В прошлое воскресенье я была приглашена в дом-музей А. П. Чехова в Москве, который находится недалеко от Кудринской площади в районе станции метро Баррикадная. Дом-музей этот довольно долго был на реставрации, и недавно вновь открылся для посетителей.
Дом этот небольшой, красного цвета, похож на комод или шкатулку. Прожил в нем Чехов всего 4 года с 1886 по 1890. Возможно, особенная форма этого дома частично натолкнула Чехова на название будущего рассказа - "Человек в футляре" (1898 год).
Чувствуется, что дом обставлен Чеховым с вниманием к деталям, с желанием иметь удобный дом, устроенный на свой лад.
Там нет вещей, созданных для того, чтобы пустить пыль в глаза. Есть удобство, но нет роскоши. Побывав в гостях у Чехова, можно чуть лучше понять его рассказы. Например, дом доктора Дымова из "Попрыгуньи" Чехову вряд ли был по нраву.
Ольга Ивановна в гостиной увешала все стены сплошь своими и чужими этюдами в рамах и без рам, а около рояля и мебели устроила красивую тесноту из китайских зонтов, мольбертов, разноцветных тряпочек, кинжалов, бюстиков, фотографий... В столовой она оклеила стены лубочными картинами, повесила лапти и серпы, поставила в углу косу и грабли, и получилась столовая в русском вкусе. В спальне она, чтобы похоже было на пещеру, задрапировала потолок и стены темным сукном, повесила над кроватями венецианский фонарь, а у дверей поставила фигуру с алебардой.
Но есть достаточно милых и красивых вещей
У Чехова в Москве было множество адресов, но именно дом в Кудрине - главный московский адрес Чехова. Этот дом ему придется продать, чтобы купить Мелихово, которое он тоже будет вынужден продать для обустройства жизни в Аутке в Крыму. Приятно, что Чехов любил Москву и тосковал по Москве. Такие замечательные у него описания московской жизни (например, в "Даме с собачкой").
Дома в Москве уже всё было по-зимнему, топили печи, и по утрам, когда дети собирались в гимназию и пили чай, было темно, и няня ненадолго зажигала огонь. Уже начались морозы. Когда идет первый снег, в первый день езды на санях, приятно видеть белую землю, белые крыши, дышится мягко, славно, и в это время вспоминаются юные годы. У старых лип и берез, белых от инея, добродушное выражение, они ближе к сердцу, чем кипарисы и пальмы, и вблизи них уже не хочется думать о горах и море.
Гуров был москвич, вернулся он в Москву в хороший, морозный день, и когда надел шубу и теплые перчатки и прошелся по Петровке, и когда в субботу вечером услышал звон колоколов, то недавняя поездка и места, в которых он был, утеряли для него всё очарование. Мало-помалу он окунулся в московскую жизнь, уже с жадностью прочитывал по три газеты в день и говорил, что не читает московских газет из принципа. Его уже тянуло в рестораны, клубы, на званые обеды, юбилеи, и уже ему было лестно, что у него бывают известные адвокаты и артисты и что в докторском клубе он играет в карты с профессором. Уже он мог съесть целую порцию селянки на сковородке…
Здесь же хранятся некоторые личные вещи писателя
Дом в Кудрине по площади маленький, весь обновленный, ему сейчас немного не хватает тусклости, обжитости, теней. Этот дом еще спит. Но я уверена, что тени прошлого придут, проявятся сквозь новые покленные обои, отразятся в зеркалах, прошелестят на лестнице. Надо будет обязательно вернуться в этот дом лет через пять-семь.