Она была необыкновенно хороша. Даже не так, она была изумительна. Лёжа в огромной белой коробке, кукла смотрела на меня синими глазами в обрамлении пушистых чёрных ресниц. На милом личике отражалась лёгкая полуулыбка. Она была такой хорошенькой, что я не решалась вытащить её из коробки и только зачарованно смотрела на её нарядное платьице. Кукла в нём выглядела просто потрясающе. С осторожностью, я боязливо провела пальчиками по её ногам, с любопытством разглядывая белоснежные носочки и крохотные туфельки. Приподняв подол кружевного платьица моему взору предстали белые матерчатые трусики. Густые, блестящие волосы были заботливо уложены в прозрачную сеточку.
— Бери, — сказал папа, вынув куклу из коробки и протянув мне, — Она теперь твоя.
Спрятав руки за спину, я отступила назад.
— Нет-нет-нет, — отрицательно замотала я головой, попятившись ещё на один шаг, — Я не хочу. Я… я…
Я просто ещё не научилась восторгаться и не зная, как реагировать, испугалась новому, внутри меня зарождающемся чувстве.
Насупившись и хмуря брови, я смотрела на куклу, переводя испуганный взгляд на папу и обратно. Он улыбаясь, продолжал держать куклу в руках. Эльза, моя старшая сестра, смеясь, взяла куклу у папы и поднесла ко мне.
— Это же твоя кукла. Бери. Ну же. Возьми, не бойся!
— Сегодня у тебя день рождения доченька, — сказал папа и добавил, — Держи, это твой подарок.
Я с опаской протянула руки и обхватила куклу, прижав к животу. Красивое кукольное личико оказалось близко–близко вровень с моим лицом и от этого мои глаза скосились к носу. Я нюхала её платьице, её волосы, её лицо. Она вся пахла чем-то очень новым и приятным. Папа легко снял сеточку с её волос и они рассыпались густыми блестящими локонами по её плечам.
Я не расставалась больше с ней никогда. Она стала моей подружкой, моей сестричкой, моей доченькой. Моим обожаемым сокровищем. Ни о чём другом я не могла больше мечтать. Ничего в мире не могло бы дать мне столько счастья и радости, сколько она. Всегда и везде, я теперь была с нею.
Я садилась есть, если только моя кукла была рядом. Укладывалась спать, если её укладывали со мной. Я играла с ней в "дочки-матери", устраивая всевозможные чаепития с игрушечной посудой. С упоением рассказывала ей сказки на ночь и делилась бесхитростными секретами. Она стала моим миром, пока я росла. В детстве не бывает полного одиночества.
— Сегодня мы идём в гости, — сказала мама однажды, повязывая мне огромный бант на голове.
Радостно вереща, я приволокла свою неизменную подружку в прихожую.
— Куклу ты не возьмёшь, — увидев её, строго велела мама, — Она слишком большая и тяжёлая. Кто её понесёт?
— Я понесу её сама, она не тяжёлая, — пыталась убедить я маму.
Обняв куклу, я приподняла её.
— Мама, смотри. Видишь, я сильная!
— Нет, я сказала, нет.
Никакие слова и доводы, не могли на меня повлиять. Я горько рыдая уговаривала родителей взять куклу с собой.
— Если ты понесёшь её сама, — наконец, поставив условие разрешила мама.
— Да, да, да! Я буду её нести сама, — радостно закивала я, глядя на маму заплаканными глазами.
Обхватив двумя руками куклу и крепко прижав к себе, я бодро вышагивала с ней. Спустя время силы иссякли и ноша стала довольно тяжёлой для меня, но я продолжала натужно пыхтя шагать. Вскоре не выдержав я заскулила, падая от изнеможения на дорогу,
— Не могу-у-у, она тяжёлая. Мама-а-а, возьми её!
— А я тебя предупреждала, — укоризненно бросила мама, не останавливаясь, — Теперь тебе придётся нести её самой.
— Папа-а, забери мою куклу, — ныла я.
Пыхтение становилось громче, а плач протяжнее. Превозмогая себя, я с трудом тащила куклу. Но мама с папой не поддаваясь моему нытью шагали весело смеясь и периодически останавливаясь, поджидая меня. Эльза дразня вприпрыжку скакала рядом со мной,
— Бе-бе-бе. Говорила тебе мама не брать куклу, теперь тащи сама, плакса.
— Уйди от меня, уходи, — вредничала я, сердясь на неё.
Я продолжала ныть и скулить. Ухватив за руку куклу, я уже просто волокла её по земле.
— Ох, горе ты луковое, — сказала со вздохом мама, забирая у меня куклу.
— А ну-ка, давай цепляйся покрепче.
Папа подхватив меня высоко подкинул, усадив на плечи. Я обхватив его голову руками и высунув язык торжествующе посмотрела сверху вниз на Эльзу, Обратно мы возвращались от гостей поздно ночью. Глубокая тишина поглощала безлюдные улицы и звук маминых каблучков раздавался звонким эхом далеко вокруг. Стены домов, освещённые лунным светом, резко белели на фоне густых и длинных теней. Улицы, ранее заполненные шумом и суетой, теперь окутывало таинственное молчание, прерываемое лишь песней цикад и шелестом ночного ветерка.
На востоке темнеет рано. Ночь наступала стремительно и внезапно. Словно кто-то, подобно усталому джинну, истомлённому жарой и духотой, разворачивал огромный чёрный покров над городом, украшенный низко мерцающими яркими звёздами.
Хотя я этого уже не видела. Сонная, я мерно покачивалась в папиных крепких руках и так мне сладко и хорошо было тогда.
*****
Я росла и уже меньше играла в куклы. В последующие годы, подружка моих детских лет горделиво восседала на шкафу спального гарнитура. Красиво причёсанная, одетая в новенькое платье от другой куклы – менее значимой, менее дорогой и по стоимости и для сердца. Сидела нарядная, благополучно пережившая моё бурное и радостное детство.
В бытность моей юности, она оставалась бессловесным свидетелем первых влюблённостей, радостей и грусти, сопровождаемых в эту пору меня. С лёгкой улыбкой на кукольном личике, поблёскивая стеклянными глазами в обрамлении чёрных пушистых ресниц, она продолжала бесстрастно взирать на меня с высоты шифоньера.
Шло время… Кукла вместе с нами пережила развал страны и последовавший за ним, скорый отъезд в Россию. Заботливо укутанная пледом и спрятанная в туго набитом мебелью и вещами, глухом нутре огромного железного контейнера. После, осторожно вынутая из его недр, она опять гордо восседала на том же самом полированном шифоньере, только теперь уже в маленькой и далёкой деревне России. Продолжая сверху взирать на меня с загадочной улыбкой Моны Лизы.
Разрушился мой мир, в котором я росла, к которому меня готовили всю мою жизнь. Сокрушительной бурей, сметая всё на своём пути, проносились стремительные перемены в стране, в мире, в моей жизни. А кукла всё также продолжала сидеть на шифоньере. Улыбаясь, она словно подбадривала меня, — Я здесь, я рядом. Я помню твои первые шаги, первые слёзы и первые радости, что ты делилась со мной. Я всё помню и поэтому по-прежнему, улыбаюсь тебе.
*****
— Мама, дай мне куклу! Я хочу поиграть с ней
— Нельзя.
— Почему “нельзя”?
В лице моей маленькой дочери явственно читалось недоумение.
— Ммм, — я замялась, не зная, что ей ответить.
Присев на корточки перед дочкой и виновато заглядывая ей в лицо, я постаралась поговорить с ней.
— Видишь ли, объяснять как-то сложно. Если ты хочешь знать, эта кукла очень дорога для меня. Поверь мне. Пожалуйста. Но это важно для... Придёт время, когда ты поймёшь меня. И тогда я… Я постараюсь объяснить тебе всё. А сейчас, прости, нельзя.
— Мама, мне не нужны твои объяснения, — захныкала дочь, — Я просто хочу играть с этой куклой.
В конце концов, уступив её слезам, я сняла драгоценную куклу с шифоньера и с болью в сердце, отдала моей девочке. В последующем, кукла повсюду таскалась с шумной детворой дочери. Однажды я нашла её грязную и ободранную в заброшенном углу двора. Тщательно отмыв куклу, я снова водрузила её на шифоньер, но моя дочка снова и снова просила именно эту куклу. Вытирая в очередной раз от грязи красивое кукольное личико, я извиняюще сказала,
— Прости, но ты игрушка, с тобой должны играть.
Однажды, в одной из бурных детских игр моей дочери, где-то был потерян кукольный глаз. Теперь кукла смотрела на меня одним глазом. Второй глаз зиял пустым провалом. Заглянув в него, можно было увидеть крепление волос. С одного бока головы были острижены некогда красивые и блестящие волосы. Конечно же, я знала, что моя дочь использует куклу как модель для парикмахерской и тем не менее, в моей голове крутилась мысль, что я предала свою подружку детства.
Но на кукольном лице по-прежнему играла лёгкая, как-будто понимающая улыбка. Она даже сейчас, словно ободряла меня, в моих жизненных перипетиях и метаниях. Я коснулась пальцами изящного кукольного лица и кукла точно на миг ожила, подмигнув мне из глубины синего кристалла, мол, всё хорошо, так и должно быть. Жизнь продолжается. Время треплет нас одинаково.
Моя дочь подросла и кукла засунутая в большой мешок, перебралась с другими игрушками в старый гараж. По какой-то причине, мешок был забыт на долгие годы. Я давно уже жила далеко от родителей, лишь изредка навещая их. Однажды, в один из моих очередных приездов, как-то пришлось вычищать гараж от накопившегося мусора и ненужного хлама, когда я внезапно наткнулась на старый мешок с игрушками. Вывалив его содержимое на пол, я увидела, что среди прочих многочисленных игрушек дочери, валялась и моя кукла.
Сначала я решила, что она каким-то чудом сохранилась, но всё оказалось гораздо хуже. Удивительно, но я, вместо того, чтобы обрадоваться находке, тихо заплакала. Кукла была в ужасном состоянии - сломанная нога и выбритая голова. Она выглядела очень помятой и потрёпанной. Без одежды, покрытая большими синюшными пятнами. Словно её долго били, прежде чем выбросить за ненадобностью.
Оказывается, резина из которой изготовлены гэдээровские куклы, имеет такое свойство — покрываться синими пятнами со временем. Глаз не было, но на лице, всё также играла знакомая с детства улыбка.
— Я не хочу видеть, что с нами сотворило время. Я всего лишь игрушка и должна выполнять свою задачу, — точно говорила мне безглазая свидетельница и подружка моих детских лет.
"Это была моя задача, быть твоим другом детства. Я была также другом для твоей дочери. Ведь для этого я и была создана, чтобы со мной играли маленькие девочки. А теперь, моё время пришло окончательно попрощаться с тобой".
Я, взрослая тётенька, сидя в холодном и тёмном гараже, держала в руках подружку моих детских лет и горько рыдала. Как будто я снова была та самая маленькая девочка, что засыпала с ней в обнимку поверяя детские секреты. Та, что не хотела расставаться с ней ни на одну минуту. У меня было нечеловеческое чувство вины перед этой неживой игрушкой. Утирая бесконечно катившиеся слёзы, я тихо причитала, словно пыталась вымолить прощение,
— Знаешь, наверное игрушки и должны проживать, вот так свою жизнь... А не сидеть, богато украшенные, холодно глядя на людей с ледяной, ничего не значащей улыбкой на лице. Ты была самой лучшей игрушкой и близким другом для меня… А теперь, мы на самом деле, должны навсегда попрощаться с тобой.
И я действительно видела, она слышит и прощает меня.
— Прости меня, — сказала я и бесконечные слёзы вновь хлынули из моих глаз.
Я поцеловала свою безглазую, как Фемида, с лёгкой грустью улыбающуюся мне куклу, затем положила её с остальными игрушками в мешок и поволокла на помойку.
