Майор в отставке, штурман военно-транспортного ИЛ-76 Пётр Саранчёв во время афганской войны совершил сотни боевых вылетов. Кандагар, Кабул, Баграм… Уже после войны пил водку с бывшим противником – полевым командиром Ахмадом Шах Масудом. Вспоминает его как умного, достойного военачальника.
Облетел почти весь шарик. Уроженец Славянска, потомок двух родных братьев – красного комиссара и белого атамана, с грустью констатирует: «Война – это естественное состояние человека. Она будет всегда».
Запах Афгана
Разговаривать с Петром Ивановичем как идти по канату между трагедией и комедией, смехом и слезами. Главное - держать равновесие. Потеряешь баланс и ухнешь туда, где гибнут друзья, разбиваются самолёты; где перед тобой тяжёлый выбор, и надо решаться – здесь и сейчас, чтобы не пришло «никогда».
Наш разговор идёт в большом зале редакции, со стен смотрят лучшие снимки фотокоров. Среди них есть с президентом. Обратив на него внимание, штурман говорит:
- Мы пересекались. Дело было ещё до его взлёта. Прилетаем в Германию, тогда вывозили наших военных, которые массово возвращались в страну.
И вот стою я на аэродроме у командно-диспетчерского пункта. Рядом служивый, на вид ровесник, по имени Володя. Курим-разговариваем. Спрашиваю: «Ты где пашешь?», тот: «В Дрездене». Я снова: «А тут что делаешь?». Отвечает коротко, что на задании, «контролирует». А я злой очень, нервничаю. Тот это заметил. Спросил, в чём причина. Я и рассказал. «Видишь, у самого самолёта стоят два генерала? А теперь посмотри в сторону и увидишь неподалеку два навороченных авто премиум-класса. Так вот, эти чудаки с лампасами грозятся уволить командира экипажа и меня за то, что мы отказались взять на борт их машины. Ещё и полётный лист забрали, без которого лететь нельзя».
На эти слова будущий президент сказал: «Ты постой тут, а я побеседую схожу». И вот он подходит к ним, те с неохотой посмотрели на него, а потом встали навытяжку, как пионеры. Он, очевидно, представился им. Через какое-то время по его знаку я подошёл, и генерал, вернув полётный лист, извинился, - вспоминает Пётр Иванович. Говорит, что про себя долго потом благодарил парня Володю, продлившего жизнь в небе и карьеру.
А за свою службу наш герой провёл вне земли более 250 суток. Это около 6000 часов. После окончания Луганского высшего авиационного училища штурманов служил в Забайкалье. Летал какое-то время на АН-12, «носясь, как угорелый по всему миру». Так было до августа 79-го.
- Афган для меня начался раньше декабря. Предчувствие войны я ощутил в конце лета, когда дали задание перевезти группу туристов из Читы в Кабул. Я сразу обратил внимание, что ребята, а их было человек тридцать, подозрительно похожи друг на друга и отчасти на меня. Все рослые, физически развитые, ну и выражение лиц у них было защитников Отечества, а не заядлых путешественников, несмотря на гражданский вид. Через месяц после этого командир полка вызвал меня к себе со словами, что пришло распоряжение, по которому я должен срочно отправляться в Витебск. На дорогу – сутки.
Там для меня и других ребят началось повторение учебного курса, нас стали готовить к управлению ИЛ-76. Афганом тогда уже сильно «пахло». Во-первых, в начале октября из Москвы пришло распоряжение обеспечить экипажи картами крупного масштаба всех аэродромов, находящихся в Средней Азии: от Закавказья до Узбекистана. Параллельно из главного штаба пришли карты аэродромов Афганистана как с бетонной взлётной полосой, так и с грунтовой. Мы поняли, что назревает война. Тем более, по внутренним каналам уже несколько месяцев проходила информация, что американцы скоро зайдут в Афган. Для нас же это было недопустимо, американцы и вплотную к нашим границам!..
В РЕЖИМЕ ПОВЫШЕННОЙ СЕКРЕТНОСТИ
Сам Пётр Иванович в вводе войск участия не принимал, но всему был непосредственным свидетелем. По его воспоминаниям, в первые дни войны к аэродрому стянулось огромное количество личного состава, техники.
Всё было забито БТРами, танками, топливозаправщиками, пушками разных калибров. Личный состав полков дивизии военно-транспортной авиации (ВТА) и воздушно-десантных войск (ВДВ) посадили на казармы. А 25 декабря начался вылет по тревоге. Десантура уже ждала в самолётах. Были задействованы все самолёты ВТА СССР. Аэродром жужжал сутками!
Полёты проходили в режиме радиомолчания. Командирам экипажей перед взлётом выдавали три конверта и велели лететь в сторону юга. Через радиста передавался код, и если он совпадал с цифрами на одном из конвертов, то таковой вскрывался
- В то время уже вовсю летали спутники, и мы знали, что они могут списать информацию, потому никаких диалогов о месте назначения и задаче не велось даже по внутренней связи между лётчиками и штурманом. Изначально экипаж был готов сесть на любой аэродром. Лишь после вскрытия конверта становилась известной конечная цель, будь то Кабул или, скажем, Баграм, - рассказывает Пётр Иванович.
Все аэродромы были заняты нашими самолётами: Чимкент, Ташкент, Фергана, Душанбе, Ашхабад.
- Приземлившись, никто не знал, куда и когда надо будет лететь дальше. С десантниками было запрещено разговаривать. Из самолёта их выпускали если только в туалет, и то через боковую дверь в сопровождении вооруженного офицера. Всё для того, чтобы предотвратить случаи дезертирства, которые редко, но были, - отмечает наш штурман.
Сам он впервые полетел в Афганистан в 82-м году.
- Первый замес работали с Ташкента. Базировались там. Что значит замес? Мы так называли военную командировку. Потому что длилась она месяц, полтора. За это время успевали сделать в среднем по 20-25 боевых вылетов. Перевозили личный состав, раненых, убитых, оружие. Стреляли по нам не так уж и часто и не всегда метко. Но потери были как по ИЛ-76, так и по АН-12. Однако в большой степени попадали по вертолётам. Но всякое бывало… «Мухи», например.
Пётр Иванович рисует схему на листке, объясняя:
- Вот север, юг. Здесь граница. Тут Ташкент. Тогда мы из него вышли и через Темрез пошли на Кабул, минуя горы и ущелье. До нас как раз пара «Грачей» - наших штурмовиков - отработала по кишлаку, в котором сидели душманы. Сделав это, они развернулись и с резким набором высоты взяли обратный курс, направившись к базе. А мы уже здесь были, но на другой частоте. Друг друга не видели. Но тут я понимаю, ё-моё, что они врежутся сейчас нам в правую бочину! Я давлю на кнопку со связью с экипажем и ору благим матом: «Правая бочина!» Самолёт резко ухает вниз, «грачи» прямо над нами пролетают, едва не задев.
А через два-три дня случается та самая «муха». Мы летим, в эфире тишина, визуально ничего не наблюдается. И вдруг самолёт опять как ухнёт вниз! Я не пристегнут был, меня к потолку прижало, а потом вниз отбросило. Бегу к летчикам. Командиру корабля Славику Репину – сорок, мне двадцать пять. Он для меня как дед был. Когда я влетел наверх к ним в кабину, то увидел, что он сидит: голова опущена, подбородком упёрся в грудь и слезы по лицу катятся. Он посмотрел на меня и сказал: «Всё, Петруха, пишу рапорт. Ухожу со службы…».
Оказалось, он муху, севшую на лобовое стекло, перепутал со штурмовиками. Летал потом ещё долго, не ушёл, как грозился, - говорит Пётр Иванович.
Последний его афганский замес был в 89-м. Тогда с экипажем они за месяц сделали 38 боевых вылетов.
- Когда меня командир полка вызвал и спросил, не хочу ли проветриться, я сразу сказал, что только не в Анголу. Тот, - в Афганистан. Я ему, - с удовольствием.
В Афганистане на тот момент я побывал везде, где только можно было посадить ИЛ-76. Довелось как-то Александра Розенбаума везти из Кабула в Шинданд. Он давал концерт под открытым небом. Во время выступления где-то совсем близко стали мины взрываться. Он не прекратил петь, будто ничего не услышал. Хотя не понять, что рядом идёт обстрел наших позиций, не мог. В самолёте разговорились с ним. Потом, когда он приезжал с концертами в Оренбург, я всегда приходил. Просил передать, что его «Петруха-штурман» ждёт. После чего мы весь антракт сидели и вспоминали Афган.
"ВО ВСЁМ МНЕ ХОЧЕТСЯ ДОЙТИ ДО САМОЙ СУТИ"
В телефоне Петра Ивановича до сих пор среди других фотографий есть портрет Ахмада Шах Масуда.
- Вместе пили водку в Душанбе уже после официального вывода войск из Афганистана. Он не погнушался и пригласил рядовой экипаж в ресторан, чтобы пообщаться. На тот момент наша страна с ним сотрудничала, помогала в борьбе с зарождающимся ИГИЛ. За что мы, советские военные, его уважали? Он был отличный соперник. Умный, талантливый военачальник. Знал много языков. Все среднеазитские, а также русский, английский, французский.
Пётр Иванович листает свою галерею: там семья, друзья, самолёты. На одной из фотографий – он в Моздоке. Оттуда с аэродрома уходили с экипажем в Чечню, где тоже были замесы.
Летал туда Петр Иванович и в первую, и во вторую кампании. Если бы не возраст, штурман был бы сейчас в Донбассе. За родной Славянск душа болит каждый день.
- Война – это привычное состояние человека, - печально говорит он. – Те, кто не понимают, почему мы проводим сейчас специальную военную операцию, мало задумывались в жизни о глобальных вещах. Хотя всё ведь так просто…мы что, мяса не едим? А картошку? А её ведь сажать надо…. Нас около 145 миллионов людей, а земли под нами две трети всей мировой суши со всеми обалденными ресурсами, начиная от воды и леса и заканчивая ураном и нефтью. И проще всего нас уничтожить. Любой ценой. Если не получается прямо пойти на нас, то исподволь, по-хитрому. Так было и будет всегда.
Вот спрашиваешь, что такое судьба?.. Верю ли я в неё? Мои двоюродные дедушки воевали в гражданскую. Один был красным, а другой белым. В одном бою красных зажали, посадили в теплушки, а теплушки сбросили с моста в Дон. И «белый» брат увидел «красного» брата. Тот, смертельно раненный, тонул. И чтобы облегчить тому страдания, мой «белый дед» выстрелил ему в голову. О том сам мне рассказывал. 25 лет в лагерях отсидел, вышел и доживал век в своём доме с вишнями под окошками. А моя мать Полина Петровна получила весть, что её муж пропал без вести, это потом однополчане рассказали, что, без сомнения, погиб. Затонул на их глазах в горящем самолете под Севастополем в самом начале Великой Отечественной. В оккупации, в Миллерово, мама схоронила единственную дочь…
Мой старший брат, её первенец, мечтал стать лётчиком, как отец. Вячеслав отучился, но ему не повезло. Как раз в ту пору Хрущёв начал массовые сокращения лётного состава, особенно молодого. А что не получилось у старшего, должно было сложиться у младшего, то есть у меня, - говорит Пётр Иванович и грустно улыбается.
За спиной огромная жизнь и небо, от которого всегда захватывало дыхание.
Семьянин, отец, дед – наш штурман по праву считает себя счастливым. А что такое судьба, разве дашь ответ?.. Вся жизнь как качели, то ты на самом верху, среди облаков, а то низко-низко, и от тебя, твоих усилий и веры зависит, взлетишь снова к солнцу, или нет.
Сотворишь сам чудо или только увидишь, как это делают другие. Выбор всегда за тобой.
Фото из личного архива Петра Саранчёва
Оренбург, 2024
