Спустя часа два ко мне заскочил мелкий. Я удивился: почему он распыляется на встречи перед концертом? Он должен привести себя в порядок и быть на сцене одетым с иголочки. Эрвин всегда тщательно готовился к мероприятиям подобного рода, а тут, к тому же, свыше тысячи иностранных зрителей, и он – представитель всего Союза! Но я промолчал, иначе не получил бы ответ от этого строптивца.
– Как поживаешь?
Я сидел на скамье у больничной аллеи, а мелкий ходил передо мной, держась молодцом. Его что-то беспокоило – он смотрел то на одно дерево, то на другое, то на кусты, то на птичек, так что мне показалось, что он боится встречаться со мной глазами. А мои глядели на него в упор, и он это мельком узрел.
– Неплохо, как видишь. Со всеми руками и ногами, и голова пока соображает.
– А потом она, что, соображать перестанет? – он искренне волновался. – Твоя болезнь прогрессирует?
– До того, как загремел сюда, думал, что у меня вторая стадия. Но этот обморок и спровоцировавшие его спазмы, а также иные симптомы, которым я поначалу не придавал значения, указывают на четвёртую стадию. Так что, хоть я и врач, в своём собственном случае предсказывать не берусь.
– А четвёртая стадия – это сколько по времени? – осторожно спросил мелкий.
– Да кто ж её знает. Здешний онколог даёт мне месяцев восемь. Я сам – поскольку человек я очень оптимистичный – даю себе год.
Эрвин плюхнулся на скамью рядом со мной. Я не видел смысла что-то скрывать от него. Мы всегда были почти на равных. Он относился ко мне не с тем нежным почтением, которое я слышал в его голосе, когда он говорил по телефону с Герхардтом. Но всё же мелкий питал ко мне уважение.
Тут он усмехнулся:
– Довела она тебя всё-таки...
– Закрой варежку! – по-русски, жёстко, осадил я его.
Эрвин даже пригнулся. Я видел, как сильно он хотел себя оправдать и в который раз указать мне на мою бестолковую мучительницу.
– И вот что я скажу тебе. Когда-нибудь пригодится. Будешь винить в своих страданиях кого угодно, кроме себя, – из ямы не выползешь. Ты понял?
Он молчал какое-то время, разбрасываясь между желанием обидеться на меня, пропустить мимо ушей или, возможно, прислушаться. Последнее, зная его натуру, было маловероятным. Но, может, однажды грянет гром.
– Я, что, по-твоему, сейчас в яме? – тихо отозвался он.
– Откуда мне знать? Мы почти не общаемся. С виду у всех у нас всё в порядке.
Мелкий опять усмехнулся:
– По-моему, важно, чтобы с виду ты был король. Что у тебя внутри, редко кого колышет.
В этот момент я им гордился. Он всё-таки был удивительный парень. Не знаю, совсем не знаю, что из него получится. Я не верил, что он мог отказаться от отца. Я не верил, что он злился на него и на мать все эти годы, когда его столько раз унижали из-за арийской внешности. Я не мог поверить, что этот мальчик способен на откровенную жестокость. Наоборот, логично, чтобы он всеми руками голосовал за лучшие человеческие качества. Я думал, что воспитал хорошего человека, пусть и с вредным характером. Мы все не ангелы, верно?
– Эрвин, а твоя дочка вполне симпатичная особа, если присмотреться. Сегодня она впервые накрасила тушью глаза. Кажется, я ей нравлюсь.
О женщинах мы всегда разговаривали полусерьёзно, но в данном контексте я не мог поддержать этот тон.
– А она тебе? – кашлянув, промямлил я, так как язык присох к нёбу из-за первой ноты предчувствия.
– Говорю же, она симпатичная фройляйн, этого достаточно.
Я слышал раньше похожие речи. В таком духе мелкий сообщал о какой-нибудь влюблённой в него дурочке.
– Для чего достаточно? – я пристально смотрел на него.
Мы встретились глазами. Он их не сразу отвёл, бодро вскочив со скамьи и широко улыбнувшись:
– Всего лишь для моего прекрасного настроения, дорогой воспитатель. Так я пойду. Чую, как публика уже дышит мне в спину!
Мне не понравилось то, что я увидел в его глазах. Но я не поверил.
– Да, совсем забыл! – обернулся он. – Отец не заходил к тебе?
– Мой отец умер много лет назад, – скрестив руки на груди, я глядел на мелкого.
Он закатил глаза и перешёл на русский:
– Я не про твоего, вестимо.
– А про какого же ещё? Ты своего, кажется, тоже записал в мертвецы.
Даже Герхардт после моих промашек на войне не смотрел на меня так, как его мальчик – в самый мирный день, в эти секунды. Никогда прежде я не замечал за Эрвином-младшим такого настроения. И я долго не находил слова, чтобы описать этот взгляд. Железный? Жёсткий? Ледяной? Колючий? Резкий?
– Не твоё собачье дело, воспитатель, – проговорил он не моргая, будто вместе с его глазами остановилось и время.
– Он уехал, – бросил я ему в спину.
Эрвин метнул мне напоследок: «Тем лучше» – и ушёл своей дорогой.
Я понял, что он приходил только для того, чтобы спросить про отца. Но вместо приятного осадка, который я привык ощущать после общения с ним, в моём сердце беспорядочно тарахтел букет тревожных звонков. Что-то было не так. Что-то шло совсем не так, как хотелось бы в солнечный майский день.
Наконец, меня осенило. Тот допрос, где пытали Белобрысую Бестию. Беспощадный взгляд штурмбаннфюрера. И взгляд Эрвина-младшего. Они были идентичны.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь: https://dzen.ru/a/Zcf1zyfcYBZnkoQH?share_to=link
А здесь - начало этой истории: https://dzen.ru/a/ZH-J488nY3oN7g4s?share_to=link