Жили-были три брата. Один был пожарником, второй милиционером, а третий совсем нигде не работал. Родились они все в один день, были близнецами и походили друг на друга чем только можно – от волос на голове до ногтей на пальцах ног. Звали братьев Мишка, Петька и Ванька. Мишка и Петька в свое время женились, обзавелись хозяйством и скотиной, а у Ваньки не то что скотины, а даже и жены-то не было.
И вот пошли как-то раз Петька с Ванькой купаться на пруд. Пришли на берег, разделись, залезли в воду и стали плавать. Ванька малость окунулся и вылез обратно.
- Хватит, - говорит. – Чего-то не хочется купаться, да и вода сегодня холодная.
А Петька все еще купается. Купался он так, купался, нырял себе в свое удовольствие и плавал, да только глянул на берег и видит такую картину: Ванька-то паразит надел на себя его милицейскую форму и уже шнурки на ботинках завязывает.
- Эй, Ванька! – закричал Петька в страшном возмущении. – Ты что это там удумал? А ну, снимай мундир!
А Ванька шнурки завязал, выпрямился, фуражечку поправил и спокойно так отвечает:
- С чего это вдруг я буду свою форму снимать? Заканчивай, давай, Ванька, свой баттерфляй и пошли, а то мне на службу пора.
Петька от этих наглых слов так рот открыл, что даже воды хлебанул и чуть ко дну не пошел. «Никак, тронулся Ванька», - подумал он и быстрыми саженками поплыл к берегу. Вышел он на берег и ласково так говорит:
- Ты, это чего, Вань? А ну-ка, дай-ка сюда кителек, сукин, ты сын! – и еще добавил такие слова, которые в книжках не пишут.
А Ванька ему также спокойненько в ответ:
- Так ведь это же ты – Ванька, а я – Петька, так что забирай свои шмотки и пошли скорее.
Петька сначала растерялся было малость, но ничего, в себя пришел, да как саданет Ваньке в глаз с левой. У того аж фуражка с головы слетела, во как. Но и Ванька в долгу не остался, и как врежет Петьке с правой, что из петькиных глаз искры так и посыпались, создавая, ввиду сухости климата, угрозу пожара.
И пошли они друг друга лупцевать. Петька – Ваньку, Ванька – Петьку. Уже из кителя безрукавка получилась и штаны, то есть, извините, брюки форменные, тоже в плачевное состояние пришли, синяков и шишек на обоих не счесть, а только никто сдаваться не хочет, никто себя Ванькой не признает. Долго они пыхтели, и друг друга бутузили, покуда неизвестно откуда взявшийся наряд милиции не скрутил их. Отправили их в отделение милиции, как раз в то самое отделение, где Петька работал, потому как там оно одно было.
В отделении в тот день дежурил капитан Штукин. Был он хитер и горазд на всякие выдумки, и когда близнецов привели, то решил, что спор их разрешит быстро.
- А ну-ка, ты, - обратился он к Ваньке. – Скажи, чем руководствуется работник милиции в своей работе?
В ответ Ванька тупо уставился в пол и ничего не ответил.
- Ясно, - радостно сказал Штукин и кивнул Петьке. – Ну, а теперь ты?
Петькин взгляд ничем не отличался от ванькиного.
- Ясно, - уже безрадостно и озадаченно сказал Штукин и задумался. – Сержант Крошкин, какие будут предложения?
Сержант, комплекцией своей нисколько не подходивший своей фамилии, почесал огромной пятерней в затылке и пробасил:
- Может, отпечатки пальцев снять?
- Не то, - поморщился и покачал головой Штукин. – На пальцах не написано, кто тот, а кто этот.
- А может, их пытать?
- Нельзя, - опять покачал головой Штукин. – Нарушим международную конвенцию по правам человека.
- А может, брата ихнего, Мишку, вызвать, чтоб опознал?
- Не годиться, - все также качая головой, ответил Штукин.- Мишку сегодня утром еле живого из Сазонихи с пожара привезли.
- Сильно обгорел? – участливо спросил Крошкин.
- Да нет, самогонкой упился.
- А у кого горело-то?
- Митька-скотник с сельхозвыставки приехал. На радостях баньку и спалил.
- Да-а-а, - задумчиво протянул Крошкин. – Ежели у Митьки, тогда да-а-а-а. У Митьки самогон, что надо. Огонь, а не самогон, да-а-а-а…
- Что же нам делать-то, однако? – задумался опять Штукин. Думал он, думал и наконец, придумал.
- Крошкин! –приказал он. – А, ну-ка, давай сюда Петькину жену. Уж она-то опознает, кто ейный муж, а кто самозванец.
Через десять минут Крошкин привез в отделение перепуганную насмерть Настю, жену Петьки.
- Сейчас, Анастасия, - обратился к ней Штукин. – Ты должна будешь, по известным тебе приметам, опознать в одном из этих субъектов своего мужа Петьку. Сможешь?
- А, чо, попробую. Токма пущай с себя все сымают.
- Слыхали? – обратился Штукин к близнецам. – Приступайте.
Пришлось Ваньке и Петьке раздеться догола, то есть абсолютно, и встать у стены, а Настя подошла к ним и стала разглядывать одной ей известные приметы. Смотрела она, смотрела, даже рукой чего-то трогала и в конце-концов удивленно и растерянно произнесла:
- Одинаковые…,- и, повернувшись, к Штукину добавила. – Нет, не могу различить, хошь убей. Разве, что ночью попробовать?
Штукину от этих слов даже плохо стало.
- Не могу, - говорит, - я в установлении истины до ночи ждать из-за твоей бабьей прихоти. Марш отсюда, сами разберемся.
И тут Штукин опять задумался. Долго думал, минуты две или даже три. И тут ему в голову такая шальная мысль пришла, что у него аж дух захватило от остроты ее направления.
- Живо одевайтесь, - скомандовал он братьям. И громко, чтоб оба слышали, крикнул. – Крошкин! Выведи их во двор и к стенке. В расход их, к чертовой матери, чтоб душу больше не мытарили.
Тут Ванька весь побелел, бухнулся на пол и забормотал:
- Да, за что же это в расход, голубчики, за что грех на себя берете?
А Петька в это время как заржет:
-Ха – ха – ха….Да ты что, Штукин, очумел? Из чего стрелять-то будешь, ты же два дня назад при мне свой пистолет Машке – самогонщице заложил за ведро первача! У тебя же теперь не то что револьвера, а и ржавого пугача-то нет.
Тут Штукин улыбнулся так хитро и говорит:
- Вот теперь понятно, кто есть кто. Крошкин, поставь Петьке нашу печать на зад несмываемыми чернилами, для искоренения подобных инцендентов, а этого, - Штукин кивнул на Ваньку. – Оформи на пятнадцать суток.
Вот так счастливо, без братоубийства и закончилась эта история, благодаря бдительности, выдержке и проницательности капитана Штукина.
