Нэцу к спутнику.
Тот лишь, странно поджав, оттопырил и без того сильно выпирающую нижнюю губу. Может быть, это означало настороженность. В отсутствие глаз трудно было судить о его настрое. А вот настрой Нэцу был совершенно очевиден: он хищно ухмылялся, ловя взгляд Нодзоми и почёсывал острый кончик длинного носа, словно готовился к чему-то занимательному и забавному.
– А ну, пошла сюда, сука! – грубо рявкнул он, как всегда, без видимого перехода сменив благодушие на ярость.
Нодзоми наоборот метнулась из ямы в противоположную сторону, но зыбкий край подвёл её: она немедленно соскользнула назад вместе с осыпающимся грунтом. Нэцу же оказался готов к неожиданному манёвру жертвы, и едва она рванула прочь, он прыгнул за ней.
Нодзоми почти свалилась в руки преследователя. Единственное, что она успела, так это – развернуться и попробовать оттолкнуть его, но было уже поздно. Нэцу без колебаний ударил её локтем в грудь, чем мгновенно уложил на край ямы и, не давая времени опомниться, упёрся предплечьем в шею.
Нодзоми захрипела, инстинктивно вцепившись в душившую её руку, но всё же попробовала отбиваться ногами. И Нэцу неловко залавировал, увиливая от пинков и пытаясь свободной рукой нанести более сокрушительный удар под дых в то время, как Нодзоми всячески извивалась под его хваткой.
– Что ты делаешь? – раздался меланхоличный бас
– А ты не видишь? Предложение руки и сердца ей хочу сделать! Эта сука как-то пронюхала про это место. Надо её допросить! – огрызнулся Нэцу, что, видимо, слегка отвлекло его, и Нодзоми, схватив побольше воздуха, завопила: «Нэцу, мразота! Нэцу, мудак ты грёбаный!»
Впрочем, только это она и смогла прокричать. Нэцу сейчас же удвоил давление на гортань, и жертва снова начала задыхаться.
– Ты не допрашиваешь!
– Это лучший способ! Не кипишуй! Всё под контролем! – буркнул Нэцу и наконец удачно врезал кулаком по солнечному сплетению – Нодзоми обмякла и закашлялась.
А он для усиления эффекта ещё пару раз вмазал ей в челюсть. Металлические кольца, сплошняком унизывающие его пальцы, немедленно рассекли губы, и лицо Нодзоми покрылось ляпами крови. Она застонала и, вздрогнув, замерла – потеряла сознание.
– В прошлый раз ты тоже так говорил, а кончилось трупом. Мне это не нравится! – Юдзу всё ещё стоял столбом у кромки ямы и, если бы не говорил, то вообще бы казался совершенно безучастным к происходящему.
– Завали! А? Не твоего ума дело!
– Только потому, что я молчу, никто ничего и не знает. Но они подозревают, и им это тоже не понравится!
Нэцу легко проигнорировал последнюю реплику – сейчас его занимало другое: он выдохнул и сплюнул с чувством выполненного долга, поправил растрепавшиеся жирные пряди и принялся расстёгивать ремень джинсов.
– Ты сказал, что мы просто перенесём тело! – продолжал нудить Юдзу.
– Считай, она тоже тело. Где одно, там и два, – довольно пробормотал Нэцу.
Кажется, к нему вернулось добродушие. Немного потрепав застонавшую Нодзоми по щекам, он ухватил её джинсы за пояс и, достав нож, молниеносным движением взрезал их от пупка до бедра.
– Прекрати!
– Не хочешь присоединиться – не лезь! – почти ласково отозвался Нэцу и приспустил исподнее.
Нодзоми медленно разлепила веки. Нэцу нависал над ней, тряся в лицо слипшимися сосульками волос, рот искривился в плотоядной ухмылке, лоб подозрительно вспотел. Немного приподняв голову, перебарывая тошноту и головокружение, она словно в каком-то неправдоподобно реалистичном замедленном видеоряде наблюдала, как Нэцу выправляет уже затвердевшую коричневато-бугристую плоть, нацеливаясь на её обнаженный низ.
Нодзоми брыкнулась, но он уже крепко ухватил её и прижал к земле. Удар не достиг цели.
– Какое же ты дерьмо! И всё, к чему прикасаешься, превращаешь в дерьмо! – заорала она.
Нэцу, державший руками её плечи, попытался ударить её лбом, чтобы заставить замолчать, но она неожиданно ловко увернулась.
– Фуми, помнишь её, а? Она рада, что ты собственными руками своего ублюдка из неё выбил. Он тоже стал бы таким же дерьмом, как папочка! – не унималась Нодзоми.
– Сука! Сука! Заткнись! – выпучив в замешательстве глаза, прорычал Нэцу.
– Это был мальчик! Знал? – неожиданно захихикала Нодзоми.
И Нэцу не выдержал. Он на мгновение выпустил её из железной хватки, а потом сразу же принялся энергично долбить рукой в живот: раз, второй, третий, и снова, и снова, и снова. Нодзоми лишь конвульсивно вздрагивала, но и под градом ударов продолжала давиться ехидным смехом. Избиение прекратилось только, когда хихиканье стихло, и Нодзоми безропотно сползла на дно ямы.
Нэцу вытер нож о её одежду.
– А ты чего стоишь ебланишь? – раздраженно бросил он, поворачиваясь к подельнику.
И тут же в лицо Нэцу влетело полотно лопаты.
Оглушенный, он, как ни странно, удержался на ногах и успел увидеть Сатору, громадного, грязного, невероятно тёмного на фоне яркого летнего леса. Сатору перехватил черенок одетыми в матерчатые перчатки руками и снова хорошенько размахнулся.
В этот раз ребро совка, врезавшись ровнёхонько в чёрную надпись Balenciaga[1], поразило Нэцу в грудь и наконец уложило наземь. Он лишь сдавленно ухнул. Закричал он, когда лопата вонзилась ему в обнажённый пах. А Сатору не останавливался – на следующие тычки лопаты Нэцу отзывался уже только бульканьем и сопением. Кровь хлынула у него изо рта и носа, обильно заливая грудь. Казалось, ещё один удар, и он захлебнётся.
Но тут застонала Нодзоми. Сатору отбросил лопату.
– Не двигайся! Не двигайся! – закричал он ей, заметив, что она, оправив сползшие джинсы, подтянула ноги и руки к животу и начала ворочаться, видимо, намереваясь встать.
Сатору легко подхватил Нодзоми на руки, но, вынеся из ямы сразу уложил на землю и попробовал рассмотреть место ранения. А она, упорно продолжая прижимать ладони к окровавленному телу, не дала к себе прикоснуться.
– Перетяни... – сумела сипло проговорить она.
Сатору растерялся, завертел головой.
В глаза ему бросился Юдзу, который, уткнувшись носом в траву, приподнял несуразно длинную костлявую руку и принялся ощупывать на затылке повлажневшие от крови волосы.
– Чёрт! – ругнулся Сатору и поискал глазами лопату – сгоряча он отшвырнул её слишком далеко.
А раненый тем временем уже пополз.
И Сатору с криком «А!» кинулся к Юдзу и попытался остановить его, вбивая тяжёлой ногой в землю, но лишь слегка замедлил. Юдзу, загребая острыми локтями, неумолимо приближался к Нодзоми.
– Чёрт! Чёрт! Чёрт! – трясясь и вздыбливая грязными перчатками и без того торчащие вверх волосы, затараторил Сатору словно надеялся этим убедить жертву остановиться по доброй воле.
Но в следующую секунду его тяжелый ботинок врезался в челюсть ползущего. Мощный удар перевернул Юдзу на спину. А ботинок снова с лёту впечатался теперь уже в его висок – Юдзу безжизненно крутанулся на бок, устремив открытые, но бессмысленные глаза прямо в лицо Нодзоми.
– Сатору! Хватит! Перевяжи! – задыхаясь, прошелестела она.
И он расслышал и сейчас же прервал новый замах.
– Рубашка.. Сатору...
Угасающий шёпот наконец заставил его действовать разумно: он содрал с себя верхнюю одежду, оставшись в одной сплошь пропотевшей и посеревшей футболке, стараясь действовать осторожно, обернул материю вокруг тела Нодзоми и стянул тугим жгутом на животе. Но, похоже, это отняло у неё последние силы. Она окончательно стихла и сникла, как лишённая опоры тряпичная кукла. Только глаза всё ещё двигались осмысленно.
Сатору решил было подхватить её снова на руки, но самодельный жгут сполз, Нодзоми захрипела, впиваясь пальцами в раскрывшуюся рану, и кровь запульсировала сильнее, пробиваясь струйками на побелевшие костяшки её кистей.
Пришлось отказаться от этой идеи. Сатору, с ног до головы перепачканный кровью и землей, осторожно уложил Нодзоми назад на траву, как мог, поправил жгут и заметался по узкой прогалине.
– Сейчас, сейчас! Я позвоню! Я вызову! Скорую, полицию, спасателей! Потерпи! Потерпи!
Почему-то первым делом он прыгнул в яму и обшарил слабо булькающего Нэцу. Найденный телефон оказался разбит до такой степени, что просто распался в руках на две половины. Сатору с чувством метнул его осколки в заросли.
Он бросился к Юдзу и, секунду поколебавшись, ощупал его карманы, едва касаясь кончиками пальцев. Ничего не найдя, в сердцах он толкнул бездыханное тело ногой и брезгливо отвёл взгляд от остекленевших глаз.
Как странно, что у него совершенно обычные глаза. Близко посаженные, узкие, с нависающими веками и редкими ресницами, самые обычные человеческие глаза. Неприметные даже.
Сатору передернуло. Он остановился и бездумно замялся – похоже, усталость начала брать верх, и Сатору становилось всё труднее сохранять ясность мысли. Но потерев лоб, он всё-таки собрался.
Он склонился над Нодзоми и лихорадочно зашептал:
– Я сбегаю к машине! Нодзоми! Держись! Хорошо? Пару секунд, телефоны подзарядятся, и я вызову помощь! Держись! Хорошо? – и с этими словами, продемонстрировав ей два отключенных телефона – свой и её, – он обнадёживающе пожал ей плечо.
Взглядом убедившись, что Нэцу и Юдзу не представляют для Нодзоми опасности, Сатору бросился с поляны прочь.
Послышался суматошный треск веток. Нэцу забулькал сильнее. Потревоженная Нодзоми шевельнулась и медленно повернула голову набок. Её взгляд упёрся в лицо лежащего поблизости Юдзу.
Его по-волчьи близко посаженные глаза отчётливо угасали.
– У тебя, правда, нет телефона?
– Есть.
– А почему Сатору не нашёл?
– Думаю, он боится мертвецов.
– Не знала. А ты умер?
– Нет... пока...
– Тогда не умирай.
– Почему? Ты хочешь, чтобы я жил?
– Нет, конечно. Я хочу, чтобы ты умер и вечно горел в аду. Но какая разница, чего хочу я? У жизни свои планы.
– Значит, ты будешь меня ненавидеть?
– Да, ну и что... Любовь, ненависть... Не всё ли равно...
– Зачем тогда жить? Ты хочешь жить? Зачем?
– Затем, что серебрятся спины рыб под светом лунным в глубине сапфира, когда слагает ночь последний вздох с усталых плеч на гаснущие звёзды и кружит в невесомости глаза, и кружит в сновидении мерцанье, очерченное в профиль позабытый на дальнем, дальнем, дальнем берегу...
– Скажи, что это не сон.
– Встань и узнаешь.
– Только не умирай! Не умирай, хорошо?
– Очнись...
***
Сатору уже почти прорвался из чащи к тропке, когда спина внезапно отяжелела, ноги предательски размякли и голова наполнилась ватой. «Почка...» – успел вяло подумать он прежде, чем завалился между скрипучих стволов.
Разбудил его странный низкий гул.
Вертолёт? Вертолёт!
Сатору задрожал, забился и, наконец неловко встав на ноги, болезненно согнувшись, судорожно и глубоко задышал. Огляделся. И повернул от уже видневшейся за кромкой леса тропы назад в глубь бамбуковых зарослей.
Он не стал выходить из-за плотно растущих стволов. На прогалине и так толпилась неимоверная уйма народа. В тёмно-синей форменной одежде. С крупной белой надписью POLICE[2] на спине.
***
Сатору в каком-то смутном тумане, не переодев окровавленной футболки и даже не сняв суровых перчаток, сидел набычившись за рулём и вёл Тойоту мимо нескончаемых однообразно мелькающих бамбуковых стволов. Он поминутно утирал лоснящееся грязным потом, одутловатое, синюшное лицо и тревожно озирался, многократно и подслеповато помаргивая. Наконец машина вырулила с грунтовки на асфальтированную дорогу. Сатору тронул телефон, валявшийся на соседнем сиденье, тот послушно засветил разбитый экран и показал цифры «13:11». Движение на дороге усилилось. Сатору поискал взглядом на передней панели очки, провел вдоль лобового стекла рукой, пошарил в бардачке, потянулся к полу и, ничего не нащупав, на всякий случай глянул назад.
Тойота вильнула и стремительно слетела с дороги, сбежала по ярко-зелёному, скользкому от свежей высокой травы склону и, видимо, уже только по инерции проехала ещё десяток метров, пока не упёрлась в ограду из сетки рабицы, слегка прогнув её полотно. Встревоженные насекомые застрекотали с утроенной силой. Издали долетало то взвывающее, то затихающее жужжание шин. В небе, белёсом от жары и влажности, надсадно перекликались какие-то темнокрылые птицы.
Тойота стояла тихо и неприкаянно. Индикатор бензина на приборной доске уныло свесил стрелку к букве «E»[3].
Сатору лежал на руле и безмятежно спал.
***
Небо подёрнулось сумеречной синевой позднего вечера, а Тойота всё стояла на прежнем месте, одиноко притулившись у погнутой ограды.
Сатору суетился поблизости, то и дело залезая с головой в открытый багажник. Наконец-то, с удивлением глянув на руки, он стянул матерчатые перчатки и тут же с отвращением содрал с себя уже заскорузлую от крови и грязи одежду, попробовал протереть ею потное тело, но в итоге бросил липкий комок в сумку и просто натянул на себя всё свежее. Лицо и руки он, как мог, оттёр влажными салфетками. Привел в порядок волосы, плотно прилизав их к черепу, и они послушно залипли, словно набриолиненные. Задумчиво посмотрев на содержимое багажника, забрал одну сумку. Хорошенько исследовал салон машины: солнцезащитные очки с диоптриями, оказалось, завалились между сиденьем и спинкой.
Сатору попробовал надеть их и посмотрел на себя в зеркало заднего вида.
Мало того, что в темноте очки больше мешали, чем помогали лучше видеть, так они ещё и скрывали одни лишь опухшие глаза. Все остальные следы побоев обозначились даже как будто сильнее, и лицо превратилось в пугающую маску.
Да, очки сейчас не имели смысла – Сатору сунул их в нагрудный карман. Секунду поколебавшись, он взял с передней панели телефон Нодзоми и напоследок забрал из бардачка пачку сигарет. Проверив, что собственный телефон надёжно упрятан в задний карман брюк, глубоко вздохнул и зашагал от автомобиля прочь.
Когда Сатору взобрался по травянистому склону на обочину дороги, на землю опустилась ночь, всё ещё жаркая и шумная. Поправив на плече лямку сумки, он бодро зашагал навстречу движению. Мимо один за одним проносились автомобили, ослепляя светом фар и оглушая свистом завихряющихся им вслед воздушных потоков.
Сатору шёл, пока из темноты перед ним не встал белый столбик автобусной остановки с прикрученным к верхушке расписанием. Поизучав график движения, Сатору скинул сумку прямо на придорожную траву и достал телефон. Разблокировав его отпечатком пальца, он прежде всего зашёл в мессенджер. Там оказалась всё ещё открыта переписка с Нодзоми: ночью они то и дело перебрасывались сообщениями, когда он бегал туда-сюда из леса к Тойоте то за одной, то за другой мелочью.
«Grand merci![4] Ты сокровище!» – гласило последнее сообщение.
На экран телефона шлёпнулась крупная капля и неровно растеклась по прихотливой сеточке трещин, искажая знаки текста, который, спустя мгновение, бесследно исчез вместе с удалённым чатом.
Сатору шмыгнул и открыл браузер Интернета: на стартовой странице поискал последние новости.
«Жертва – женщина 43-х лет, – без сознания и с большой кровопотерей доставлена в местную больницу. Состояние пострадавшей тяжёлое, но стабильное. Ещё один потерпевший признан главным подозреваемым и уже начал давать показания. Согласно им, жертва была похищена с целью вымогательства. Полиция разыскивает сообщника».
Сатору перечитывал и перечитывал скупую на подробности сводку. Подъехал по-ночному пустой автобус, затормозил и услужливо раскрыл двери прямо перед Сатору. Он вошёл, не глядя под ноги, плюхнулся на первое попавшееся место, и всё продолжал вчитываться в уже заученный наизусть текст. Между бровей у него залегла глубокая печальная складка.
***
Медсестра в бледно-розовом халате, мягко ступая белоснежными сникерами[5] по линолеуму бесконечно однообразного коридора, просеменила было мимо, но, спохватившись, окликнула неуверенно шедшего вдоль закрытых палат здоровяка:
– Извините, Вы к кому?
– Я в 42-ю палату, – ответ прозвучал неожиданно твёрдо.
И девушка заулыбалась:
– Простите за беспокойство, не узнала Вас. Давно Вы не появлялись! Проходите, конечно, проходите!
– Да! – сдержанно отозвался посетитель и зашагал дальше.
У палаты под номером 42 стояла девушка и праздно посматривала в коридорное окно.
– Привет, Ито!
– Здравствуйте! У Вас всё хорошо?
– Да, спасибо! Ждёшь тётю?
Ито кивнула, выразительно взглянув на палату. Это значило, что сейчас у Нодзоми Нана, и она не хочет, чтобы им мешали.
Ито тихонько прочистила горло. Видимо, ей уже до чёртиков наскучило стоять в пустом больничном коридоре, где даже телефон нельзя было достать[6], и она горела желанием поболтать хоть с кем-нибудь.
Совсем непохожа на мать. Если только отдалённо. Глаза темнее и круглее. И лицо скуластое, острое. Может быть, наклон головы или улыбка от Нодзоми, но что-то едва уловимое.
Сатору вздохнул и отвёл глаза, машинально поправив очки. За последние полтора года он почти не изменился. Так во всяком случае ему казалось. Не сделал новую стрижку, не сбрил бороду. Разве что отказался от круглой оправы – теперь она не гармонировала с его вечно хмурым видом.
Продолжение следует.
Читайте часть XX здесь.
Примечания.
[1] «Balenciaga» (баск. Баленсиа́га) – дом моды, основанный в 1919 году баскским дизайнером Кристоба́лем Баленсиа́гой (Cristóbal Balenciaga) в Сан-Себастьяне и в настоящее время базирующийся в Париже.
[2] «Police» (англ. «Полиция») – японские полицейские на спине своей повседневной формы имеют именно такую надпись на английском языке. Иногда надпись дублируется на японском языке с указанием полицейского отделения, например, 警 視 庁 «столичное управление полиции».
[3] «Индикатор бензина на приборной доске уныло свесил стрелку к букве «E» – речь идёт об индикаторах уровня топлива, имеющих только два символа на табло: «F», означающий «полный» (от англ. full) и «E», означающий «пустой» (от англ. empty).
[4] «Grand merci!» – франц. «Большое спасибо!»
[5] «Сни́керы» (англ. Sneakers) – спортивная обувь (кроссовки или кеды), имеющая резиновую или каучуковую подошву. Обувь получила своё название из-за возможности бесшумного передвижения: от английского to sneak – «красться».
[6] «Даже телефон нельзя было достать» – в японских больницах строго воспрещено пользоваться мобильными телефонами. При входе всегда висит надпись, настоятельно рекомендующая отключить все средства, имеющие мобильную или wi-fi связь.