Первый командир в жизни лейтенанта как первый учитель для первоклассника — оставляет самый заметный след в душе и запоминается навсегда. Капитан 2-го ранга Пекур Александр Владимирович стал для Баси человеком, во многом повлиявшим на его окончательное становление как офицера и мужчины. Через два года сенсей ушёл на учебу в Военно-морскую академию, продолжив путь наверх по служебной лестнице, а корабль передал капитану 2-го ранга Суднишникову Борису Васильевичу — тоже выпускнику ВВМУПП, из ракетчиков.
Приход нового командира совпал с последним периодом жизни корабля. РПК СН «К-140» «посчастливилось» в числе первых пойти под нож по договору ОСВ-1. Одной из причин такого решения, возможно, стало его ракетное вооружение, а именно первая советская двухступенчатая твердотопливная баллистическая ракета Р-31, под которую в качестве эксперимента модернизировали 667АМ, установив ракетный комплекс Д-11. Всего было произведено 36 таких ракет.
«Бабушка Булавы» Р-31 — уникальное изделие: залп всех 12 ракет занимал около минуты, предстартовая подготовка — около трёх минут, при этом старт происходил из «сухих» шахт при помощи пороховых аккумуляторов, что повышало скрытность, исключая демаскирующие шумы при предстартовом заполнении шахт водой. На борту находилось двенадцать ракет, каждая из которых доставляла до восьми боевых блоков по 500 кТ (для примера, американская бомба «Малыш» мощностью «всего» 18 кТ унесла жизни 80 000 жителей Хиросимы), дальность стрельбы 4 000 километров обусловливала несение боевой службы в районе южных берегов Гренландии для поражения целей восточного побережья США.
В апреле 1990 года «К-140» исключили из состава ВМФ, а все оставшиеся на тот момент двенадцать Р-31 решили утилизировать дембельским аккордом путём отстрела. С этой целью осенью 1990 года «К-140» выполнила последние четыре выхода в море.
Вслед за уходом командира осиротела и штурманская боевая часть: уволились два старейших мичмана, на которых держался гиропост, — СКЭНГ Александр Николаевич Королёв и ТЭНГ-3 Вова Крейсер (Владимир Грейсер), оставив в гиропосту после себя «зелёный» молодняк. Вся ответственность за «железо» тяжёлым бременем повисла на шее у Баси, вынужденного теперь помимо своих бесчисленных дел находить время для «дебыдлизации» вновь прибывших мичманов.
За сутки перед выходом на последнюю в своей жизни ракетную стрельбу подводный крейсер «К-140» стоял, пришвартованный правым бортом к родному седьмому пирсу, Бася заступил дежурным по кораблю, а заодно приступил к запуску навигационного комплекса.
Довольно рутинный, спокойный и в какой-то степени скучный процесс на этот раз обратился для него сущим кошмаром — через час после запуска гироскопы не только не успокоились, но, почуяв отсутствие твёрдой руки опытного СКЭНГ, пошли вразнос, выдавая на-гора немыслимые данные. В гиропосту на всех приборах всё, что можно, горело красным аварийным светом, а молодая поросль сидела с круглыми глазами и в роли зрителей в цирке наблюдала за эквилибристикой и высшим пилотажем в исполнении семирукого восьмикрыла КЭНГа, который за ночь бесчисленное количество раз пронёсся со штурманской рубки в гиропост и обратно (что на гражданке соответствует примерно высоте третьего этажа жилого дома), последовательно управляя запуском комплекса и за себя, наверху, и за тех парней, внизу. В какой-то момент пришлось даже залезть в самое что ни на есть сердце навигационного комплекса, открыв крышки трёх огромных бочек, где гироскопы вместо того, чтобы стоять по струнке дружно, вращаясь подобно юле вертикально вверх, разбежались в разные стороны под углами, близкими к девяноста градусам.
— С такой командой впору застрелиться, — зло сказал замученный Бася, снял ПДУ и, как тракторист-колхозник, полез всем телом внутрь инерционной системы дедовским, проверенным способом вручную исправлять работу «чуда инженерной мысли». Грех было ругать молодых мичманов, по вине которых завалились все три канала, ведь всего три года назад он сам здесь бегал желторотым и бестолковым.
Утром прибыл экипаж, но вниз пока никто не спускался — все толпились на пирсе, ожидая построения на подъём флага. Бася сидел на ГКП и считал минуты, когда старпом с механиком возьмут бразды правления в свои руки, а на лодке по команде «Корабль к бою и походу приготовить» начнётся ввод ГЭУ, тогда он сможет хоть на ненадолго завалиться в штурманской на маленький диванчик и поспать, спрятавшись за шторкой, хотя бы пару часиков.
После бессонной и напряжённой ночи у него голова шла кругом, мозг отказывался работать, смешивая корабельную реальность с какими-то воображаемыми видениями из полусна, поэтому, когда «Каштан» перед его носом заговорил голосом командира: «Лейтенант, на мостик поднимитесь», — ему понадобилось некоторое время на осознание — сон это или не сон. Он вскочил, быстро забежал к себе в рубку, накинул канадку и стремглав полез наверх. Морской холодный воздух хорошо освежал, и Бася моментально пришёл в чувство. Командир стоял на мостике, по одной только его внешности было сразу видно — перед вами настоящий флотский аристократ: безупречно выбритый, пахнущий дорогим одеколоном, без единого изъяна подогнанная и отпаренная форма, шитые звёздочки на погонах, ручной работы лихая «калининградская» фуражка, идеально начищенные ботинки…
— Барсуков, почему за крысоотбойниками не следите?
Бася перегнулся через борт рубки и проверил носовые и кормовые швартовые концы. Действительно, круглые самодельные деревяшки с прорезью по ширине канатов, служившие естественным препятствием для свободного перемещения крыс с берега на корабль и обратно, завалились, хотя Бася их лично с верхним вахтенным выставлял ещё вечером.
— Виноват, товарищ командир, не усмотрел.
Так Бася получил от командира замечание в журнал дежурного по кораблю красивым твёрдым почерком: «Крысоотбойники не выполняют своих функций».
Когда Бася спустился, его освежённый морозом мозг моментально провалился в ещё более мучительную полудрёму — теперь он буквально спал на ходу. Дополз до рубки, сбросил канадку и сидел как пришибленный, в полной прострации, когда за пять минут до подъёма флага в штурманскую ввалился боцман Володя Вырвихвост — алкаш конченый, но как боцман нормальный мужик, да и по жизни в норме — ввалился и сразу упал, заняв вожделенный диванчик. Бася с изумлением смотрел на живой труп и не понимал, что с тем творится: лицо бледное, как простыня, тело колбасит, руки трясутся, как в известной театральной миниатюре, где актёр Лебедев изображал алкаша, старающегося поднести стакан водки ко рту с помощью полотенца.
— Сто грамм, — умирающим голосом и как-то на выдохе произнёс Вырвихвост.
— Что-о?! Ты у меня сейчас в бубен получишь, дебил, — Бася, офигев от наглости мичманюги, вмиг проснулся и, возвратясь в реальность замкнутого пространства, начал прикидывать, куда того надо вдарить поэффективней, чтобы привести алконавта в чувство.
Мичман нечленораздельно мычал.
Бася беззлобно и по-братски ругался:
— Сук-к-ка… ты, а не сундук! Нам в море выходить, мазафака, а тебе на рулях сидеть. Может, тебе либидо порвать? — и отвесил «куску» (мичману) один «лобарь» (неласковый тычок ладонью по лбу).
— Василич, — удар оздоровляющего эффекта не произвёл, боцманюга еле ворочал языком, не в силах поднять веки, — сто грамм шила, а то помру.
— Ты совсем офигел в атаке, пудель? — Бася всей своей массой навис над умирающим, готовясь собственными руками задушить «зелёного змия», вселившегося в тело подчинённого. — У меня жидкий доллар на вес золота, придурок! Чем, по-твоему, мне в гидрографии за часы расплачиваться, собственным телом? Ты об этом подумал?
— Василич, помоги, вот увидишь, сразу стану человеком, только налей сто грамм, — тело «сундука» заметно обмякало, медленно растекаясь по диванчику, силы его явно оставляли.
«Ведь помрёт, гад, у меня на глазах прямо в штурманской», — подумал Бася, закрыл дверь на ключ, достал из сейфа заветную трёхлитровую банку с ценным шилом и аккуратно, как аптекарь, нацедил полстакана.
Звук переливающегося из банки в стакан целительного эликсира, как запах крови для вампира, оживил пьянчугу, тот полез трясущимися руками шарить по карманам старой потёртой канадки, достал откуда-то замусоленную, годовалой свежести карамельку, быстро схватил стакан и, пока не расплескал, тремя жадными глотками выпил живительную влагу, занюхал конфеткой. Бася наяву стал свидетелем чуда воскресения — сердце алкаша с новой силой начало качать, разгоняя кровь по организму, цвет лица постепенно сверху вниз начал приобретать нормальный, естественный оттенок, перестали трястись руки, фигура распрямилась и стала наливаться жизненной энергией, в потухших было, мутных глазах появился огонёк, и теперь уже совершенно окрепшим голосом, делая глубокие вдохи-выдохи, Вырвихвост медленно произнёс:
— Сейчас, Василич… выйду… покурю ещё на пирсе… и буду в норме… спасибо тебе, Василич, спас меня.
Бася промолчал. А что скажешь? Куда ты денешься с подводной лодки — служишь с тем, кого Бог послал. Через некоторое время на проворачивании Выкрутихвост как ни в чём не бывало бегал энергично по надстройке и материл вовсю боцкоманду.
Ближе к вечеру Выкиньхвост уже выруливал подводный чёлн из бухты Ягельной в Сайда-Губу, по кораблю была объявлена «Боевая готовность раз, надводная», на мостике находились командир, вахтенный офицер, штурман-фрунзак Игорь Рагулин, на редкость не голубых кровей, каждые две минуты стрелял пеленги по кругу, а Бася внизу в бешеном темпе лихорадочно наносил линии на карту, корректировал место и выдавал рекомендации на мостик, успевая вести журнал. В узкости, следуя по фарватеру, у штурманов одна забота — не проспать время поворота.
Неожиданно из гарнитуры связи с мостиком вместо штурмана донёсся вопль командира:
— Штурман, мать твою, где курс, перемать?
Бася, даже не осознав до конца сути вопроса, следуя первому импульсу, метнулся к навигационному комплексу — тот работал нормально.
Следующим через гарнитуру в штурманскую с мостика проник голос штурмана:
— Василич, хлябь твою твердь, снимай штаны, готовься, командир спускается, иметь тебя сейчас будет. У боцманов курс пропал, давай быстро проверь «апельсины», у тебя две минуты.
«Апельсины» — это сельсины, а точнее, машинки системы синхронной связи в приборе таком — распределителе курса, который раздаёт данные о курсе всем потребителям по кораблю. Он работал на индукционных сельсинах и располагался на верхней палубе третьего отсека, рядом со штурманской.
— Не надо меня иметь, сейчас всё будет, — Бася мигом вызвал на подмогу бесполезных мичманов с гиропоста, СКЭНГ и ТЭНГ хоть бегали хорошо — примчались быстро. И вот, открыв крышку, не святая троица: два с глупым, а один — очень озабоченным видом сгрудилась перед изрядно насолившим им предателем-прибором. Моторчики гудят, шестерёнки вертятся, чих-пых-чих-пых — с виду всё работает штатно и нормально, ничего не сгорело.
Однако сверху уже доносилась тяжёлая поступь шагов о железо медленно спускающегося по трапу Коммодора — время быстро истекало, надо было что-то срочно предпринимать.
Тогда, оценив ситуацию, Бася принял единственно правильное решение:
— Да, хрен здесь разберёшься, некогда думать, закрывай крышку. Ну-ка, хлопцы, дайте я хоть обопрусь на вас, — он обхватил за плечи двух мичманов, стоявших у него по бокам, и со всей дури долбанул обеими ногами по крышке прибора с предательскими «апельсинами». В этот момент командир маленьким последним прыжком грузно спрыгнул с трапа и, весь в облаке пара с мороза, проследовал прямо к своему трону, стоящему в центре ГКП, чтобы развернуть там ручную гильотину для отсечения голов карбонариям. Только он уселся, когда откуда-то сверху, наверное непосредственно с небес, последовал спасительный доклад боцмана:
— Та-ащ командир, заработало, есть курс — семьдесят два градуса.
— Есть, боцман, держи курс семьдесят два градуса. Барсуков, ну-ка иди сюда, что за хрень ты тут мне с курсом устроил? — заиндевевшее и обветренное лицо командира было грозно, но спокойно.
— Товарищ командир, сбой сети какой-то по кораблю прошёл, но мной всё успешно устранено.
— Ещё один такой сбой, Барсуков, велю пустить тебя в расход в первом отсеке, — сказал командир и добавил: — Вместе с твоим штурманом. Понял? — после чего свернул гильотину до следующего промаха навигаторов и тяжело полез обратно на мостик.
— Игорь, что за хрень? — у штурмана то ли от холода, то ли от огромной дозы адреналина, всё ещё гулявшей по организму, зуб на зуб не попадал. — Я уже подумал, по магнитному компасу придётся идти. Полный доклад мне после погружения, — его сильно потряхивало — что может быть хуже для БЧ-1, чем потерять курс в опасной узкости ночью?
Всего через пару минут Бася забыл об инциденте, готовясь к новым вызовам судьбы.