Петрович - мужчина простой, незамысловатый, к алкоголю очень даже расположенный. Жена у него Татьяна - непримиримый борец с его вредной привычкой. Дама она крупная, энергичная, громогласная, на расправу скорая.
Боялся ее Василий Петрович сильно, но водку любил сильней. Так и проходила его жизнь. Помните знаменитое: «Украл, выпил - в тюрьму»? А тут иначе: «Заработал, пропил - нагоняй от Татьяны».
Детей Василий и Татьяна хороших воспитали. Двое парней и одна девочка. Максим - по строительству все умеет, Данила - машины чинит. А Настюша шьет лучше, чем в ателье. На маме наловчилась на больших женщин шить, так что от клиенток отбоя нет.
Дети насмотрелись на пьющего отца и крепче шампанского на Новый год ничего не употребляют. Парни уже с девушками встречаются, к свадьбам дело идет. А Настя тихонько сидит, все на машинке строчит, никуда гулять не ходит.
Вроде бы и складно-ладно в семье, кабы не Петрович со своими запоями. А тут как-то приходит Татьяна домой, а Настенька стоит на коленях. Перед ней Василий лежит, бревно-бревном. Стоит Настя, дрожит как осиновый листик и плачет: «Папка помер!»
Татьяна, конечно, до пяток жаром обдалась, а потом охолонула и взялась сама мужа щупать. Холодный какой-то, а пульс вроде бы есть. Вызвала скорую. Кома сахарная. Оказывается, диабет у него давно был. И признаки были. А разбери у алкоголика, воду он хлещет с перепоя или от сахара?
Пришел в себя Василий только дня через три рано утром. Трясется весь.
- Танечка! - говорит. - Мне бы батюшку позвать. Мне в ад никак нельзя!
Задумалась Татьяна. Мать и бабушка у нее верующие были, Царство им Небесное. А вот сама не сподобилась. Куличи с яйцами ходила святить, еще воды крещенской набрать, и все.
А Василий прямо кричит на жену:
- Батюшку мне! Беги, пока я живой!
Испугалась Татьяна, выбежала из больницы. Симферополь она толком не знала. Всю жизнь в селе прожила, в город - только за особыми надобностями.
А тут я иду. Только пару лет священником служил. Иду по делу, в подряснике. У меня в больнице друг оказался. Надо было проведать и сугубо помолиться.
И вдруг налетает на меня не женщина, а танк, прежде всего по «бронебойности и стратегической инициативе». Чуть не сбила с ног.
- Батюшка! Ты же батюшка? Пошли за мной, быстренько! - и ничего не объясняя потянула за собой.
Василий лежал бледный, дрожащий. Медленно капало в вену лекарство. Я вошел спокойно, хоть дама и подталкивала меня всеми возможными способами.
Василий увидел меня, резко сел в постели, чуть не сорвав капельницу, и затарахтел:
- Батюшка, мне в смолу нельзя! Мне надо в Рай!
И тут же он тихо обмяк и растянулся, только испуганными широко раскрытыми глазами показывая, что жив. Вошла медсестра, побурчала, поправляя капельницу.
Первая мысль моя была о том, что мужик этот явно не в себе. Я расспросил жену об обстоятельствах, приведшим его в больничку. Я присел на стул рядом с Василием. Он сначала лежал молча, а потом приподнялся на локте и начал горячо, сбивчиво рассказывать.
Пытаться передать этот монолог в выражениях Василия Петровича не представляется возможным - набор слов, преимущественно междометий. Попробую изложить суть.
В пьяном мороке, а может уже в коме, причудился Василию мужичок-лапотник, росточком не вышел, зато глазами так и полыхает, злобный такой. Оттого видно - опасный тип.
- Умираешь? - говорит. - Небось в Рай хочешь?
Василий ему перечит, мол, это ты допился, а мне еще годков маловато будет. Всего-то пятьдесят два. Разве возраст, чтобы в гроб ложиться?
А мужичок смеется, прямо заливается:
- Сам себе век укоротил. Зачем тебе еще «годки»? Пропьешь ведь. А они дорогие. Одно только кровообращение знаешь сколько энергии съедает? Иммунитет, опять же. А чтобы мозги не слиплись от старости и от безделья? Зачем тебе все это давать? Ты же бесполезное существо. Пить и жрать только умеешь. Чуть поработал - снова водка. Короче, забираю тебя.
- В Рай? - почему-то писклявым слабым голосом спросил Василий.
А мужик расхохотался так, что мир зашатался.
- Смолы тебе горячей, а не Рай!
Тут и смола полилась прямо на голову, горяченная, удушливая. Через смолу вдруг слышит нежный Настюшин голосок: «Папочка, отзовись... Ой, горюшко какое! Папка помер!»
Глядь - потолок больничный, белый. Тело все болит, будто били его. Глаза прикрыл - снова смола льется, и хохоток противный мужичка-лапотника. Глаза открыл - Татьяна сидит и жалостливо так смотрит. Закрыл глаза - опять смола, забивает и нос, и горло. Глаза открыл - батюшка заходит. Это я. Тут уже закрывать глаза нельзя.
Вот примерно так представился мне полубред Василия. Даже если это чистый бред, то очень полезный для души. Больной-то испугался не на шутку. Я задумался, очень правдоподобная картинка нарисовалась, а Василий теребил меня:
- Делай что-нибудь! Чего сидишь? Я в смолу не хочу! Я в Рай хочу! Помолись, или что там положено?!
«Ишь ты, Рай ему подавай… Только Господь решает…» - думал я с особой горечью. Меня с начала священнической биографии возмущало такое потребительское отношение к Господу. Что-нибудь сейчас священник сделает, «шуры-муры наведет», и человек будет избавлен от ада и приобретет жизнь вечную.
Жалко, конечно, Василия. Я даже поежился, когда представил себе ливень из кипящей смолы. После таких образов молитва четче, и к исповеди дорога короче. Вот и Василию пассивно лежать никак нельзя. Надо энергично духовно потрудиться. Причем срочно, тут он безусловно прав.
Я долго рассказывал ему об исповеди и Причастии, пока он мог меня слушать. А потом он задремал.
Я вышел в коридор. Там на посту стояли три медсестры и обсуждали что-то медицинское. Когда я подошел, они умолкли и уставились на меня. Я обратился к медсестре слева:
- Пожалуйста, помогите. Мне надо организовать на завтра исповедь и причастие Вашего пациента. Можете дать мне координаты батюшки, который окормляет больницу? Сам я завтра никак не могу. Служба с утра.
Медсестра достала блокнот из сумки и стала листать, а та, что стояла справа, быстро спросила:
— Это вы почему решили, что Ленка верующая?
- По глазам, - сказал я, уже еле ворочая языком от усталости.
Лена нашла мне телефон священника. Я его набрал, представился, описал ситуацию. Отец Александр был полон решимости завтра же сразу после Литургии прибыть с Дарами.
Я познакомился с Леной, обменялся с ней телефонами и благословил. Ее коллеги провожали меня странными взглядами. Мелькнула мысль, что мы для невоцерковленного народа - как инопланетяне.
Затем я вернулся в палату, объяснил Татьяне, что завтра придет другой священник, поисповедует и причастит Василия.
Татьяна всплакнула. Она решила, что это последние обряды перед смертью. Я разуверил ее. Все, что предстоит пройти Василию, делают все прихожане храмов раз в три недели или чаще. Это способ жизни, хотя и способ смерти, которая тоже является частью жизни. Единственно возможный способ.
Я благословил Василия и его жену и поторопился к другу. Мне нужно было вернуться домой до вечерней службы.
Татьяна позвонила мне через неделю. Благодарила. Василий более-менее пришел в себя. Учится себе уколы инсулина делать. Батюшка приходил, поисповедовал, причастил. Рассказал, как жить надо. Дальше - видно будет.
Надеюсь, эта семья что-то усвоила из этого жизненного урока. Я больше никогда их не видел. Ничего не могу сказать.
Мне «в наследство» от этой ситуации осталась одна грустная присказка. Когда я гневаюсь, раздражаюсь, осуждаю, одним словом, грешу, я иногда сокрушенно, укоряя себя, говорю в сердце своем: «Смолы мне горячей, а не Рай!»
И ложатся в руки Святые книги, и с большим рвением хочется подальше убежать от смолы. И щемящее чувство своего недостоинства перед Божественной Любовью переполняет до слез.
Дай мне, Боже, крошечную капельку Твоей Любви, и я все смогу! Прости меня, Господи!
Слава Богу за все!
ПОДАТЬ ЗАПИСКИ на молитву в храме Покрова Пресвятой Богородицы Крым, с. Рыбачье на ежедневные молебны с акафистами и Божественную Литургию ПОДРОБНЕЕ ЗДЕСЬ
священник Игорь Сильченков.