Странные и противоречивые впечатления остаются от прочтения произведений Джойса. Никак не могу для себя сформулировать, чем они завораживают. Если читать крайне внимательно, хоть, если угодно, по слогам, невозможно уловить ничего существенного, ничего характерного, никаких выраженных творческих приемов, не видно авторского я. Текст самый простой, не вызывает при прочтении никакого волнения и сопереживания, да и сопереживать-то нечему: по-репортерски простой и подробный отчет о самом заурядном событии, ежегодном бале, что дают родственникам и близким «три грации», три мисс Моркан. За исключением, пожалуй, лишь последней, эмоционально окрашенной, сцены, в которой участвуют супруги Конрой.
Но отчего так мутно и неуютно становится на душе, когда перевернута последняя страница? Не от того ли, что мы узнаем себя в героях Джойса? Да, жизнь бывает не весела, но, неужели до такой степени? Ничего по-настоящему трагического и яркого не происходит на балу, но как это все тоскливо, как скучно, как пошло, как знакомо! Как ранимы персонажи, как они склонны переживать по поводу каждого случайного слова; как неловки их попытки шутить или делать вид, что ничего не произошло в ответ на чью-либо бестактность или прямую грубость; как прозрачно взаимное равнодушие гостей, которое невозможно скрыть ни преувеличенным восторгом от музицирования и пения учтивых хозяек, ни даже общими танцами. И какое же натянутое веселье кое-как установилось в атмосфере благодаря соединенным усилиям хозяек и гостей. Не хотелось бы быть в числе приглашенных на этот бал, не смотря даже на гуся, окорок и пудинг.
Не смотря на относительную компактность рассказа, автор успел уложить в него немало действующих лиц.
Тут и отчаянный шутник, признанный балагур и непременный остроумец, мистер Браун (вот его шутка, из числа самых смелых, по поводу сетований хозяйки на недостаточно, по ее мнению, румяный пудинг: «Ну, мисс Моркан, в таком случае я как раз в Вашем вкусе; я, слава Богу, достаточно румяный»).
Тут и выпивоха, Фредди Мэлинз, совершенно безобидный человек, тем не менее сильно тревожащий своим поведением преувеличенно волнующихся хозяек.
Тут и главный герой, Габриел Конрой, представительный мужчина, позер, судя по всему гуманитарий, сильно озабоченный впечатлением, которое он производит на окружающих, и рефлексирующий по любому поводу (несколько обидных и несправедливых слов, сказанных покойной матерью, мучают его до сих пор). Как он гордится своей стилистической находкой и как ловко вставляет ее в свою поздравительную речь: «Но мы живем в скептическую и, если позволено мне будет так выразиться, разъедаемую мыслью эпоху…» и проч.
Тут и впадающая в прострацию по причине преклонного возраста одна из гостеприимных хозяек, мисс Джулия, обладательница красивого голоса.
И ярая ирландская националистка мисс Айворз, приводящая в смущение Габриела провокационными вопросами.
Много и других, менее выпуклых персонажей, но все они, даже молодые люди, покидавшие гостиную во время исполнения сложной музыкальной пьесы и вовремя появившиеся с аплодисментами в самом конце, обласканы вниманием автора. Все они наделены какими-то характерными чертами, подчеркивающими их тоскливую заурядность. Может быть, именно в этом и заключается талант Джойса – простыми словами и простыми эмоциями нечувствительно дать понять нам, читателям, что и мы мало чем отличаемся от его персонажей.
У меня, во всяком случае, такое чувство возникло. Малоприятное, признаться.
Прочитав Джойса, всякий человек, взглянув на свою жизнь глазами автора, может испытать смущение: неужели и я живу такой бедной свершениями жизнью? Или, что хуже, взглянув на ретроспективу своей жизни, может испытать еще большее смущение: неужели и я прожил такую бедную свершениями жизнь?
Прочтите внимательно речь Габриела Конроя. Ведь это своего рода шедевр, безукоризненно банальный текст с полным набором приличествующих случаю ораторских приемов; даже упоминанию имени Париса (древнегреческого!) нашлось место. Кто из нас не произносил таких речей (а уж прослушиванием наслаждались, безусловно, все). А хоровое исполнение здравицы хозяйкам и дирижирование вилкой в исполнении Фредди Мэлинза, самого пьяного на тот момент из гостей… Очень, очень жизненно.
Несколько примиряет нас с главным героем, а, следовательно, и с нами самими, заключительная сцена между Габриелом Конроем и его женой.
Еще по дороге в отель он почувствовал радость и волнение, глядя (она шла впереди с кем-то из гостей) на ее легкую, грациозную походку. «Волна бурной радости накатила на него и разлилась по жилам горячим потоком. Как нежное пламя звезд, минуты их интимной жизни, о которой никто не знал и никогда не узнает, вспыхнули и озарили его память. Он жаждал напомнить ей об этих минутах, заставить ее забыть тусклые годы их совместного существования и помнить только эти минуты восторга».
Что вышло из этого порыва к счастью, вы узнаете, если прочтете рассказ.
Может быть, он все-таки не мертвый? А если так, то и у нас появляется надежда.
Финальная фраза: «Его душа медленно меркла под шелест снега, и снег легко ложился по всему миру, приближая последний час, ложился легко на живых и мертвых».
Ну разве это не литературщина?! Совершенно неожиданная на фоне предшествующего неяркого повествования.
Еще одна мысль, последняя: «Может быть, в названии рассказа не хватает одного слова?»
