Я смотрел на Жанну долго и никак не мог поверить в то, что это действительно она. Точнее, я прекрасно видел, что это она - лицо ее, прикрытое черным пакетом, было таким же красивым и спокойным, как при жизни. Складывалось обманчивое ощущение, что она просто уснула. В холодильнике было тихо, слишком тихо. Я слышал, как бьётся моё сердце. Оно стучало не в груди, а где-то в горле. Мне хотелось закричать от боли, но я не мог нарушить эту особую, мёртвую тишину.
Читать с начала: «Слеза Василиска. Глава 1.»
Я был на работе и не мог нарушить этот порядок, который всегда успокаивал меня. Поэтому я напряг кулаки, сжал зубы и смотрел на неподвижное тело, которое только что освободил от одежды. На Жанне было надето то легкомысленное леопардовое платьице, которое всегда раздражало меня, поэтому я с каким-то озлобленным остервенением раскромсал его ножницами в клочья. Итак, её нашли на улице. Смерть, якобы, наступила, несколько часов назад, причина смерти не установлена, но это точно не обморожение. Так “на глаз” заключил Петрович, мельком взглянув на тело, лежащее на секционном столе.
— Ты даже толком не взглянул на неё! Может, её убили? Скорее всего, так и есть! — возмутился я.
— Это почему ж не взглянул! Да я все цвета ее татуировки рассмотрел! Видал, какой у нее дракон на пузе? Не простая видать, девчонка.
— С чего ты взял? — насупившись спросил я.
Старый патологоанатом усмехнулся, его впалые щеки, покрытые жесткой, трехдневной щетиной, затряслись.
— Простые девчонки такие художества на себе не носят. Тут сразу видно, что в этой рыжеволосой головке было много ненужных мыслей.
Я кивнул, соглашаясь с ним и посмотрел на плоский живот Жанны. Дракон на бледной коже, завитки на лобке, округлые бедра… Мне вдруг стало неприятно, что ее обнаженное тело рассматривает старый алкаш Петрович, пусть он и врач. Но я ничего не сказал ему о том, что мы с Жанной были знакомы. Мне не хотелось, чтобы кто-то здесь об этом знал. Невыносимо будет работать, если все мне начнут выражать сочувствие. Я лучше в одиночестве свою боль выстрадаю, чем делить ее с кем-то.
— Следов насильственной смерти нет, это и невооружённым глазом видно, — развёл руками старик, — Все остальное потом. Извиняй, Антоша, моя смена закончилась несколько часов назад. Тебе просто повезло, что мы с Андреем Михайловичем засиделись в его кабинете. Так сказать, поздравили друг друга с наступающим. В нашей жизни новых годов будет - раз, два и обчелся, Антоша, мы уже старики… Вот только как вы тут, молодежь, без нас потом будете справляться?
Я нервно пожал плечами. Петрович грустно вздохнул, оперся обеими руками о стол, на котором лежало тело Жанны. Но увидев мой беспокойный взгляд, старик выпрямился и улыбнулся.
— Да не дергайся ты! Вскроем, не переживай! Но точно не завтра, — проговорил Петрович, глядя на меня пьяными глазками, — так что, оставляй эту красавицу, как есть, в следующем году. Не убежит же она из холодильника! Тем более, никто ее не ищет.
— Как же её оставлять? Долго ведь ждать-то, — растерянно промямлил я, — может быть и ищут ее, тебе почем знать?
Петрович со всей силы хлопнул меня по плечу.
— Эх, Антошка, любишь ты позанудствовать! Хороший ты парень, но уж больно ответственный! Не накаляй обстановку перед праздником. Хоть будет тебе с кем новый год встретить! — старик громко засмеялся, — А то обычно перед новым годом никто не мрет у нас, все боятся праздник родным испортить. Так что вечно у нас санитары новый год в одиночестве празднуют. А у тебя вон и компания уже есть!
Петрович захохотал еще громче, а мне вдруг стало так грустно от его неуместного черного юмора, что к глазам подступили жгучие слезы. Мы с Жанной хотели встретить новый год вместе. И вот, встретим его вместе… Какая злая ирония.
Петрович ушёл, на прощание от души поздравив меня с наступающим, и я долго смотрел, как он удаляется все дальше и дальше от морга нетвердой походкой. Торопиться мне все равно было некуда. А потом снег пошёл такими крупными хлопьями, что за окном ординаторской все слилось в сплошное белое, пушистое месиво, которое заполнило собой весь мир…
***
Позже, собравшись с духом, я снял с головы Жанны черный пакет. Труповоз Гриша надевал пакет на голову всем своим «пассажирам», чтобы ничего не вытекло из носа и ушей, пока он вёз тела в морг. Всякое бывает. Вот только на Жанне этот плотный, грубый полиэтилен, выглядел безобразно и кощунственно. Хотелось скорей освободить её от него. Пусть лежит без него. Правая рука её вдруг резко дернулась, и я вздрогнул, даже отскочил в сторону от стола, хотя не раз видел такие посмертные шевеления, они были вполне естественным процессом. Но теперь это едва заметное движение руки породило в моей страдающей душе нелепую, призрачную надежду. Я подошел к Жанне и склонился над её лицом.
Она была очень бледной, кожа светилась белизной, глаза были широко раскрыты. Казалось, Жанна внимательно смотрит в потолок. Этот ясный, незатянутый мутной пеленой взгляд синих глаз насторожил меня. На ее теле не был ни следов обморожения, ни трупных пятен. Кожа была идеально ровная и белая, как будто фарфоровая. Я не мог отделаться, от мысли, что она не мертва, что это ошибка, что сейчас она моргнет или улыбнётся мне. Я проверил дыхание, пощупал пульс и судорожно вздохнул. Нет, признаков жизни нет.
И тут на меня обрушились чувства, которые я сдерживал все это время. Я запрокинул голову и закричал, что есть сил.
— Аааа! Аааа!
Жгучие слезы разъели солью веки, хлынули из глаз, покатились по щекам и запутались в многодневной щетине. Минут десять я рыдал над той, которую уже успел так сильно полюбить. Она сейчас была необходима мне, вечно одинокому, потерянному. Она была мне нужна, как воздух, как главный жизненный ориентир. Но ее больше нет. Жанна мертва…
Я заставил себя успокоиться, закрыл ей веки и накрыл тело белой простыней. Мы не практиковали такое в морге, и простыня была моя личная, я принёс ее из ординаторской. Жанна была не просто трупом, она была моей умершей возлюбленной, я не мог просто так закатить ее в холодильник и оставить там голую. Простыня - та малая часть заботы, которую я мог еще для нее сделать.
***
Примета Петровича о том, что перед новогодней ночью “никто не мрет” оказалась полной ерундой. Потому что скоро Гриша-труповоз привез мне еще одного гостя на “новогоднее застолье”. Окоченевшее тело лежало на каталке в странной, скрюченной позе. Тут сразу все было ясно - смерть наступила в результате переохлаждения. Иными словами, мужик напился и не дошел до дома - уснул в сугробе. Таких “подснежников” за зиму в нашем промерзшем насквозь городишке бывает до двадцати штук. А если морозы стоят затяжные, то можно и вовсе со счету сбиться. В основном, замерзают мужчины в состоянии алкогольного опьянения. Пьют у нас много. Как-то Петрович пошутил, что это так нехватка солнечного света сказывается на людях. Думаю, в этом есть доля правды.
Освободив труп замерзшего мужчины от одежды, я подписал на бедре номер и покатил каталку к холодильнику. Открыв дверь и включив свет, я увидел, что простыня валяется на полу возле каталки Жанны.
“Странно! Неужели опять крысы?” — подумал я. С крысами в морге мы боролись постоянно, даже пробовали заводить котов, но котам с мертвыми жить не нравится, они отсюда быстро сбегают в поисках лучшей жизни. Честно говоря, я не знаю, с чем это связано. Напарники утверждают, что они тут чувствуют духов, но я в это не верю, я уже рассказывал свою точку зрения насчет призраков. Скорее всего, мы их просто недостаточно хорошо кормили, надеясь на то, что они будут сыты пойманными крысами. Надо сказать, крысы здесь бегали такого размера, что я, впервые увидев одну из них, решил, что это такса. Вели они себя нагло - обгладывали лица и животы трупам, на санитаров шипели и даже норовили броситься. Крысы изрядно портили нашу спокойную жизнь. Если проеденный живот трупа не был виден под одеждой, то с лицом дело обстояло хуже, приходилось лепить съеденные участки из воска, который у нас и так был в дефиците.
Увидев сброшенную простыню, я решил, что крысы вернулись. А ведь буквально на днях мы раскладывали кругом сильнейшую отраву.
— Вот твари ненасытные! — прошипел я, — скоро ли вы все передохнете?
Я подошел к Жанне, поправил простыню и посмотрел в ее лицо. Глаза ее снова открылись. Она смотрела куда-то в пустоту задумчивым синим взглядом. Я положил ладонь на ее веки и легонько надавил, чтобы они больше не открывались.
— Спи, милая, спи.
Я наклонился к её лицу и коснулся, губами холодного лба. Слезы опять подступили очень близко. На этот раз они застряли где-то в горле. Я положил простыню Жанне на лицо и вышел из холодильника.
Ночь близилась к концу, но на улице все ещё царила тьма. Снег кончился. Надо бы одеться, взять лопату и разгрести сугробы, которые намело около входа в морг. Так я и сделал - накинул куртку и вышел на улицу. Свежий морозный воздух слегка опьянил меня. Я быстро раскидал снег и минут пятнадцать смотрел на звезды, которых в чёрном небе было видимо-не видимо. Может и вправду мы после смерти стремительно летим вверх и становимся звездами? Я работал со смертью десять лет, но ещё никогда она не казалась мне такой близкой и страшной, как сегодня.
***
В ординаторской на меня навалилась такая усталость, что я сел за стол и, положив голову на руки, закрыл глаза. Хотелось забыться и ни о чем не думать хотя бы на несколько минут, но перед глазами стояло красивое, бледное, мёртвое лицо Жанны. Как тут забудешься! Сна не было ни в одном глазу.
Я тяжело вздохнул и открыл журнал учёта, чтобы внести туда записи о двух новых трупах. И тут вдруг из холодильника послышался шум - как будто что-то с грохотом упало на кафельный пол. Я соскочил со стула, нервно взъерошил волосы, протёр кулаками глаза и быстрым шагом пошёл в сторону холодильника.
— Совсем уже страх потеряли! — ворчал я на ходу себе под нос, имея в виду крыс.
У двери я замер на мгновение, не знаю почему. Просто взялся за ручку и прислушался. Показалось, что я здесь не один, и за дверью кто-то ходит. “Ой да, ну что за чертовщина в моей башке сегодня? Кто может ходить в холодильнике? Не трупы же!”
И не обращая внимания на то, что внутри у меня все сжалось от неприятного ощущения, я резко распахнул дверь и щёлкнул выключателем. Через пять секунд на потолке холодильника замигали две большие лампы. Когда помещение наполнилось холодным дневным светом, мои глаза округлились настолько, насколько это вообще было возможно, губы искривились, из открытого рта вырвался крик.
Тело Жанны на моих глазах вдруг начало сотрясаться в страшных судорогах. Голова билась о каталку с глухим звуком, рот приоткрылся, руки, ноги - все тряслось крупной дрожью. Я никогда такого не видел. Никогда! Да, трупы порой вздрагивают, это не детская страшилка, это факт. Мышцы после смерти самопроизвольно сокращаются, руки или нога покойника может внезапно дернуться. Но чтобы так… Такое просто невозможно!
— Жанна? — заикаясь, выговорил я.
Ее тело вдруг так же внезапно обмякло, замерло на каталке, а я все смотрел на нее и не мог сдвинуться с места. Меня редко что-то шокирует, но сейчас я был в шоке. Я чувствовал, как вся растительность на моем теле встала дыбом. И тут голова Жанны резко повернулась в мою сторону. Она смотрела не на меня, а куда-то мимо, взгляд ее был мертвый, безразличный. Но этого я вынести уже не мог - ужас нахлынул на меня огромной волной, я с грохотом захлопнул дверь холодильника и задвинул засов, а потом бросился бежать, что есть сил, по узкому коридору, в котором вечно не было света. Споткнувшись в темноте, я упал и, по-видимому, сильно ударился головой, потому что в следующую секунду перед глазами все резко потемнело.
***
— Здрасьте! Ау! Здрасьте! Есть кто живой?
В морге этот вопрос прозвучал весьма странно. Тот, кто спрашивал, стоял совсем рядом. И этот кто-то отчаянно тряс меня за плечо. Я вздрогнул, вскочил на ноги и зачем-то схватил стоящую рядом метлу.
— Тише, не пугайтесь! Я и так едва на ногах держусь. Если вы меня своей метлой ударите, я упаду и больше не встану… А может, и к лучшему. Вместе и похоронят. Так даже дешевле выйдет.
Маленькая, сухонькая женщина в шерстяном платке на голове и в стареньком полушубке стояла возле моего стола и говорила больше не со мной, а сама с собой. Я протер глаза, взял со стола очки и пригладил рукой растрепанные волосы. Из окна лился яркий солнечный свет, значит, на улице сегодня морозно.
— Вы кто? — спросил я, пытаясь спросонья собрать мысли воедино.
— Так жена я, — растерянно ответила женщина.
— Чья жена? — снова спросил я, а потом сам вспомнил про вчерашний труп мужчины и хлопнул себя по лбу, — простите, запамятовал.
— Сколько раз говорила этому пьянице, что когда-нибудь эта пьянка его сведет в могилу. И вот, на тебе! Свела!
Я понимающе кивнул, открыл журнал учета трупов, проставил сегодняшнюю дату и снова закрыл его. Мне срочно нужно было выпить кофе - голова гудела, как с похмелья, и отказывалась соображать.
— Одежду, обувь и гигиенические принадлежности успошему принесли? — спросил я у женщины, которая опять что-то шептала себе под нос, время от времени горестно всхлипывая.
— Принесла, принесла. За этим и пришла, — ответила она, — Люди новый год встречать готовятся, стол праздничный накрывают. А мне теперь какой праздник? Мужа хоронить надо, вот бегаю с самого утра. Не до праздников.
Женщина снова жалостливо всхлипнула, после чего протянула мне объемный пакет с одеждой.
— Все новое, чистое, из шкафа только-только достала. Покупали к сыну на свадьбу идти, и вот оно, как все сложилось…
Она достала из кармана полушубка носовой платок и шумно высморкалась.
— Примите мои соболезнования, — безразлично, на автомате произнес я, — Тело будет готово послезавтра утром. Заказывайте гроб, не тяните, а то впереди праздники, плотники тоже люди, сами понимаете…
— Ох, — вздохнула женщина, — а размеры-то какие?
— Перезвоните через час, я сообщу размер.
Женщина жалостливо заглянула мне в лицо.
— Можно мне на него, горемычного, хоть одним глазком взглянуть? — тихо спросила она.
— Нет, не положено, — строго ответил я и повернулся к ней спиной.
Она все никак не уходила. А потом я услышал, как она копошится в своей сумке.
— На вот, сынок, возьми денежку. Сколько есть. Только пусти меня к нему. Сам говоришь, праздники! Значит, никто не придет, не увидит. Мне, понимаешь, извиниться перед ним надо. Мы с ним вчера разлаялись в пух и прах. Мы, знаешь, вечно, как кошка с собакой. Поди он из-за этого так напился. Или, может, домой возвращаться не хотел…
Я резко развернулся, схватил смятую купюру, положенную на стол и сунул ее женщине в руки.
— Не пущу, даже не просите. На похоронах извиняйтесь, сколько душе угодно. А сейчас, простите, мне нужно работать. Трупы сами себя не помоют и не оденут!
Я вывел женщину из ординаторской и захлопнул дверь. Убедившись, что она ушла из морга, я вздохнул облегченно и нажал на кнопку электрического чайника. Тот зашумел, я присел на стул и только тогда вспомнил про Жанну и про то, что ночью произошло в холодильнике. Вот только… Это все, по-моему, мне приснилось. Я подошел к маленькому зеркалу, висящему над раковиной и внимательно присмотрелся к своему лицу. Под глазами залегли тени, а в целом, вид был, как всегда. Я почистил зубы, протер очки и заварил себе две ложки растворимого кофе.
— Да конечно, это мне приснилось! — воскликнул я, — после такого стресса еще не то приснится!
Допив кофе, я надел униформу, взял пакет с вещами, принесенный вдовой, и пошел к холодильнику. Но чем ближе я подходил к массивной двери, тем сильнее замедлял шаг. Грудь снова наполнилась тоской.
— Жанна… Ну почему? — прошептал я и зажмурился.
Надо было брать себя в руки. Остановившись, я глубоко вздохнул и открыл тяжелый засов. В холодильнике все было так, как я оставил вчера. Все, кроме одного. Простыня, которой я укрыл тело Жанны, снова лежала на полу. Сама Жанна лежала на каталке с открытыми глазами. Я подошел, поднял простыню и снова накрыл ее, прижав ладонь к ее векам. Сердце екнуло. Все-таки, я не мог смотреть на тело любимой, как на работу. Все с ней было не так, как с другими трупами. Мне вдруг страшно захотелось окружить ее теплом и заботой, пусть даже она уже ничего не чувствовала. Я взял ее руку и поднес к губам.
— Жанна… — вздохнул я, — как же я по тебе скучаю! Милая моя… Ну почему, почему?
Ни запаха, ни трупных пятен, ни следов разложения на ее теле не было. Удивительно, но она даже толком не окоченела за все это время. Я еще раз проверил пульс, но потом горько усмехнулся своей наивности. Это было очень непрофессионально. Тела разлагаются с разной скоростью, скоро и Жанну настигнет участь всех покойников - она начнет гнить.
Из ординаторской послышалось пиликанье моего телефона, и я, наконец, вспомнил, зачем пришел в холодильник. Выкатив труп мужчины в секционную, я переложил его на стол и начал с силой разминать окоченевшие мышцы. Когда я повернул его на бок, из легких со свистом вышел оставшийся воздух, как будто мужчина тяжело вздохнул. Я уже привык к подобным звукам и не обращал на них внимания.
Тщательно помыв мертвое тело, я продезинфицировал его и вставил ватные тампоны, смоченные в формалине, во все отверстия. Потом я достал из мешка новый костюм, приготовленный вдовой, и, сделав несколько разрезов на нем, облачил покойника в его последний наряд. Одевать покойников не так-то просто. Я всей душой не любил эту часть своей работы. Я лучше несколько раз вскрою и зашью труп, чем один раз одену его. Чаще всего, мертвые отчаянно “сопротивляются”, я всегда так говорю об этом - конечности не гнутся, тело затвердевает. Поэтому одежда режется вдоль и поперек, закладывается за спину, только спереди все остается целым. Была бы моя воля, я бы всех мертвых укутывал в ткань, оставляя открытым лишь лицо. Зачем нужна вся эта одежда? Но традиции есть традиции…
После того, как я закончил процесс одевания, мне оставалось лишь привести в порядок лицо покойного, которое после обморожения имело темно-лиловый цвет. Я обработал кожу антисептиком и покрыл ее толстым слоем тональной основы, а когда она высохла, нанес сверху еще один слой, чтобы добиться желаемого оттенка. Закончив, я критическим взглядом осмотрел проделанную работу и остался доволен. Теперь покойник выглядел торжественно и достойно. Глядя на его спокойное, белое лицо, невозможно было догадаться, что при жизни он был алкоголиком.
Я смотрел на мертвое лицо, словно на картину, которую только что сам нарисовал. Даже в морге есть место творчеству. Работая над некоторыми поврежденными лицами, мне приходилось быть не только художником, но и скульптором. Надо сказать, у меня отлично получалось гримировать покойников и реставрировать поврежденные лица, в отличие от моих напарников. Они иногда в шутку называли меня Микеланджело. Я отмахивался, но в глубине души мне это льстило. Я считал себя талантливым по этой части.
Причесав покойного и нанеся широкой кистью на его лицо последние штрихи посмертного грима, я прикатил нарядного, готового хоть прямо сейчас ложится в гроб, мужчину, в холодильник и, поставив его каталку к стене, замер на месте с открытым ртом. Жанна снова открыла глаза. И простыня… Эта чертова простыня снова лежала на полу.
— Ты… Ты мне сказать что-то хочешь? — прошептал я.
Волосы у меня встали дыбом, но не от страха, а от неприятного осознания того, что я только что заговорил с трупом. Не в шутку, а вполне серьезно. Я заговорил с трупом и ждал ответа от мертвого тела. Для обычного человека это за гранью разумного, а для санитара морга - это конец.
Как-то давно я услышал от студента-медика, проходящего практику в морге, байку о чокнутом санитаре, который сначала разговаривал с трупами, как с живыми, спрашивал у них разрешения помыть или одеть их, а потом совсем сошел с ума, заперся в холодильнике и, пока другие санитары пытались выломать дверь, он пооткусывал у трупов носы и губы. Я представил, что меня вполне может настигнуть такая же участь, если я уже говорю с трупом. От этих мыслей меня бросило в дрожь.
Я стоял и думал, стоит ли снова поправлять упавшую простыню, или оставить все так, как есть. И пока я так стоял, по моргу разнесся громкий, резкий звук. Кто-то несколько раз нажал на уличный звонок. Я вышел из холодильника, быстро снял униформу и тщательно умылся. Открыв дверь, я удивленно уставился на незваного гостя, лежащего на снегу у двери морга…
____________________
Дорогие читатели! ВНИМАНИЕ! Повесть "Слеза Василиска" была опубликована ЦЕЛИКОМ в свободном доступе на Дзен временно.
На данный момент здесь представлены лишь первые 3 главы в качестве ознакомительного фрагмента.
прочитать повесть целиком можно на ЛИТРЕС!
ВСЕМ ДОБРА!
