В этот раз культурно-просветительский вечер искусствоведа Александра Архангельского, состоявшийся в Дипломатическом зале Государственного Кремлёвского Дворца, был посвящён творчеству одного из самых необычных художников XIX– начала ХХ века, Архипу Ивановичу Куинджи (1841–1910). Лекция-размышление автора называлась «Архип Куинджи – учитель жизни и мистик света», и это иллюстрированное повествование с первых же минут заинтриговало аудиторию.
Надо признать, что и сама биография знаменитого живописца, прославленного мастера пейзажа, необычна и полна загадок и почти мистических совпадений. Мальчик-сирота из крайне бедной семьи, воспитывавшийся в Мариуполе в семье дяди по отцовской линии, рано начал трудиться – уже в десять лет он стал помощником подрядчика на строительстве церкви, потом работал у хлеботорговца. И вот ведь интересный момент: именно этот человек, заметив тягу юного Архипа к рисованию и, судя по всему, оценив его талант, посоветовал Куинджи отправиться к Айвазовскому и попроситься в ученики. В итоге 15-летний юноша практически без образования (какое-то время он посещал занятия в городском училище) пешком отправляется в Феодосию. Иван Константинович Айвазовский его всерьёз не воспринял, предложил покрасить забор и оставил на время помощником по хозяйству. Но! Кое-что юноше подсказал ученик великого мариниста Адольф Фесслер, немного помог расширить кругозор и брат Айвазовского Габриэл. И самое главное: за три года, проведённые в мастерской Айвазовского, Куинджи научился не только грамотно смешивать краски, но и создавать уникальные оттенки, о чём с уважением отзывался даже сам Иван Константинович. Иными словами, уже тогда Архип Куинджи обнаружил способность ощущать цвет и свет по-своему, которой спустя несколько лет будет восхищаться столичное профессиональное сообщество.
Кстати, хотя маринистом Куинджи и не стал, он, тем не менее, оставил впечатляющие работы, изображающие морскую стихию, – они завораживают и живой красотой воды, словно подсвеченной изнутри лучами солнца («Волны», 1870-е, Таганрогский художественный музей), и особенным, едва ли не первозданным пространством, которое лишь угадывается сквозь загадочную, наполненную мягким светом дымку («В Тумане», 1905-1908, Национальный художественный музей Республики Беларусь, Минск). Влияние Айвазовского? Наверное, оно попросту и не могло не сказаться на мировосприятии начинающего живописца.
Вообще природа была, пожалуй, для Архипа Куинджи главным источником вдохновения. Более того, именно в ней (или через неё?) он искал ответы на глубинные философские вопросы, подсказки на тему мироустройства и предназначения человека, равно как и всего сущего. Наверное, каждый хотя бы раз видел его «Берёзовую рощу» (1901), но далеко не все знают, что художник возвращался к этой теме снова и снова, и существует только три варианта этой картины, выполненные в большом формате, не говоря уже о многочисленных эскизах. И все они разные! В зависимости от того, как именно выписан на полотне свет, какое время суток воспроизводит сюжет, работы эти рождают совершенно разное впечатление – от почти детского восторга, граничащего с эйфорией, до тревожного предчувствия встречи с чем-то неизведанным.
Справедливости ради надо заметить, что Архип Куинджи, сблизившись в 1870-е с Ильёй Репиным, Иваном Крамским и другими передвижниками, отдал дань и социальным сюжетам – так родились его «Осенняя распутица» (1870), «Забытая деревня» (1874), «Чумацкий тракт в Мариуполе» (1875). Но даже здесь – и это, в общем-то, отмечали критики ещё и при жизни Архипа Ивановича – полотна написаны совершенно в особенной, ни на кого не похожей манере, и смысл их явно выходит за рамки и пейзажа как такового, и социальной проблематики. Что-то неуловимо космическое – в попытке ответить самому себе на вопросы «Почему?» и «Для чего?» применительно к судьбам отдельных людей и человеческой цивилизации в целом – определённо считывается при контакте с этими творениями живописца.
А потом в его творчестве начинает уже реально доминировать космическая первооснова, то есть свет. Невероятный, непостижимый, будоражащий воображение. Та художественная манера, тот стиль, который моментально вырисовывается в сознании при одном лишь упоминании о Куинджи, он впервые явил миру в 1876 году, когда представил на суд публики свою картину «Украинская ночь» (1876). Казалось бы, в ней нет, на первый взгляд, ничего поражающего воображение: неспешно течёт река на переднем плане, пара тополей дремлет на берегу, в отдалении – белые хаты-мазанки. И хотя на холсте не изображена луна, мы понимаем, что именно она так ярко освещает этот мирно спящий хутор, – и это свечение настолько гипнотизирует, что от него невозможно отвести взгляд.
Пространство на холсте кажется живым, оно словно манит к себе, и вот вы уже ощущаете невероятную красоту южной ночи, её дурманящие ароматы, слышите едва уловимый шорох листвы. Да, почти, как у Пушкина в «Полтаве»:
«Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой Церковью сияет…»
Через четыре года, в 1880-м, такое же потрясение у публики вызовет картина Архипа Ивановича Куинджи «Лунная ночь на Днепре». Автор демонстрировал её в зале Общества поощрения художников в Петербурге, на Большой Морской улице, в течение двух часов по воскресеньям – сама форма выставки одной картины была тогда в новинку. Что же до производимого ею эффекта… Люди застывали, как вкопанные, едва взглянув на полотно. Кто-то пытался найти, где живописец спрятал специальную подсветку, кто-то ударялся в мистику, ища в волшебном свете на холсте признаки участия в его создании «высших сил», кто-то настаивал на том, что Куинджи знает секрет особенных новых красок…
Архип Иванович и впрямь посещал лабораторию Дмитрия Ивановича Менделеева, где экспериментировал с пигментами, а также изучал возможности красок на основе битума (в частности, его привлекало то, что, высыхая, такие краски становились матовыми, а добавление в них алюминиевой или бронзовой пудры обеспечивало эффект едва уловимого блеска). И все же главный секрет был в другом – особом цветовом видении Куинджи и фантастически тонкой работе, когда с помощью штриховых и цветовых контрастов на воде появлялись практически осязаемые, трепещущие блики, а все пространство становилось глубоким, объёмным и словно живым.
Десятки тысяч человек выстраивались в очередь, чтобы увидеть чудо-полотно. О том, как были впечатлены этой работой коллеги Куинджи по творческому цеху, свидетельствует широко известная цитата Ивана Крамского:
«Меня занимает следующая мысль: долговечна ли та комбинация красок, которую открыл художник? Быть может, Куинджи соединил вместе (зная или не зная — все равно) такие краски, которые находятся в природном антагонизме между собой и по истечении известного времени или потухнут, или изменятся и разложатся до того, что потомки будут пожимать плечами в недоумении: от чего приходили в восторг добродушные зрители?»
Именно поэтому, по мнению того же Крамского, было так важно сохранить впечатления очевидцев, максимально их аргументировав.
Картину эту приобрёл великий князь Константин Константинович Романов – она настолько пришлась ему по душе, что он не расставался с шедевром и, вопреки предупреждениям специалистов, взял его с собой в кругосветное путешествие. В итоге от перепадов температуры и влажности картина пострадала, краски потемнели. К счастью, по заказу меценатов Куинджи написал две авторские копии полотна – одна из них, «Ночь на Днепре», хранится в Государственной Третьяковской галерее.
«Иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи», - писал об Архипе Куинджи Илья Репин.
И, конечно же, в этой связи невозможно не вспомнить ещё одну знаковую работу мастера, которая называется «Христос в Гефсиманском саду» (1901). Она являет нам уже совсем иной подход к изображению света как такого. Вспомним, согласно библейской истории, Иисус Христос пришёл в Гефсиманский сад сразу после Тайной вечери. В глубине сада он возносил молитвы, скорбя о своей участи и в то же время понимая, что она неизбежна. Совсем скоро его выведут из сада стражники, вместе с которыми окажется и предатель Иуда. А пока сын Божий обращается к своему Небесному Отцу и фактически пребывает в двух мирах – земном и высшем, духовном. И окружающее его в этот момент свечение – это отнюдь не только лунные блики, это отсвет того божественного мира, представителем которого Христос является. Вот почему при первом же взгляде на это полотно (хранится оно в Воронцовском дворце-музее в Алупке) мы испытываем волнение и непонятный внутренний трепет, который сродни то ли предчувствию, то ли предощущению контакта с чем-то непостижимым, но заведомо неизмеримо значимым.
С начала 1880-х Архип Куинджи вёл достаточно замкнутый образ жизни: он не выставлял публично свои работы, и лишь один раз, в 1901-м, устроил в своей мастерской показ нескольких работ для друзей. Впрочем, в 1892-1897 годах он преподавал в Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге (сначала читал лекции, а с 1894 года руководил пейзажной мастерской), и студенты его обожали: Куинджи был удивительным наставником, относившимся к молодым коллегам предельно уважительно и всегда готовым прийти на помощь. Он, кстати, тратил огромные суммы на поощрение бедных начинающих живописцев. В частности, в 1904-м передал Академии художеств 100 тысяч рублей для выдачи 24 ежегодных премий. За год до смерти, в 1909-м, он учредил Общество художников, впоследствии носившее его имя (упразднено в 1930 году), которому перечислил 150 тысяч рублей и подарил своё имение в Крыму. Архип Иванович всегда считал себя сильным человеком, который должен помогать слабым, и настаивал, что знает, как нужно им помогать. Причём, его доброта распространялась не только на людей: Куинджи обожал птиц, всегда кормил и при необходимости лечил их, да и ко всему живому относился без присущего большинству представителей нашего вида превосходства. Современники вспоминали, что, если он видел на тропинке, к примеру, муравья, то старался обойти его, чтобы ненароком не раздавить. И вполне можно предположить, что его тяга к затворничеству была обусловлена потребностью в обретении гармонии, которой ему не доставало в реальности и которую он столь убедительно воплощал в своих картинах. Искусствоведы нередко обращают наше внимание на полотно «Ночное» (1905-1908), которое в настоящее время является частью собрания Государственного Русского музея в Санкт-Петербурге: берег реки в предрассветную пору. Почти физически ощущаемая тишина, мирно пасутся лошади, тонкий серп молодого месяца подсвечивает легкие облака и рисует золотистую дорожку на воде. Восток уже светлеет, но еще хорошо видны звёзды, и всё дышит покоем, умиротворением, свежестью…
В этой работе мастера ощущается поистине первозданная гармония – та самая, что наполняет бытие смыслом и помогает ощутить неслучайность нашего присутствия на этой планете. Может быть, именно этим, в первую очередь, нас так притягивают творения Архипа Куинджи?
Лекцию Александра Архангельского в ГКД по традиции дополняли тщательно подобранные музыкальные и вокальные номера, что помогало аудитории глубже погрузиться в атмосферу творчества выдающегося российского живописца. Следующий музыкальный вечер-размышление автора состоится 14 марта и будет посвящён Исааку Левитану. Подробнее – на нашем сайте в разделе «Афиша» >>
Марина Долганова, пресс-служба Государственного Кремлёвского Дворца
Фото: Екатерина Лола