Вызов к следователю
Ну, что ж, коллеги, напряжение в нравственном выборе усиливается от игры к игре. Сейчас мы с Вами рассмотрим игру, ставшую «хитом» двух поколений лагерников. Она настолько отпечаталась в их душах, что, будучи первый раз проведена мной, второй раз воспроизвелась по инициативе их самих в так называемом «Дне ветерана», когда бывшие лагерники прошлых смен самостоятельно проводили свои собственные игровые программы.
В этой игре особенно глубокому нравственному испытанию подвергается ценность дружбы. Может, именно по этому наш лагерь, как Лагерь друзей был так глубоко затронут этой игрой.
Предварительно все участники должны поделиться на пары наиболее близких друзей. Значимость человека, с которым ты находишься в игровой связке, играет очень важную роль в этой игре, приводя к эффекту «игрового реализма», когда, несмотря на то, что все знают, что играют, создается полное впечатление, что все происходит в реальной жизни.
С того момента, как определились пары наиболее преданных друзей, им запрещаются по закону дела какие-либо контакты между собой, лучше их даже и пространственно развести в разные места, чтобы близкое физическое присутствие не оказывало влияние на «чистоту» мотивации.
Далее участникам объявляется следующая «легенда»:
«Ваш друг (подруга) собрался совершить преступление – ограбить банк. Причем делает это из «благородных» мотивов – на лечение его матери необходимы огромные деньги, а их нет. Вы – единственный человек, который знает о готовящемся преступлении, и вам даже точно известно название банка, который он собрался ограбить. Допустим, это какой-нибудь Сбербанк. В то же время вы знаете, что это предприятие абсолютно безнадежное, банк хорошо охраняется, кроме того, получено предупреждение о возможном ограблении и бдительность охранников значительно повышена. Идя на это преступление, ваш друг, скорее всего, погибнет, ибо у полиции есть приказ стрелять без предупреждения. Вы пытались отговорить вашего друга от этого предприятия, приводили все аргументы, но он вас не слушает, ослепленный своей домашней трагедией. И вот накануне ограбления вас вызывают в полицию, которая подозревает вашего друга в подготовке преступления. Какое решение примете вы? Вы можете спасти жизнь своего друга, открыв полиции его планы, или вы будете стараться отвести от него все подозрения, дав возможность попытаться совершить ограбление и обрекая его тем самым почти на верную смерть».
Участникам дается время все хорошо обдумать и записать свое окончательное решение. Это свое решение необходимо кратко письменно мотивировать – объяснить, почему оно именно таково. Такая «фиксация» помогает определиться с окончательным решением, прояснить его мотивы, а также задуматься над причинами, если оно все-таки не будет исполнено в игровом действе. Кроме этого каждый должен предположить, как поведет в этой ситуации его друг – пойдет ли он на контакт с полицией или будет отводить от него подозрения. Обязательно нужно сказать, что в этой игре нет заранее установленного «правильного решения». Каждый принимает его, исходя из своих представлений о дружбе, ее сути и ценности.
Анализируя результаты принятых решений можно констатировать, что большинство участников вознамерилось «покрывать» своих друзей, несмотря на то, что это грозит их почти верной гибелью. Давайте попробуем отследить мотивы:
«Я принял решение, что не скажу, какой банк будет грабить мой друг. Потому что мой друг делает это не ради себя, а ради жизни другого человека. Он мой самый лучший друг, и я готов сесть в тюрьму за него». Гена.
«Я принял решение не рассказывать следователю. Потому что я никогда не предам друга, ведь он идет на ограбление ради матери». Юра.
«Я принял решение не рассказывать. Я никогда не предам своего друга. Я пытался отговорить его, но он не хочет меня слушать. Он знает, на что идет…» Ваня. (Обратим внимание на это предварительное заявление Вани. На допросе он изменит предварительное решение. Мы еще вернемся к этому.)
«Я принимаю решение молчать. Потому что я не предам своего друга. Если она так решила, значит, знает, что делает. Она любит свою маму». Света.
«Я приняла решение молчать. Потому что, если я скажу, то с моей стороны это будет предательство. Я знаю, что он может погибнуть, но это его решение. Я не вправе за него решать, хотя я попытаюсь его отговорить». Ангелина.
Итак, два главных мотива: недопустимость предательства и свобода выбора друга, тем более, что на преступление он идет ради любимой матери. Эти мотивы ценятся выше самой жизни друга. О драматизме выбора между этими ценностями есть еще одно свидетельство:
«Я буду молчать, потому что я не могу предать друга. Еще неизвестно, случится ли с ним что-либо. Ну а если случится, то я постараюсь позаботиться о маме моего друга, как морально, так и денежно. А так, если я расскажу, то шанса практически никакого нет. Ну а если честно, то это очень и очень сложный выбор». Света.
Часть ребят, также решивших не выдавать друга, вознамерились прибегнуть к различным «уловкам», чтобы попытаться избежать однозначности в предложенном самоопределении:
«Я принимаю решение сказать название банка, но другого. Потому что отговорить друга все равно бесполезно. Не сказать – все равно найдут, а если сказать другой банк, то все внимание пойдет на него, а друг спокойненько украдет все денюшки из Сбербанка. Ну, а что касается меня, со мной - будь что будет». Лена.
«Я приняла решение взять всю вину на себя. Потому что если ограбит банк мой друг, то его мать не переживет. А я буду сама отдуваться за преступление». Диана.
«Я не расскажу. Я буду брехать, врать. Я не продам друга ни за какие деньги. Скажу, что он уехал. Скажу неточную дату». Максим.
«Я принял решение. Я не знаю ничего об ограблении банка. Я слышал, что у него есть деньги, ему их дали чеченские бандиты». Вадим.
«Я наверно буду молчать. Я буду все отрицать, я придумаю все что угодно, но только не скажу правду. Если будет крайняя ситуация, я признаюсь, что это я собиралась ограбить банк для того, чтобы спасти жизнь мамы моего друга, но если будут еще вопросы, придумаю, что он не мой друг». Алена.
«Я принимаю решение молчать. Для начала я хочу ничего не говорить, но дать следователю что-то типа взятки. Просто я не хочу предавать друга и, судя по фильмам, в которых случаются подобные ситуации, если рассказать, то друзья потом обижаются, не понимают друг друга. И это его решение, и я не могу лезть в его жизнь. Я могу ему помочь, но лезть туда, куда не просят, я не буду». Вероника.
Что можно сказать об этой мотивации, особенно о ее нравственной стороне? Чувствуется, что эта когорта не может удовлетвориться однозначностью «непредавания». Перспектива гибели друга тревожит их совесть, и они пытаются найти «обходные» пути. Но вот что удивительно, никого не беспокоит необходимость лжи в этой ситуации. Очевидно, что нравственная значимость ценностей дружбы гораздо выше для ребят, чем правда как таковая. Этот вывод можно сделать однозначно, потому что даже среди тех, кто решил рассказать следователю правду, никто не сделал это из-за «мотива правды». Давайте присмотримся, какими же мотивами руководствовались они, оставшиеся в явном меньшинстве:
«Я буду говорить только правду. Потому, что я не хочу, чтобы он шел на такую глупую и очень большую ошибку. Это слишком рискованно. Думаю, друг меня поймет и не будет со мной жесток. Понимаю, его мама очень больна, но я делала все, чтобы его отговорить». Инна.
«Я буду говорить, потому что не могу рисковать жизнью друга». Максим.
«Я приняла решение: я выдам друга, но перед этим предупрежу его и объясню ему ситуацию. Еще я сделаю так, чтобы его задержали до преступления. То есть получится, что он еще ограбление не совершил. Поэтому наказание будет маленьким. Еще я найму хорошего адвоката. И, кто знает, может, получится, что ему еще помогут». Оля.
«Я приняла решение рассказывать. Я расскажу – мне дороже его жизнь». Алена.
Почти всех беспокоит реакция друга на видимое «предательство», но жизнь самого друга все-таки дороже.
Вернемся к игре.
Участники фиксируют свои решения, мотивируют их и после этого отправляются в другое помещение – они не должны видеть, что происходит во время «допроса», до того, как сами не прошли через эту процедуру. В новом помещении им также запрещается открывать друг другу свои намерения. Лучше будет, повторю, если они даже разойдутся по разным комнатам.
Далее начинается собственно игра. Ведущий выступает в роли следователя. Он приглашает к себе по очереди всех участников игры и, ставя их в известность об ответственности за дачу ложных показаний, предлагает «сотрудничество со следствием». Он говорит, что следствием установлено, что друг вызванного свидетеля собирается совершить ограбление, и что в его силах предотвратить не только само преступление, но и спасти жизнь другу. Для большей убедительности следователь говорит, что им известны три банка (в числе которых называется и «Сбербанк»), в которых возможно преступление, но нет только точной информации о названии банка, на который будет совершено нападение. Далее вызванному сообщается «конфиденциальная» информация о том, что за ним велось наблюдение и зафиксирована его последняя встреча с другом, и, следовательно, он должен знать название этого банка. Ему предлагается назвать этот банк. Если вызванный этот банк называет, то на этом «допрос» заканчивается и вызванный переходит в разряд наблюдателей, оставшись в комнате со следователем. Однако в моей практике игры был только один такой случай, причем, в паре, где не было очень тесных дружеских связей.
И это весьма и весьма показательно. Я не хочу давать однозначные нравственные оценки тому или иному варианту действий, но выходит, что «ради дружбы» абсолютное большинство участников игры готовы были пожертвовать жизнью своего друга. Это удивительно, это говорит о ценности дружбы как таковой, о том, что предательство не оправдывается даже предлогом спасения жизни предаваемого, но в то же время обнажает и некоторые «подводные» камни. Когда мы стали поглубже разбираться в этом, оказалось, что основной мотив тут был – «что он(а) обо мне подумает…» То есть это забота не столько о дружбе как таковой, сколько о своем «имидже друга», в жертву которому приносится жизнь самого близкого друга. Видите, насколько глубоко мы проникли в исследовании психологических особенностей дружбы?
Но опять вернемся к игре. Итак, почти все участники после первого предложения отказываются «сотрудничать со следствием». В качестве формального повода большинство участников ссылалось на незнание, используя элементарную ложь.
Тоже характерный момент. Большинство не испытывало нравственного дискомфорта в использовании нравственно порицаемой лжи, настолько велика была ценность дружбы (или тем, что под ней понималось) по сравнению с личной честностью. Обратим на это внимание, особенно потому, что в дальнейшем «мотив лжи» еще сыграет свою решающую роль.
Все происходящее дальше можно назвать одним словом – давлением на испытуемого с целью вынудить-таки его дать истинное свидетельство. Следователь еще раз предупреждает вызванного об ответственности за дачу ложных показаний и предлагает еще раз подтвердить истинность его слов перед лицом Конституции Российской Федерации, положив на нее руку. Текст с Конституцией извлекается из стола и кладется перед испытуемым.
И что же? Тоже весьма примечательным оказалось то, что ни один из испытуемых не дрогнул подтвердить свою ложь перед таким «авторитетом» как государство, в котором ты проживаешь, и которое олицетворяет его Основной Закон. То есть ценность дружбы превосходит ценность государства (конечно, тут нет однозначной связи, но с огромной долей вероятности предположить можно), и ради нее можно и государство также целенаправленно и обдуманно обманывать.
Наконец наступает кульминация. Неожиданно следователь извлекает из стола Библию, кладет ее перед испытуемым и говорит примерно следующий текст: «Ну что ж. Спасти друга из-за ложно понимаемой дружбы вы не хотите, личной ответственности за ложь вы не боитесь, государство обманывать тоже, но, может быть, вы боитесь хотя бы Бога и не заходите перед Его Именем подтверждать свою ложь? А ведь это посерьезнее всего прочего. Отныне за свою ложь вы будете отвечать только перед Богом». После этого он предлагает положить руку на Библию и подтвердить свои слова о незнании названии банка, который собирался ограбить друг испытуемого.
И вот здесь-то, наконец, происходит кульминационный нравственный выбор. Наконец-то найдена ценность, которая может серьезно конкурировать с ценностью дружбы как таковой и «имиджем друга». Кто-то хладнокровно (впрочем, не без внутреннего колебания) кладет руку на Библию и подтверждает свою ложь. Кто-то пытается увильнуть от предстоящего испытания, доказывая его неправомерность. Однако следователь настаивает, говоря о том, что если раньше испытуемый говорил правду, что мешает ему подтвердить свои слова еще раз. Кто-то, наконец, отчаянно заявляет, что, да, название банка он(а) знает, но следователю не скажет и готов(а) нести за это всю ответственность. И, наконец, были и те, кто, не пойдя на последнее испытание следователя, уступает его давлению и называет пресловутый банк.
Сначала давайте посмотрим на мысли и чувства тех, кто пошел на сотрудничество со «следствием», тех, кому жизнь друга оказалась дороже всего остального:
«Мне не очень, конечно, хотелось терять своего друга, поэтому я все рассказал. Друг должен смириться со смертью матери». Ваня.
Обратите внимание на Ваню. В предварительной записи он твердо решил молчать и не выдавать друга. Мне его поведение тоже показалось неожиданным.
«Во время допроса я испытала страх и чувство стыда перед подругой, но хотела, как только лучше. Хотела помочь, думаю, она меня поймет и простит». Инна.
«Все отрицают. Мне стало неловко, что я рассказал, но все-таки я сделал правильно. Наконец Оля рассказала правду, я хоть не один». Максим.
Итак, «признавшимся» трудно - неловко и стыдно, их «имидж друга» подвергается сильнейшему давлению. Обратили внимание в последнем случае? Максиму стало легче, когда он увидел, что не один.
Вероника долго «выкручивалась» на мое предложение положить руку на Библию. В конце концов, так и отказалась это сделать, выдав тем самым свою осведомленность о предстоящем преступлении. Пришлось «отпустить» ее, обязав ожидать вызова в прокуратуру за укрывательство. Похоже вел себя Вадим. Вот их ощущения:
«Я очень растерялась, особенно тогда, когда А.И. дал Библию. Я молчала, давала ложные показания, и я не могла положить руку на Библию. Я понимаю, что это игра, но почему-то было страшно. Я не могу врать перед Богом». Вероника.
«Это было ужасно. Я сразу рассмеялся. С конституцией было просто. Я не очень люблю сегодняшнюю Россию и цитируя В. Цоя: «Мне не нравится то, что здесь было и мне не нравиться то, что здесь есть». Но перед Богом не могу, не могу солгать перед Богом». Вадим.
Можно почти с уверенностью сказать, что эти ребята оказались в жесточайшей нравственной коллизии. Коллизии нравственного выбора. Я бы это назвал «равноценностью мотивов». Когда Бог и друг оказались примерно на одной нравственной планке. Отсюда весь драматизм их поведения и их ощущений.
А что же у тех, кто «запирался» до конца и даже подтвердил свою ложь на Библии? Давайте присмотримся особенно внимательно:
«Мне было стыдно соврать перед Библией и Богом». Нина.
«Мне очень сложно было солгать перед Богом, но я надеюсь, что Он меня простит. Я не знаю, как-то сразу решила не говорить и не сказала…» Света.
«Я не знаю, как я могла положить руку на Библию и сказать неправду. Но думаю, что это игра, и Бог меня простит. Я сделала это (даже если это будет по правде), потому что друг дороже и ближе. Я растерялась, когда положила руку на Библию». Ангелина.
Друг «дороже и ближе», эти слова Ангелины – ключ к пониманию ценностного предпочтения, несмотря на все эмоциональные переживания. Посмотрите: наряду с чувством вины появляются новые нравственные мотивы – чувство покаяния и надежды на прощение у Бога. А основное душевное состояние – растерянность. В условиях экстремального столкновения равнозначных ценностей так легко впасть в поведенческий ступор и растеряться.
В любом случае испытуемый остается в «кабинете следователя», анализирует свои ощущения, следит за ходом дальнейших допросов, строя предположения о поведении каждого испытуемого. С особым вниманием, разумеется, - за поведением своего друга. Здесь тоже очень интересная гамма переживаний, особенно тогда когда твои предположения не совпадают с реальным поведением. Вот два примера:
«Я так и знала, что Света не скажет, но я удивилась, что Света положила руку на Библию (Света – «друг в паре»). Я думаю, что Вадик не скажет, и на самом деле он промолчал. Я рада, что Вадик не положил руку на Библию. Максим: я думала, что он промолчит, и на самом деле молчит. Макс, молодец, держится! Света скажет, ну, а там.… А Света не говорит, молодец, но я теперь думаю, что она неверующая. Ольга скажет, не выдержит. Она…, она…, косит под дурочку. Оля держится, но все равно, она – слабый человек. Она сказала. Я, честно говоря, разочаровалась в ней немножко. Алена: скажет неправду. Диана: тоже скажет неправду. Она сказала, я не ожидала. Инна: сразу скажет правду, я в этом уверена. Я так и знала. Аня: скажет неправду, но в дальнейшем расколется. Я удивилась, но не очень сильно, в том, что она рассказала. Алена: тоже скажет. Алена – супер!!! Я ей восхищаюсь на данный момент, но все же она скажет. Ванек: 100% не скажет. Я очень удивилась, он сказал» Лена.
«Пока все молчали, не выдавали друзей. Вообще, несмотря на то, что это игра – это было страшно и непредсказуемо. Вообще-то я так и думала, что многие будут молчать. Но, например, Оля, я думала, что она скажет правду. От Дианы я, честно говоря, не ожидала, что она расколется. Аня может расколоться, может, и нет. Алена К., я думаю, будет молчать. Аня, я думаю, расколется, хотя я сначала так не думала. Вообще, утомительно сидеть и слушать одно и то же, но интересно наблюдать за людьми. А Алена, молодец, хорошо начала выкручиваться, но потом… раскололась. Гена, думаю, будет молчать. Мне кажется, что Ваня будет как-то шутливо выкручиваться, но он рассказал». Вероника.
А вот оценка поведения самой Вероники:
«Я восхищаюсь Вероникой. Она мужественно отрицала подозрения». Максим.
Обратили внимание, коллеги, как помимо воли и желания наблюдающих, у них происходят оценки не действий, а личностей участников игры. Причем оценки нравственные, приводящие к «восхищению» и «разочарованию». Конечно, это не совсем желательный эффект игры, но этот эффект неизбежен, когда происходит нечто «сущностное», затрагивающее глубинные ценности наблюдающего.
А вот оценка личности и действий «следователя». Я благодарен Сереже за то, что он вообще был единственным, кто сосредоточил на этом внимание:
«Следователь – очень нехороший человек. И не имеет права принуждать свидетеля к даче показаний без адвоката. Следователь прибегает к незаконным методам. Следователь незаконно психологически «давит» на свидетеля». Сергей.
Да, Сережа, этот «нехороший человек» старался, чтобы все было как в жизни, где далеко не всегда действуют по закону, и рядом есть «адвокат».
После того, как все проходят через испытание, игра заканчивается и начинается «последействие». Нет смысла напоминать о его важности. Каждый должен высказаться о своих мыслях и чувствах, в том числе и об их изменениях по ходу игры.
Прежде чем, я познакомлю вас с чувствами участников игры, хочу спросить, коллеги, вас – о ваших чувствах и мыслях. Что вы испытываете, познакомившись с описанием и ходом игры? Я почти уверен, что среди вас есть те, кто просто возмущен и считает подобные игры педагогически недопустимыми. Но прежде чем выносить окончательный приговор, давайте сначала познакомимся с мыслями и чувствами ребят, реальных, а не виртуальных участников игры.
Впечатления с трудом поддаются классификации. Нескольким человекам игра не просто понравилась, - они испытывают нечто похожее на восхищение:
«Я сейчас нахожусь в таком состоянии, которое передать невозможно. Все и везде – супер! Ощущение волнения и даже немного экстрима». Лена.
«Этот день самый лучший! Чувства восхищения. Мне очень понравилось и удивило, как роль следователя подходит Александру Ивановичу». Максим.
«Мне очень понравилось. Хотя, когда меня вызвали, я боялась, волновалась, растерялась». Ангелина.
Однако у большинства – чувства смешанные. Некоторые никак не могут выйти из состояния нравственной оценки других и самооценки и переживают по этому поводу:
«У меня сейчас как хорошие, так и плохие чувства. Плохие чувства выражаются в том, что пришлось солгать». Света.
«В некоторых моментах было смешно. Пока здесь давали показания, остальные занимались экстримом в актовом зале. А когда я положила руку на Библию, мне было стыдно перед Богом. Но я дала себе слово, что не сдам друга». Нина.
«Я даже и не подумал, что надо будет клясться. Ну, российской федерацией клясться легко (обратите внимание, коллеги!), но перед лицом Бога…» Гена.
«Мне кажется, что те, кто соврал, поступили неправильно». Максим.
«Я чувствую чувство стыда. Хотя знаю, что это игра. И, Александр Иванович, я хочу вам сказать: вы сильно давили». Оля.
«Вообще у меня нет никаких чувств, но я чувствовала страх, когда меня допрашивали, а особенно, когда надо было класть руку на Библию, и я рада, что я этого не сделала». Вероника.
«Я очень боялась, но все-таки не смогла рассказать. Я чувствую волнение». Алена.
«Я была последней почти и поэтому не могу что-то написать, но я не понимаю, как Юра мог врать перед Богом. Я бы не смогла, и мне кажется, лучше всего сразу рассказать правду». Инна.
«Очень интересная игра, таких бы за лагерь побольше. В целом ощущения приятные, можно сказать, положительные за исключением нескольких моментов». Юра.
И пара резко отрицательных отзывов:
«Какая-то давка, чувство глупости, ерунда. Я так и не поняла, что говорить, правду или неправду». Света.
«Мне ужасно не понравилось. И хочется кушать». Ксюша.
Под нравственным углом зрения выделяются чувства вины и стыда у тех, кто солгал перед Богом. Думаю, надо порадоваться за наших детей, что у них есть эти нравственные переживания. Раскаяние за ложь перед Богом – как высшая форма сознания пагубности лжи как таковой. Мы ведь стали свидетелями того, что ни ложь перед другом, ни перед официальным лицом (следователем), ни перед олицетворенным в Конституции государством ни у кого не вызывает нравственного осуждения и раскаяния. Более того, она представляется «ложью во спасение», даже «святой ложью». А вот перед Богом этот эффект пропадает. Перед Богом не может быть никакой «святой лжи», и замечательно, что наши ребятушки почувствовали это.
А что же дополнительно выяснилось в ходе обсуждения на «последействии»?
Если говорить об общем впечатлении, то оно было очень глубоким. Практически у всех участников было такое «сюрреалистическое» ощущение, что все происходит «на самом деле», несмотря на всю игровую условность. Удивительно, что именно этим большинству игра и понравилась. В этом море положительных отзывов некоторым диссонансом прозвучало оценка Вани – «это было сильно круто». Было видно, как сильно он переживает по поводу перемены своего решения. В чем заключалась, на его взгляд, эта «крутость», он толком так и не смог объяснить, и хотя многие его убеждали в оправданности и целесообразности всего происходившего, его оценка не дает мне покоя и, я думаю, было бы полезным нам вместе поразмышлять о педагогической целесообразности подобных игр.
Положительное в принципе на виду, но еще раз подчеркнуть, думаю, стоит.
Это уникальная возможность самопознания и выяснения положения ценности дружбы среди других ценностей. Это возможность соотнесения собственной самооценки и убеждений в этой области с самооценкой и мнением твоего лучшего друга и всех остальных друзей. Это проверка собственных возможностей в отстаивании этих ценностей перед лицом внешнего давления. И это, заметьте, в игровой обстановке, в дружеском окружении с возможностью обсуждения и последующей коррекции.
Это в личном плане. В плане же развития коллективистских отношений положительное воздействие просто трудно переоценить. На высоких этапах развития коллектива дружба как главная его ценность просто требует своего «осознавания». Каждый в коллективе должен разбираться в том, какое место занимает дружба в его личной иерархии ценностей и чем ради нее он готов пожертвовать. Кроме этого дружба просто обязана подвергаться различным испытаниям, если хочет развиваться дальше, и игра предоставляет к этому идеальные возможности.
Напомню, что через два года состоялось своеобразное «дежавю». На этот раз эту игру провели самостоятельно ветераны, и опять она вызвала волну положительных эмоций, несмотря на то, что давление Вадима и Юры, проводивших игру и выступивших в роли следователей, было, пожестче, чем мое.
Все-таки в контексте ценности дружбы своеобразный психологический экстрим, который вызывает эта игра, есть некая ее соль.
Теперь давайте изострим критические стрелы. Что может быть в негативе?
Игра чревата тяжелыми психическими травмами.
На мой взгляд, тяжелыми психическими травмами чревата сама жизнь, а не игра. Во всяком случае, игровой опыт этого не показал. У игры есть достаточно надежный барьер против возможных травм, и этот барьер то, что это игра. Несмотря на все эффекты «реальности» каждый сознает, что это игра, а значит, в ней действуют не законы жизни, а законы игры, по которым каждый может поэкспериментировать с любыми составляющими своей личности с чувством полной безопасности. Игра ведь и есть самый «безопасный», в том числе и психологически, способ освоения окружающего мира. Если уж говорить о травмах, то палуба общения, скажем, значительно «травмоопаснее», чем эта и подобные игры и именно потому, что игровая составляющая там снижена за счет преобладания общения.
В игре используется недопустимый метод давления на личность ребенка, настоящее психологическое насилие.
Но, скажите, коллеги, а где не используется в той или иной форме «давление на личность ребенка»? Любое наше воздействие на ребенка, хотя бы и с целью, чтобы он выполнил домашнее задание, есть «давление» на него. Так что «давим» мы всегда или почти всегда, и поэтому речь может идти лишь о форме этого давления. Тогда, может быть, использованная в игре форма и есть «форма психологического насилия»? Я думаю, «насилие» здесь в основном проявилось том, что каждого подростка «принуждали» прояснить для себя, прежде всего, ценность дружбы. И подобное по форме принуждение мы используем и в том случае, когда, скажем, подбрасывая все новые вводные, «принуждаем» ученика прийти к верному решению той или иной задачи. Только в нашем случае есть даже большая «гуманность», так как единственного правильного решения быть не может, поэтому никакой угрозы в случае «неправильного ответа» нет, да и у каждого есть право в любой момент выйти из игровой ситуации.
Недопустимо связывать игровую форму с обращением к религиозной сфере души ребенка – это или бестактно, или кощунственно.
По поводу бестактности я думаю предоставить право судить нужно детям. Они об этом не говорили, хотя могли бы. Даже если бы и не сказали, то я бы это почувствовал. Я ведь и ввел эту игру, тогда, когда понял, что обращение к этой сфере не должно произвести впечатление бестактности. Хотя в принципе я согласен с тем, что это очень деликатная сфера, и в ней лучше не экспериментировать, если не чувствуешь органичности обращения к религиозным ценностям.
Теперь о кощунстве. Не могу согласиться с тем подходом, который пытается полностью исключить игровые формы при передачи детям духовных и религиозных ценностей. Отсюда, на мой взгляд, вытекает голый ригоризм и морализаторство, которые так «высушивают» духовно-нравственное воспитание, что оно часто вырождается в лицемерие и фарисейство. Игра – это один из ведущих способов освоения жизни, и неправомерно исключать ее при освоении важнейших духовных ценностей.
И еще по поводу кощунства. Я думаю, кощунственные формы эта игра приобрела бы тогда, когда и сам организатор, и ребята несерьезно отнеслись к последней «вводной» с Библией, стали бы по этому поводу ерничать и с легкостью «лгали на Библии», как это делали и раньше. Но этого не произошло. Не было ни одного ребенка, который бы несерьезно отнесся к последнему «испытанию». А обращение в данном контексте к религиозной сфере чувств уже потому не могло быть кощунством, что сама ценность дружбы оказалась по своей значимости рядом с религиозными ценностями. И в прояснении этого – один из важнейших результатов игры. Ведь по-другому проявить это было невозможно. Это и для меня самого стало открытием и даже возвысило дружбу как таковую в моих собственных глазах. Я понял, что не зря мы столько внимания уделяем ей и пытаемся выстроить воспитательную систему, в основе которой положена именно дружба как основная ценность. Эта система потому работоспособна, потому что в ее основании лежит ценность, которая для ребенка столь же важна, как религиозные ценности.
Еще раз подчеркну: прояснение «священности» дружбы, ее пограничности с религиозными ценностями есть, может быть, главный результат этой игры.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь