- Ах ты, ведьма! – прорычал Афанасий и бросился, спотыкаясь, следом за женой, - а ну, стой!
Ульяна выбежала во двор и, подхватив на руки двухлетнего Ваську, ковырявшего лопаткой кучу песка у крыльца, понеслась по улице. Едва она успела выскочить за калитку, как над её головой просвистело полено и хлёпнулось в дорожную пыль.
- Убью, стерва! – донёсся её вслед голос разъярённого мужа, и Ульяна побежала быстрее, опасаясь, что Афанасий её догонит. Она хорошо помнила крепкий кулак мужа, который совсем недавно оставил тёмно-лиловый синяк у неё под глазом.
Но Афанасий догонять не стал. Он, смачно выругавшись, сплюнул на землю, махнул рукой и вернулся в дом. Ульяна, то и дело оглядываясь, бежала к мосту – там, за речкой, разделявшей село на две половины, жила её сестра, Александра, или попросту Шура. Добравшись до моста, Ульяна остановилась, с опаской вглядываясь в пыльную улицу. Погони не было, и она, поставив хнычущего сына на землю, села на корточки и привалилась спиной к решётчатым перилам моста.
- Ну что ты, Васенька, не плачь. К тёте Шуре сейчас пойдём, - успокаивала Ульяна, прижимая мальчика к себе и целуя в пухлую щёчку.
Шура, едва увидев на пороге растрёпанную и запыхавшуюся Ульяну, молча распахнула дверь и кивком головы пригласила в дом.
- Васенька, детка, а ты пойди-ка в комнату, поиграй, - ласково сказала Шура, - там у Мурки нашей котята родились, маленькие, хорошенькие!
Шура взяла племянника за руку и отвела в комнату, где в большой плетёной корзине вокруг дымчато-серой кошки копошились три пушистых котёнка. Закрыв за мальчиком дверь, Шура вернулась на кухню. За столом сидела понурая Ульяна, бездумно глядя в стену.
- Ну, и долго еще ты так бегать собираешься? – спросила Шура, присаживаясь напротив и пристально глядя на неё.
Ульяна пожала плечами.
- Коли не убегу, прибьёт ведь, - тихо сказала она, приглаживая ладонью волосы.
- Прибьёт непременно, - согласилась сестра, - и тебя, и Ваську. Уходить тебе от него надо. Он ведь из тебя, Уля, грушу боксёрскую сделал. О себе не думаешь, о сыне подумай. Каково ребёнку-то с таким отцом жить?! Растёт ведь пацан, и что он видит? Как Афанасий пьёт и тебя поколачивает? А ему самому не достаётся разве? Отец Ваську только подзатыльниками и воспитывает!
Ульяна молчала, опустив голову. Она понимала, что Шура была права: жить с Афанасием стало невозможно, но и уйти было тоже некуда.
- Да куда же мне идти, Шура? – с горечью спросила она.
- Да хоть ко мне перебирайся! Комната свободная имеется, поживёте здесь, а там видно будет, - ответила сестра, с жалостью глядя на Ульяну.
Но та лишь покачала головой:
- Нет, не могу. Афанасий тогда и тебе жизни не даст, ты же знаешь… Он ведь, когда напьётся, не соображает ничего, словно бес в него какой-то вселяется. Приходить будет, всю душу вынет…
- Да знаю, видала, - со вздохом сказала Шура, - а ты к участковому ходила?
- Ходила, - кивнула Ульяна, - да только толку никакого. Это, мол, ваши семейные дела, я в них лезть не собираюсь, не маленькие, разбирайтесь сами… Да и что участковый? Он ведь Афанасию племянник двоюродный, прикрывает его по-родственному.
- Эх, был бы жив мой Митя, показал бы муженьку твоему, где раки зимуют…
Муж Шуры, Дмитрий, умер два года назад. Он был, пожалуй, единственным человеком в селе, которого Афанасий уважал и побаивался.
- Поезжай тогда в город, сними побои и заявление напиши, - посоветовала Шура.
- Даже не знаю, - замялась Ульяна, — это как-то не по-людски, на родного мужа в полицию заявлять…
- А он с тобой, по-людски, значит?! – возмутилась сестра, - блаженная ты, Ульяна, ей-богу! Афоня твой мало того, что пьёт, так еще и на шее у тебя сидит, случайными заработками перебивается! И на кой чёрт он тебе сдался!
На ночь Ульяна с сыном остались у Шуры. Сестра по опыту знала: раньше завтрашнего утра Афанасий не появится.
***
На следующий день, когда Ульяна и Вася еще спали, заявился Афанасий. С отвращением глядя на опухшее, небритое лицо зятя, Шура с думала о том, как несчастна Ульяна с этим мужчиной, как попусту растеряет она рядом с ним молодость, красоту и здоровье.
- Мои у тебя? – поздоровавшись, хмуро спросил Афанасий.
- У меня, где же им еще быть-то, - ответила Шура, - ты что ж это творишь, Афоня?! Совсем от водки мозги заплыли?
Удержаться она не смогла, хоть и знала: её нравоучения для Афанасия – пустой звук.
- Не начинай, Шурка, - поморщился он, - без тебя тошно. Ульяну позови.
- Спит она, потом заходи, - сказала Шура и, захлопнув дверь, заперла её на засов.
Позже, наблюдая в окно, как Ульяна с Васькой за ручку семенит по дороге следом за мужем, Шура испытывала чувство тревоги. «Не спокойно на душе как-то… Ох, чую, быть беде, быть непременно… Спасать Ульянку надо, да только как?» - размышляла Шура, глядя вслед уходящему семейству.
***
Дурные предчувствия Шуру не обманули. Через несколько дней она отправилась на почту, где работала Ульяна, но помещение оказалось закрыто. «Странно, - подумала Шура, взглянув на наручные часы, - где это она запропастилась? Уж полчаса, как должна на работе быть».
Шура дошла до дома сестры, остановилась на крыльце и прислушалась: из-за двери доносился плач ребёнка. Стараясь побороть нарастающую тревогу, она толкнула дверь, но та была заперта. Обойдя дом с другой стороны, Шура заглянула в окно и в ужасе отшатнулась: в одной из комнат на полу без движения лежала Ульяна, а рядом с ней сидел и плакал Вася, тряс её за плечо, словно стараясь разбудить. Афанасия видно нигде не было. Тут Шура вспомнила про еще один вход, ведущий из пристройки в дом, и бросилась туда. На счастье, эта дверь оказалась открытой.
Подбежав к Ульяне, Шура попыталась привести её в чувство. Наконец та зашевелилась и жалобно простонала:
- Голова…
Недолго думая, Шура достала телефон и вызвала «скорую». Когда приехал фельдшер, Ульяна сидела уже на диване, охватив руками голову.
- Что случилось? – спросил он, осматривая женщину.
- Упала, - пробормотала Ульяна.
- Да уж куда там, упала она! Муж её ударил, так и запишите! – вмешалась Шура.
- Ладно, потом разберёмся, - сказал фельдшер, - похоже на сотрясение. Леха, тащи носилки!
Ульяну увезли в больницу. Шура забрала Васю к себе и пообещала приехать к вечеру. Наведавшись в больницу, Шура первым делам переговорила с лечащим врачом и с удивлением узнала, что Ульяна объяснила свою травму падением со стремянки, на которую она якобы залезла, чтобы вытереть пыль с высокого шкафа.
- Она вам неправду сказала, это муж её так, скотина этакая! Опять небось напился, сволочь! - горячилась Шура.
- Но пациентка утверждает обратное, - развёл руками доктор, - вы лично видели, что он её ударил?
- Нет, но точно знаю, - старалась объяснить Шура, - она просто его покрывает понимаете? Муж, видите ли, родной человек…
- Если никто не видел, тогда и говорить не о чем. Извините, мне нужно идти.
На следующий день Ульяне стало лучше, и Шура, приехав в больницу, попыталась уговорить её признаться и заявить на Афанасия.
- Нет, Шура, я не буду, - отказалась Ульяна, - не могу я так…
- Ну и дура ты, Уля, - в сердцах воскликнула кума, - прибьёт он тебя когда-нибудь насмерть, дожалеешься!
- Он просто больной человек, Шура, лечить его надо! Он, когда трезвый, хороший ведь мужик, - оправдывалась Ульяна.
- Ты ж сама говорила, что Афанасий и слышать ни о каком лечении не хочет! Ты себя-то не обманывай! Уж второй год пьёт, как не в себя, и бросать-то не собирается! – кипятилась Шура, но Ульяна стояла на своём.
Разозлённая её упрямством, Шура покинула больничную палату. По дороге домой она всё яснее понимала: нужно что-то делать, иначе совсем скоро Афанасий отправит её сестру на тот свет. Размышления привели её к пугающей и одновременно верной, как ей казалось, мысли: от вредного пристрастия Афанасия нужно избавить любыми способами, а если не выйдет, то избавиться придётся от него самого.
***
На следующий день Шура, оставив племянника у соседки, отправилась к Евдокии Самойловой, или Самойлихе, как её называли местные. Самойлиха жила на отшибе, сама по себе, ни с кем из сельчан не общалась, на людях показывалась редко. Её недолюбливали и даже боялись, потому что за Евдокией давно и прочно закрепилась слава недружелюбной и мстительной ведьмы. Несмотря на то, что Самойлиха всю жизнь прожила в родном селе, о ней никто ничего толком не знал. Ходили о Евдокии самые невероятные слухи, один фантастичнее другого. Некоторые рассказывали, что она была когда-то набожной и смиренной женщиной, в церковь ходила не для «галочки», как иные, а по причине истинной веры. Только вот однажды единственный сын Евдокии умер: то ли от болезни, то ли от травмы. С тех пор она якобы в боге разочаровалась и ушла от людей, посвятив себя тёмным силам. Другие же говорили, будто Самойлиху в юности лишил девичьей чести какой-то заезжий парень и бросил беременную, и она, желая отмстить, обратилась к чёрной магии. Расходились мнения сельчан и по поводу возраста Евдокии: одни говорили, что ей под восемьдесят, другие настаивали, что старухе перевалило за девяносто. Что из этого правда, что нет, сказать трудно. Сама Евдокия никогда не подтверждала и не опровергала всех этих историй. Но в том, что она определённо была наделена сверхъестественными способностями, никто не сомневался.
Шура хорошо помнила случай с Игнатом Ширяевым. У него вышел спор за землю с соседом, Григорием Рудым. Сосед считал, что половина поля – его, Игнат, соответственно, полагал, что земля принадлежит ему самому. Дело однажды дошло до драки, после которой сосед пригрозил Игнату мучительной смертью. Поздним вечером несколько человек видели, как Григорий шёл к Самойлихе, а на следующее утро Игнат неожиданно стал мучиться от жутких болей в животе. Его забрали в районную больницу, но диагноз поставить не смогли. Через четыре дня Игнат умер.
Припомнила Шура и еще несколько странных смертей, к которым, по мнению сельчан, была причастна Самойлиха. Однако за много лет никто так и не смог доказать вину местной ведьмы в загадочной гибели людей, и Шура решила, что обратиться к Евдокии будет самым разумным решением. Если ведьма от алкоголизма зятя освободить не сможет, то пусть его самого к праотцам отправит – туда ему и дорога.
***
Шура перешла реку, дошла до конца улицы и свернула направо, к опушке, поросшей жиденькими берёзками. За рощей, недалеко от болот, и жила Самойлиха.
Шура подошла к бревенчатому домику и, скрипнув калиткой, вошла во двор. Самойлиха, бойко орудуя тяпкой, окучивала картошку.
- Здорова будь, Евдокия Ивановна! – громко произнесла Шура, подходя ближе.
Старуха оглянулась и, смерив женщину недобрым взглядом, сказала:
- Зачем орёшь? Я не глухая. И тебе не хворать. Чего надо?
- Дело есть, - коротко ответила Шура, протягивая Евдокии пакет с продуктами. Денег, насколько она знала, ведьма не брала, а вот к продуктам относилась благосклонно.
Заглянув в пакет, Самойлиха ухмыльнулась:
- Щедра ты, девка. Дело, видать, непростое?
Шура кивнула.
- В дом пойдем, нечего здесь беседовать, глаза и уши нынче и у деревьев есть, - сказала Евдокия и поманила гостью за собой.
Войдя в дом, старуха заперла дверь и предложила Шуре присесть. Сама же села напротив, исподлобья глядя на женщину.
- Ну, выкладывай, что у тебя.
Шура рассказала ей об Афанасии и о той опасности, которая грозила её сестре от пьющего и агрессивного мужа.
- Бес, говоришь, вселяется, - задумчиво произнесла старуха, потирая жилистые ладони, - ну-ну… А сестрица твоя небось в церковь бегала, перед иконами лбом билась?
- Бегала, - со вздохом призналась Шура, - и к участковому ходила, да всё бесполезно. Мужа она просила, умоляла, на коленях стояла – никакого толку. Всё перепробовала. Вот и пришла я к тебе, Евдокия Ивановна, за помощью. Жаль мне Ульянку, пропадёт ведь…
- Дай-ка мне руку, - попросила ведьма.
Шура послушно протянула свою ладонь. Самойлиха вцепилась в неё сухими, жёсткими пальцами, закрыла глаза. Шура видела, как под тонкой кожей век глазные яблоки старухи заходили ходуном, а губы зашевелились быстро и беззвучно. От этого зрелища женщине стало не по себе.
Наконец Самойлиха открыла глаза.
- Поздно ты пришла ко мне, девка. Вижу на зяте твоём клеймо – сидеть ему в тюрьме, а сестра твоя под крестом лежать будет.
- Так и знала, прибьет он Ульянку, - пробормотала Шура, - а есть ли такое средство, чтобы от Афанасия… ну, чтоб не было его больше?
Старуха пытливо заглянула Шуре в лицо и спросила:
- Ты хоть знаешь, о чем просишь меня?
- Знаю. Понимаю я всё. Только если иначе никак, придётся такой грех на душу взять. Мне сестра с племянником всех на свете дороже, - ответила Шура, - ты скажи лучше, можно ли…
- Отчего же нельзя, - отозвалась Самойлиха, - много средств для того имеется, выбирай, какое хочешь. Могу с ума свести, чтобы зять твой утопился, например, или повесился. Но на то время требуется…
- Нет у меня времени, - отрезала Шура, - побыстрее надо. Сможешь?
Старуха пожевала губами, встала, прошлась по комнате и, вернувшись на место, сказала:
- Есть один способ. Только вот что: сама ты должна зятя на тот свет отправить, своими руками. Духу-то хватит? Али испугаешься?
- Хватит, - уверенно ответила Шура.
- Тогда слушай. Дам я тебе порошок один. Ты его эту зятю в любую жидкость брось. Хоть в воду, хоть в суп, главное не в выпивку, поняла? Вскрывать его потом будут – ничего не найдут, не бойся.
- Поняла. Сколько ждать? – спросила Шура, принимая из рук Евдокии маленький холщовый мешочек.
- Сутки, может, двое. Мешочек сожги в тот же день, не храни.
Поблагодарив ведьму за помощь, Шура ушла. Теперь ей предстояло лишь дождаться удобного момента.
***
Вечером к Шуре пришёл Афанасий. Пропив два дня и выспавшись в сарае на заднем дворе, он вернулся в дом, но ни жены, ни сына там не обнаружил и решил, что Ульяна, должно быть, снова сбежала к сестре.
- Шур, позови Ульяну, - попросил он, - пусть домой собирается.
- А нет её у меня. В больнице жена твоя, Афоня. Довёл ты Ульяну до больничной койки, ирод! И как тебя только земля носит?! – вспылила Шура, увидев на пороге помятого зятя.
- Как в больнице?! – изумился Афанасий, - неужто я её? Вот дурак! Это всё спирт проклятый! Я ведь не помню ничего, Шура, богом клянусь! Всё как в тумане… что ж делать-то теперь, а?
И он сел на крыльцо, схватившись руками за голову.
- Пьянка тебя, Афоня, до добра не доведёт! Не стыдно тебе, кабану здоровому, на жену руку поднимать? Сына сиротой оставить хочешь?! – продолжала Шура, распаляясь всё больше.
- Ой, не кричи, Шурка, сам знаю. Дай-ка лучше попить чего-нибудь.
Шура не могла поверить своей удаче – вот он, тот самый удобный случай!
- Сейчас принесу, - сказала она и вошла в дом. Налив в кружку домашнего кваса, Шура метнулась к комоду, достала припрятанный под бельём мешочек, быстро высыпала его содержимое в квас и размешала. Жидкость помутнела, но несколько секунд спустя приобрела обычный цвет.
- На, пей, - сказала Шура, протягивая зятю кружку с квасом. Афанасий жадными глотками осушил её до дна и довольно зажмурился.
- Эх, хорошо! Ладно, пойду я, - произнёс он, поднимаясь с крыльца, - завтра в район поеду, к Ульянке, прощения просить. Ты пригляди пока за Васькой.
- Ишь ты, папаша! Без тебя разберусь!
Афанасий ушёл, а Шура занялась по хозяйству, стараясь не думать о том, что только что совершила. Но, глядя на племянника, сосредоточенно рассматривающего картинки в детской книжке, она решила, что всё сделала правильно.
***
Следующим утром Афанасию стало плохо. Проснувшись на рассвете, он не смог встать с постели – сильно болела и кружилась голова, а сердце стучало так, что казалось будто оно вот-вот выскочит из груди. Его мучила жажда. Кое-как поднявшись, Афанасий добрёл до кухни и дрожащими руками зачерпнул из ведра холодной воды. Но до рта не донёс – выронил ковш и, опустившись на колени, отхлебнул прямо из ведра. «Ну Михалыч, ну удружил! Пей, говорит, Афоня, смело, это настоящий спирт, чистейшая, говорит, жидкость! Вот тебе и настоящий! Только б не сдохнуть!» - мрачно подумал Афанасий, вспомнив недавнюю попойку.
Потом он, опираясь на стену, вернулся в комнату и рухнул на кровать. С каждой минутой нестерпимая боль, словно обручем, сжимала голову. «Нужно позвонить», - промелькнуло в мозгу у Афанасия. Он принялся шарить вокруг себя рукой в поисках телефона, но найти так и не смог. Попытавшись встать снова, он с ужасом понял, что не чувствует собственных ног. Скатившись с кровати на пол, Афанасий пополз к выходу. Он пробовал кричать, но вместо слов изо рта вырывались лишь глухие хрипы. Наконец силы окончательно покинули его, и Афанасий, дёрнувшись всем телом, затих, растянувшись на полу…
***
Смерть Афанасия не стала неожиданностью для сельчан. Все решили, что причиной был, как это часто бывало, некачественный алкоголь. Ульяна, узнав о смерти мужа, долго плакала, причитая по-бабьи о потерянном супруге. Вскоре после похорон её выписали из больницы, и они с сыном стали жить вдвоём. Шура не без удовольствия подмечала, как со временем сестра расцветает на глазах, как она теперь чаще улыбается и смеётся. Однажды Ульяна призналась:
- Знаешь, Шура, может, и грех так говорить, да только, может, оно и к лучшему? Я ведь с Афанасием справиться всё равно бы не смогла… Любила его, конечно, муж всё-таки… Но какая мне с ним жизнь? Не жизнь, а мучение одно.
- Почему же грех, Уля? Афанасий сам себе такую жизнь выбрал, насильно в него никто не заливал. А ты у меня еще молодая, будет у тебя и любовь, и счастье, и муж хороший, - улыбалась Шура, обнимая сестру. Об Афанасии она старалась не думать: слишком тяжелы были её мысли об отравленном зяте.
А зимой Шура вдруг пропала. Над селом тогда весь вечер и всю ночь свирепствовала небывалая вьюга, заметая по пояс улицы и дворы. Не сумев дозвониться до сестры на протяжении нескольких часов, Ульяна забеспокоилась. К утру, когда вьюга стихла, она, с трудом пробираясь по заметённым улицам, дошла до дома Шуры, но он оказался пуст. К поискам подключились сельчане, вызвали волонтёров из города, но тщетно – Шуры нигде не было.
Её нашли весной, неподалёку от дома на обочине дороги – тракторист, расчищавший село на следующий день после вьюжной ночи, её не заметил, завалив тело снегом. Шура, скорее всего, погибла от переохлаждения – видимо, выбилась в пути из сил, упала и замёрзла. Куда она шла и откуда, так и осталось неизвестным…
Вскоре после этих событий Ульяна, продав оба дома, уехала из села в город. Там она снова вышла замуж – на этот раз брак её, как и предсказывала когда-то Шура, оказался счастливым.
Автор: Белка