Вначале без особой политики.
Вчера днем подхожу я на одной станции метро к платформенной раздвижной двери и становлюсь сбоку от нее в ожидании поезда. По бокам так же, как я, стоят другие ожидающие. Всё обыденно, всё как всегда.
Сзади подходит женщина. Обойдя ожидающих, встает непосредственно перед дверью прямо по центру и тоже ждет. Мне становится интересно.
Разглядываю гражданку. Лет шестидесяти. Коренаста. Неплохо одета. В очках. Стоит спокойно и смотрит на дверь перед собой.
Приходит поезд. Двери открываются. Возникает два неравноценных противонаправленных потока. Уверенно ступающие люди выходят из вагона наружу. Уверенно ступающая женщина движется внутрь. На негодующие возгласы не реагирует ни голосом, ни внешним видом.
Заканчивается первая технологическая фаза, номинально высадочная. Начинается вторая, посадочная. Вхожу. Вижу замечательную женщину уже сидящей. Рядом с ней свободное место. Отчего-то не сажусь, предпочитаю постоять.
Ловлю реакцию пассажиров на закончившуюся сценку. Особенно живописен длинный парень, прилипший задней частью туловища к перилам. Вижу, что он весьма впечатлен картиной силового проникновения. Лицо его подвижно, глаза изумлены, в покачивании головы – восхищение, смешанное с неодобрением. Пройдясь взглядом по лицам пассажиров, молодой человек пытается отыскать родственные души, способные оценить уникальность мини-спектакля. Однако нет. Какую-то реакцию можно прочесть в поведении еще нескольких пассажиров, но большей частью - банально сердитую. Всё. Едем.
Не успевает поезд подойти к следующей станции, как женщина тут же встает, приближается к двери и все в той же своей строгости и деловитости ждет выхода. Поезд останавливается. Женщина выходит. Занавес опускается.
А я на весь остальной путь погружаюсь в размышления о двух культурах. О культуре людей, взирающих на себя как на одну из сторон вселенной с отнесением всего остального к другой ее стороне. Это остальное воспринимается ими как приложение к собственной фигуре, как элемент собственного обрамления. В указанное остальное входит в том числе весь существующий мир живого.
А другая культура живет в тех людях, которые ощущают себя существующими в мире равных им прочих, которые нуждаются в таком же, как они сами, отношении.
Речь идет не о категориях культуры на уровне простых форм вежливости «спасибо-пожалуйста» или шаблонных норм поведения в обществе. Например, я вполне могу допустить, что поразившая мое воображение женщина преподает науку столового этикета и любого из нас может довести до отчаяния экзаменационными вопросами о функциях разнообразных столовых ложечек и вилочек.
Данная гражданка успела к сегодняшнему дню прожить основной кусок отпущенной ей жизни, она уже не будет учиться чему-то революционно новому, и все возможное для нее новое будет замыкаться на совершенствовании наработанного старого.
Совсем нередки в нашей жизни люди такого вот пробивного или самодеятельного склада. Любой из вас припомнит массу случаев, связанных с подобными лицами. Это только не кому-то, а вам кажется, что припаркуйся вон тот Лексус на полметра вперед, и на площадке поместились бы не три, а четыре автомобиля. А хозяин Лексуса об этом и думать не подумает.
Один из съездов Единой России проходил в Петербурге. Закончив на нем работу, стою я, значит, в ожидании коллеги неподалеку от раздевалок и близко к центру большого холла. Через скопление народа у раздевалок начинаю замечать, что люди расступаются перед каким-то движущимся объектом. Спустя несколько секунд всё становится ясно. Через относительно густую толпу шествует один из тогдашних столпов отечественной правоохранительной системы. Идет, спокойно глядя далеко вперед, ступая уверенным, твердым шагом, и все оказывающиеся у него на пути шарахаются в стороны. А он продолжает движение строго по прямой, идет, чрезвычайно важный, широкий, уверенный в себе. Он знает, что он для того, чтобы идти, а остальные - для того, чтобы расступаться.
Вот чиновник уже рядом, и я замечаю, что оказываюсь ровнехонько на траектории выбранного им маршрута. Вы знаете, тот шаг в сторону я всё же сделал. А впоследствии этого себе не простил. Возможно, подвела меня – очень хотелось бы так думать – вежливость или привычка к вежливости.
Ну так к черту её, такую вежливость! Ничего не стоило остаться на месте до самого момента столкновения. В баскетболе и ручном мяче в таких случаях штрафным наказывается атакующий. Ну упал бы я на спину, сгруппировался и сейчас вспоминал бы тот случай с другим чувством… Но всё это - «если бы» … А я отступил.
Сказанного здесь о себе пока достаточно. А насчет того гражданина – что бы вы мне ни говорили – я знаю, порядочным человеком он быть ну никак не может.
И вот тут, друзья, начинается сегодняшнее политическое. Выступлю-ка я защитником скреп и традиций. Традиции – уж не взыщите – они не в том, кто с кем спит. «Сон», по-моему, дело десятое. И личное. Личное дело «спящих». Есть вещи поважнее. Которые на самом деле определяют нравственное состояние нации.
Тот русский народ, который я воспринимаю своим и с которым себя отождествляю, был совестливым. Так уж получалось, что как-то исподволь, незаметно в саму кровь всех родных мне людей въедалась необходимость отвечать за свои дела перед собственной совестью. Высоко почитались в русских людях скромность, способность к самоиронии, справедливая оценка достоинств других.
Если мне начнут говорить, что все последние упомянутые мной качества, которыми может быть наделен народ, погрязший в слепом подчинении, оказываются очень удобными для ушлой, настойчивой, целеустремленной власти, я с этим спорить не буду. Но. Не для власти же мы проживаем свою штучную жизнь, и не одни взаимоотношения с ней определяют содержание оной. Мы все-таки какое-никакое общество и внутри этого общества между собой как-то взаимодействуем.
Хорошо. Тогда взглянем на качества, противоположные указанным выше. Сами по себе они существовали и прежде, но впоследствии были сильно подкреплены сторонними влияниями. Не знаю, как по вашему, а по моему внутреннему представлению, русскому национальному характеру были чужды самореклама и оплевывание любого, «кто не я». По крайней мере, в прежние времена такие настроения не процветали так, как они процветают сейчас.
В этом присутствует любопытный момент. Одно время тотальное влияние Запада, ставшего доступным из-за вдруг открывшихся в его сторону ворот, превратилось в чрезвычайно ощутимое. Все вдруг бросились воспитывать в себе и в детях неутомимых и беспощадных успешных делателей собственного будущего. Любой ребенок порядочных родителей обязан был стать лидером. Ну-ка представить себе Петербург, населенный такими чудо-людьми: пятимиллионный город – и одни лидеры, а мусор вывезти некому.
Интересно, что науку хождения по чьим угодно головам для достижения целей личного преуспеяния лучше всех усвоили деятели, обжившие нашу политическую вершину. Кто из вас не видел, как они живут и как себя ведут! Но при этом они же первыми порицают ненавистный им по иным причинам Запад. А вторят им те, кто делом своей жизни сделал борьбу с неправильно "спящими". При этом не кто иной, как именно наша политическая верхушка, усвоившая те самые критикуемые ею западные ценности, постоянно неистовствует в порицании язв этого самого Запада - средоточия всех видов зла и порока.
Однажды в краткой и огрубленной форме я уже высказывался о разнице в собственных ощущениях от жизни при капитализме и при «справедливом» социализме. Лично для меня – для вас может быть по-другому - заметно привлекательнее возможность своей лопатой нарыть по заданию соответствующее моим силам количество грунта, получить за это причитающуюся мзду, прийти в магазин и уйти из него с аккуратно завернутым товаром, не потрудившись запомнить лицо продавца.
В прежнее время от лопаты зависело куда как меньше: многое определяло аккуратное конспектирование Карла Маркса и Фридриха Энгельса, критические выступления на собраниях в адрес прогульщиков и тунеядцев и вообще поджигателей войны, знание тропок к черным входам магазинов и вечерние прогулки по тротуарам с повязкой дружинника. А если не с черного входа, то именно перед тобой товар после двухчасового стояния имел обыкновение закончиться. Но те-то два часа ты не просто стоял, а сильно переживал, что вот сейчас, вот сейчас скажут: "Расходитесь!". А когда его снова "выкинут", об этом у основоположников не написано.
Но власть чистогана имеет вторую, далекую от принципов нормальных отношений, отвратительную сторону, которую мы массово наблюдаем в современной жизни нашей страны. Не закаленного уроками совести гражданина она способна подчинить себе со всеми потрохами. Дай ему бумажки с пропечатанными цифрами номинала, и он сделает все что угодно. Например, пойдет за хорошую зарплату убивать. А рудименты совести останутся зашлифованными животворящим крестом священника и ладным шаманистым пением во славу оружия, исходящим из родного сердцу телевизора. Более о военном я здесь ничего развивать не буду. С этого, с военного, я данный свой канал как раз и начинал и это же я неизменно буду продолжать в дальнейшем.
Закончу своим увлечением – спортом. Спорт – такая штука, которая позволяет на высочайшем накале человеческого чувства, на нерве натянутой струны, ощутить гордость за свою национальную команду, спортсмена, испытать чистую радость «за своих», за страну, в которой родился, вырос и живешь. И какие же чувства ты испытываешь, когда оказывается, что жадные и циничные политиканы обманули тебя, по-свински накачав массу людей, кажущихся тебе героями, допингом и заставили тебя, одураченного, стыдиться за себя от того, что ты так глупо скакал от радости? Как ты после такого относишься к самим мошенникам-допингерам?
В эти дни исполняется 10 лет со времени проведения Сочинской олимпиады. И ведь не постеснялись же на телевидении развернуть широкомасштабный фестиваль славопений в честь минувшего события – конечно же, с описанием все преодолевающего и сокрушительного победного марша российского спорта по северокавказским горам и долам, а с них – по экрану.
Им не стыдно. Стыдно мне. За них. А еще больше стыдно перед миром, для которого Сочинская олимпиада – самая скандальная во всей спортивной истории.