Всё лучше - детям. Ну и немножко мне. С таким лозунгом я, буквально грезившая о домике в деревне, приступила к поиску и покупке. Объявления, поездки, осмотры, всё не то и не так. Люди выставляли как достоинство и просили дополнительных денег за то, что меня на тот момент совершенно не волновало. Водопровод, хороший ремонт, асфальт до дома... Неа, мне подавай грунтовку, чтоб босиком до речки шлепать, высоченные деревья и звенящую тишину старой деревни. Чтоб как в детстве, как у бабушки.
Я признаю, что у меня весьма своеобразные представления о доме, летнем отдыхе и воспитании детей, но вот уже несколько лет, с 2016 года, мы каждое лето живём там, и я ни разу не пожалела о своем выборе.
Много-много лет назад, когда у меня родился первый сын, мы сняли на лето дом в далекой деревне. Такой далёкой, что даже говор местных жителей был для меня удивителен и непривычен. "Маша, шо ты работашь?" - спрашивала меня тетя Матрена, а я недоуменно оглядывалась, ведь вовсе не работала, а просто стояла. Потом поняла, что это приветствие такое.
В жаркий июльский день пошли мы с моим сыном-лялькой к ручью. Ручей тек через сосняк, песок там был белый, шелковый, сосны росли редко; запрокинешь голову - а в вышине на ярко-синем небе сосновые лапы. Сидели мы, играли, а тут прибежали ребята, худые, жилистые, загорелые, белобрысые, человек пять. И давай скакать в воде, только лишь не топиться. Я с восторгом смотрела на их красивую жизнерадостную возню и барахтанье с улюлюканьем. Один нырял и пускал пузыри, другой колотил по воде, поднимая миллиарды брызг, смешной рыжий, вроде помладше, просто прыгал у берега и подначивал то одного, то другого.
Через день или два я сидела на лавочке у палисадника вместе с бабушкой Мотей, нашей соседкой, доброй и смешливой старушкой. Мы иногда ходили ей в магазин, а потом немного сидели у ее дома, она любовалась Ваниной кривоногой поступью, просила его сплясать, а он и рад стараться под ее звонкие и зачастую не весьма приличные частушки.
- Мотя, а что это за N.? – спросила я.
- А на том конце живут, - кивнула она подбородком куда-то в сторону. – За оврагом первый дом. На что они тебе?
- Это тот дом, где гуси расхаживают? – будто не слыша ее вопроса, спросила я. – Правда, у них много ребятишек? И все здесь живут?
- Старшие выросли уже, работать уехали. Да странные они, что ты. Придешь к ним, мать в сенях стоит, а малец, вон что твой парень, выйдет без штанов, а сам топор с себя ростом тащит за собой, а матери хоть бы что.
Я сразу вспомнила, как Ваня девятимесячным карапузом, только-только научившись ходить, и оттого передвигаясь вперевалочку, растопырившись, словно ухват, топал по дому с отверткой в руках, а кто-то из наших бабушек охал, причитал и хватался за сердце. Ту же реакцию вызывала вилка, поднятая зубьями вверх, или ножницы. А тут топор. Ну и что ж? Одиннадцать детей – другие масштабы. В два года у Вани любимой игрушкой был папин настоящий шуруповерт, он с ним почти не расставался, а отвертки заняли прочное и основное место среди его любимых вещей. А потом он, уже будучи шестилетним мальчишкой, забивал гвозди тыльной стороной огромного топора-калуна в толстые сосновые бруски – делал себе то ли пароход, то ли еще что-то.
Потом долго не шла у меня из головы картинка сильных мальчишечьих тел, их веселых голосов, ловких и красивых движений. А главное, я думала о том, какая свобода вокруг них, и что они такие, какие есть, именно благодаря этой удивительной, редкой сейчас, а для городского жителя зачастую и невозможной свободе. Пространство, воздух, природа, сам ритм жизни, деревенский быт – все это укрепляет и тело, и душу. Я вспоминала то, что рассказывал мне мой отец о своем деревенском детстве, и в этих мальчишках я словно видела воплощение живших до сего момента лишь в моем воображении рассказов: беготня с ребятами с утра до ночи, свобода купаться до изнеможения, ягоды в лесу до оскомины на щеках, ноги в цыпках и ссадинах, как он коров пас, как он с отцом, то есть дедом моим, зайца подстрелил, как трактором управлял…
Идем с Ваней по деревне на другой ее конец за козьим молоком, день теплый и сухой, Ванюша топает рядом со мной босичком: под ногами песок, кое-где глина и зеленые островки спорыша – любимой деревенской травы. У одного из домиков, синего, с большим и красивым палисадником, на крылечке сидит старичок и приветливо улыбается нам, зовет. Мы подходим, он, как водится, сует Ване конфеты, спрашивает про то, чьи мы и «каковские», а потом говорит, что тоже так все детство прошлепал босиком.
- Все мы босые бегали, - вспоминает дед, - бывало, уж и холодно становилось, и трава вся померзла, и ноги уже коркой от мерзлой земли покрывались, и тогда только мать обувку нам достанет, а так весной скидывали и до осени босые шлепали. Здоровые были зато!
Хороший, приветливый дед. И хорошая деревня. Это было первое лето, когда мы с моим тогда единственным сыном жили в деревне, в то время у нас еще не было своего дома. И именно тогда, глядя на тех мальчишек на речке, думая, воображая, как могла бы быть устроена их семейная и домашняя жизнь, и стал вырисовываться в моей голове тот идеальный образ детства, который мне хотелось бы воплотить, или, лучше сказать, такое детство, которое мне хотелось бы подарить своим собственным детям. У тех мальчишек было очень многое: им принадлежала природа, много-много природы, им принадлежало их тело и умение, способность им распоряжаться, управлять, им принадлежал ритм их жизни, вообще возможности с этой самой жизнью сталкиваться напрямую, участвовать в ней и как-то на нее влиять. Но кое-чего у них и недоставало. Наблюдая за ними на озере, слыша их речь, зная вообще, как живут сейчас в деревнях, вижу, что недоставало им среды, которая шлифовала бы то лучшее, что уже дала им природа. Среды, которая воспитывала бы и укрепляла те ростки добра и красоты, которые уже зародились в душе, посеянные красотой вокруг. Которая огранила бы их, добавила бы им пищи для размышлений, для внутреннего роста. Которая, попросту говоря, дала бы им возможность полнее и свободнее распоряжаться своей жизнью. И к этой среде я в первую очередь причисляю искусство.
- Да, а ты смотрела «Умники и умницы» по телевизору? Там одна сказала, что сто книг прочитала, прикинь? – это мой деревенский сосед, забредя однажды рано утром к нам в надежде получить на выпивку, отчего-то завел такой разговор о своем взгляде на искусство. Можно представить, какая среда вокруг тех ребят. А как было бы хорошо соединить все то лучшее, что имеется в их распоряжении, весь их запас свободолюбия, все их возможности гулять и познавать мир воочию, всю их физическую мочь и закалку с какой-то пусть даже небольшой каплей красоты, созданной умом человеческим. Вот, кажется, тот идеал, к которому мне хотелось бы стремиться.
- Но странные они, мать выпивает у них, - вот и разбила Мотя, сама не ведая, мою идиллическую картину.
С тех пор растет количество детей, растут и сами дети, но все получается, как я мечтала. И во многом это благодаря нашей деревне, нашему саду.
Сад - это научная база, благодаря которой можно рассказать детям о животных, растениях, почве, о взаимодействии всего и вся. Я даже, не будучи совершенно огородником и не имея никакой серьезной тяги к выращиванию овощей, сажала два лета подряд картошку для того, чтобы дети увидели, как она растет и как за ней ухаживать.
Сад - это комната для творчества. Где можно спокойно пилить, строгать, лепить из глины, сверлить, возиться с цементом. И не переживать, что все вокруг изгваздано и опять кому-то менее творческому это все отмывать.
Сад - это место для игр на свежем воздухе. Я учила своих детей старым дворовым играм и играла с ними вместе. Я несколько лет подряд устраивала им квесты с записками, заданиями, а порой в этих развлечениях принимали участие ребята со всей деревни, и места поиска сокровищ и выполнения заданий выходили далеко за границы нашего сада и даже нашей улицы. Прошло время, и дети стали сами придумывать квесты, игры. И получалось у них не хуже, чем у меня.
Много, очень много подарили сад и деревня моим детям, многое сделали для них. Только лишь для них? Не лукавь, Маруся, это и для тебя тоже.
Ваша Маруся, влюбленный садовод
