Жизнь в стране и в городе понемногу менялась. 14 декабря 1947 года было принято Постановление Совета Министров СССР «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары». Следует отметить, что отмена карточек в Советском Союзе произошла раньше, чем в других странах-участницах Второй мировой войны.
При перерасчете зарплаты деньги обменивались таким образом, что её размер оставался без изменения. По вкладам в сберкассах суммы до 3 тысяч рублей обменивались также один к одному, по вкладам от 3 до 10 тысяч рублей было произведено сокращение накоплений на одну треть суммы, по вкладам в размере свыше 10 тысяч рублей изымалась половина суммы. Те же, кто хранил деньги дома, при обмене получил один новый рубль за десять старых. Льготные условия переоценки накоплений были установлены и для держателей облигаций государственных займов: облигации массовых займов обменивались на облигации нового займа в соотношении три к одному, облигации свободно реализуемого займа 1938 года – в соотношении пять к одному, а облигации займа 1947 года переоценке не подлежали.
Денежная реформа позволила оздоровить финансы государства и способствовала восстановлению экономики в целом. Устанавливались единые розничные государственные цены на продовольственные и промышленные товары. Цены на хлеб, муку, крупу и макароны были снижены на 10-12 процентов, а на мясо, рыбу, жиры, сахар, соль, картофель, овощи и кондитерские изделия сохранялись на прежнем уровне.
При среднем размере заработной платы в стране, не достигающем и 500 рублей в месяц, это означало, что большая часть населения далеко не сразу могла почувствовать на себе «повышение уровня материального благосостояния», обещанного постановлением правительства.
Люди по-разному относились к новшествам. Органам МВД было поручено контролировать мнения и суждения о денежной реформе и отмене карточек. В одной из оперативных сводок Савельев читал:
«Из разговоров населения и по письмам, отправляемым из Ленинграда, распространившиеся слухи сводятся к следующему:
а) с 15 декабря будут отменены хлебные карточки и установлены средние цены между коммерческими и карточными. Высказывается предположение относительно норм отпуска продуктов и товаров в одни руки;
б) с 15 по 30 декабря будет проведена денежная реформа. При этом будут меняться все деньги с курсом замены одного рубля новых за два рубля старых. При этом меняться будут не больше двух окладов зарплаты на каждого человека;
в) курсируют также слухи о том, что деньги будут аннулированы и никакой замены не будет.
Этим объясняют выдачу зарплаты за ноябрь месяц досрочно.
Большое отрицательное влияние на жителей Ленинграда оказывают москвичи, приезжающие за товарами в ленинградские магазины».
Конечно, подумал Андрей, прочитав справку, денежная реформа – не панацея от всех проблем людей в стране. У кого-то жизнь улучшилась, а кто-то не заметил никаких улучшений. Поэтому и оценивать перемены каждый будет по-разному. Взять того же Игорька Гончарова, у него всегда свое мнение по тем процессам, которые происходят вокруг. Правда, после того как Савельев сделал ему внушение и велел держать язык за зубами, вслух он свои критические взгляды не высказывал. А вообще, Игорь – молодец! Показал всем, что парень он способный. Весной сорок седьмого года экстерном на отлично сдал экзамены за десятилетку в вечерней школе рабочей молодежи и с аттестатом о полном среднем образовании без вступительных экзаменов был принят в офицерскую школу МВД.
Как раз в этом году школа была переведена из Куйбышевской области в Ленинград. Местом её базирования определили поселок Новознаменка в Красносельском районе, недалеко от Петродворца. Называться она стала Знаменской офицерской школой МВД, готовившей специалистов разных профилей для органов внутренних дел.
Срок обучения курсантов рассчитан на два года, выпускникам присваивалось звание лейтенант.
Игорь поступил, и сразу попал на казарменное положение. Первокурсников редко отпускали в увольнение в город, поэтому в квартире Савельевых его почти не видели. Даже при получении увольнительной в выходной день курсанту приходилось долго ехать в Ленинград «на перекладных». На автобусе от училища до железнодорожной станции «Новый Петергоф», пригородной электричкой до Балтийского вокзала, а потом по городу на трамваях с пересадкой. Три часа в один конец и столько же обратно. За то короткое время, что Игорь проводил у Савельевых, баба Маша успевала накормить вдоволь «бедного солдатика» и напечь в дорогу пирожки с картошкой и жареным луком. Завернутые в пергаментную бумагу, вкусно пахнущие и еще горячие они укладывались в заплечный вещмешок и всю обратную дорогу грели спину. Иногда Игорю удавалось поговорить с Андреем, если тот не был занят по службе. И скорее-скорее мчаться в казарму, чтобы вернуться из увольнения до десяти часов вечера. По дороге приходилось уворачиваться от многочисленных военных патрулей, которые активно ловили нарушителей дисциплины и военной формы одежды из числа курсантов-первокурсников. Как говорили ветераны: «Чтобы никому служба медом не казалась»!
После перерыва почти в три года вышла на службу и Вера. Но у нее, в отличие от Игоря, не все складывалось гладко. В отделе кадров Управления старшего лейтенанта государственной безопасности Савельеву направили в госпиталь на военно-врачебную комиссию, чтобы получить подтверждение о годности по состоянию здоровья к продолжению службы в органах. Перспектива проходить комиссию врачей немного встревожила Веру, которая предположила, что к ней могли бы отнестись излишне строго. Так и случилось на самом деле.
Вечером после комиссии на кухне, поставив на блюдце чашку с недопитым чаем, она с эмоциями в голосе делилась с мужем впечатлениями и переживаниями:
– Большую часть специалистов удалось пройти быстро и без проблем. Ухо-горло-нос, зрение, дыхание, давление, сердце, невропатолог без дрожи в пальцах, все хорошо. «Здоров, годен!», «Здоров, годен!», «Здоров, годен!». Да, именно так и писали по привычке, как мужчинам.
Андрей улыбнулся:
– Так ты же офицер! Врачи и пишут для офицера. Про то, что ты – женщина, никто не вспоминал.
– Оказывается, вспомнили. В неподходящий момент. Пришла на осмотр в кабинет к хирургу. Там мужчина бравого вида, лет под пятьдесят ему, с седыми гренадерскими усами. Когда разглядел у меня шрам внизу живота, сразу встрепенулся. Видно, вспомнил недавнюю практику во фронтовом госпитале с выздоравливающими офицерами. Строго указал перстом на шрам: это что такое?! Объяснила. Он уложил меня на кушетку и давай мять и ощупывать. Здесь болит? Здесь? А здесь? Я говорю, что все давно зажило, нигде не болит, но он не верит.
– Правильно, Вера. Ты же не библиотекарем устраиваешься, а возвращаешься в оперативное подразделение госбезопасности. Здоровье оперработника должно быть идеальным.
– А оно у меня какое? Такое и есть. Но я, как ты справедливо заметил, все-таки оперативник. Поэтому готовилась к разным подвохам со стороны врачей ВВК и «подстелила соломки». Заблаговременно побывала на приеме у профессора, который меня раньше лечил. Тот еще раз посмотрел и вновь выдал заключение, что я на данный момент абсолютно здорова. Могу снова деток рожать! – Вера озорно стрельнула своими большими очами.
Андрей улыбнулся и негромко захлопал в ладоши.
– Вот, что было дальше. Хирург разрешил одеваться, а сам пошел к столу готовить заключение. По его недовольному выражению лица вижу, что не хочет он мне писать «Здоров и годен». Я, едва успев накинуть бельё, побежала раскладывать перед ним справки о своем женском здоровье с подписями профессора. Чувствовала, что железо надо ковать, пока горячо! Он внимательно перечитал медицинские документы. Вижу, что авторитет профессора на него произвел впечатление. Покряхтел, подёргал усами, но нужное мне заключение написал. И еще пожелал успехов в службе.
– Когда я тебя рекомендовал на службу в Управление, так и считал, что ты в любой ситуации найдешь нужное решение, – подвел итог Андрей.
– Я вот о чем подумала, не ведется ли сейчас кампания по сокращению женщин на службе? Пока была война, женщины наравне с мужчинами лямку тянули. Теперь, видать, под любыми предлогами решили от дам избавляться. Кажется, и от меня пытались. А я все-таки прорвалась!
В Управлении Веру восстановили на службе, но руководство предложило ей перейти с оперативной работы на вакантную должность в отдел кадров. Она посоветовалась с мужем и согласилась.
У Андрея в ту пору начался сложный период. Помимо всех прочих забот чекиста и начальника отдела, у него активно велась работа на оперативном канале использования немецких военнопленных, которая требовала много времени, и в прямом смысле приходилось заниматься этим делом, как днем, так и ночью.
Рядовой Гюнтер Кранц дал согласие на сотрудничество с органами государственной безопасности СССР, написал по-немецки расписку и избрал себе агентурный псевдоним «Ранке» в память о друге детства с такой фамилией. Андрей, чтобы укрепить доверительные отношения, связался с коллегами из МГБ, служившими в советской военной администрации немецкого города Ростока, и попросил организовать письмо родственников Кранца в Советский Союз. В первые послевоенные годы переписка военнопленных с адресатами в Германии была запрещена.
Взяв письмо от матери из рук Савельева, Кранц попросил папиросу, закурил, отошел к окну и отвернулся. Было заметно, что он сильно взволнован, листочки письма колыхались в его подрагивавших пальцах.
– Могу ли я ответить на это письмо, господин майор?
– Конечно, – ответил Андрей. – Я найду возможность переправить его вам на родину. Что пишут из дома?
– Мать пишет, что в сентябре сорок четвертого Росток сильно бомбили самолеты американцев. Несколько сотен «Летающих крепостей» полностью превратили в руины авиационные заводы «Мариене» и «Бляйхештрассе», а заодно разгромили находившиеся по соседству жилые кварталы. Дом моих родителей тоже разрушили, сейчас они ютятся в подвале у родственников. Мать обрадовалась, узнав, что мне удалось выжить в этой войне, которая унесла жизни миллионов моих соотечественников. Теперь она молится о том, чтобы дожить до счастливого дня, когда пленных немцев отпустят из России, и я вернусь в Росток.
– Вам я могу сказать, что срок вашего возвращения находится сейчас в ваших руках и будет зависеть от качества решения поставленных задач. А матери напишите, что вопрос о времени освобождения военнопленных будет решаться советским политическим руководством. Немцы работают здесь над ликвидацией той разрухи, которую они устроили в нашей стране. Как видите, в войне равной мерой приходится хлебнуть горя всем, и тем, кто её начинал, и тем, кому пришлось отбиваться от завоевателей. Уходя в армию, вы вряд ли думали, что город Росток в центре Германии будет разрушен так же, как города Советского Союза, через которые прокатилась война.
– Когда уходил в армию, я не представлял, что такое война, и какие несчастья она приносит людям. Гитлер обещал нам мировое господство, и немецкие солдаты не задумывались, чем обернется его завоевание. Только поражения на фронте заставили задуматься о том, кем стал Гитлер и фашизм для Германии. Пришлось признать, что наш фюрер нарушил все клятвы, убивал свой народ, искоренял целые расы. Все завоевания в Европе выглядят как желание фашистской партии безграничного подавления населения собственной страны. Мне повезло – я выжил, а миллионы людей стали жертвами безумных мечтаний Гитлера. Теперь я четко сознаю, что фашизм – угроза человечеству, сегодня он повержен и не должен возродиться.
– Это действительно так, с вами трудно не согласиться. Тем не менее, находятся люди, которые после разгрома фашизма мечтают о реванше. Вновь тайно создаются общества, идеологией которых является фашизм. Советские органы государственной безопасности ведут борьбу с такими людьми и общественными организациями. И вам ставится задача противодействовать их деятельности за рубежами СССР. Если конкретно, то мы намерены перебросить вас через государственную границу и отправить на территорию Финляндии, чтобы вы стали членом тайного германско-финского полувоенного общества «Союз ветеранов-егерей».
Андрей ознакомил агента с информационной справкой по обстановке в Финляндии:
«Сразу после окончания войны элиты Финляндии поняли, что время, когда можно было надеяться на военный реванш в отношении СССР, с поражением Германии ушло. Им надо было позаботиться о том, чтобы максимальной лояльностью к СССР сохранить у себя то, что есть. Поэтому, как ни тяжелы были условия, выставленные Советским Союзом на переговорах о перемирии в сентябре 1944 года, Финляндия была вынуждена их подписать. Когда глава финской делегации на этих переговорах, проходивших в Москве, премьер-министр А. Хакцелль, ознакомился с советскими условиями, его разбил инсульт. Советский Союз поставил условия, диктовавшие Финляндии её внутреннюю политику, а именно: выдача Советскому Союзу его граждан – карелов, эстонцев и ижорцев, нашедших убежище в Финляндии; роспуск националистических организаций и легализация коммунистической партии; суд над «военными преступниками». Для соблюдения Финляндией условий перемирия (по сути капитуляции) была образована Союзная контрольная комиссия во главе с членом Политбюро ЦК ВКП(б) А.А. Ждановым. 22 сентября 1944 года Жданов прибыл в Хельсинки и оттуда три года фактически управлял Финляндией (участие британских представителей в комиссии было номинальным). По требованию Жданова, были запрещены организации, которые в СССР считались «фашистскими». Инспекция Контрольной комиссии, состоявшая из советских чекистов, пользовалась правом экстерриториальности и имела возможность неограниченного перемещения по Финляндии и контроля над деятельностью государственных учреждений. По указанию Жданова в марте 1945 года после выборов, на которых победа была отдана левым партиям, премьером Финляндии был утверждён Ю. Паасикиви. В ноябре 1945 года в Хельсинки начался судебный процесс над финскими военными и политическими деятелями, «втянувшими Финляндию в агрессивную войну против СССР». В феврале 1946 года был вынесен приговор. Бывший президент Р. Рюти получил 10 лет тюрьмы, остальные семеро подсудимых (два бывших премьера, два министра иностранных дел, министры финансов и просвещения и посол в Берлине) – от двух до шести лет. Во всех этих мероприятиях Жданову содействовал президент Финляндии К. Маннергейм. Его авторитет помог Советскому Союзу бесконфликтно установить контроль над политикой Финляндии. В свою очередь, Маннергейм избежал судебного преследования, но, уйдя в отставку с поста президента в марте 1946 года, на всякий случай уехал в Швейцарию. 10 февраля 1947 года державы-победительницы подписали в Париже мирный договор с Финляндией, а в сентябре того же года прекратила свою деятельность Союзная контрольная комиссия в Хельсинки. С 1947года постепенно вышли на свободу амнистированные бывшие руководители Финляндии. Те ветераны войны, которые мечтали о реванше, стали активизироваться и организовывать новые общества вместо тех, что были распущены в 1945 году. Они скрывались под внешне нейтральными названиями, но, по сути, создавались для того, чтобы изменить итоги войны».
Подготовка к выполнению задания началась.
… Апрель 1948 года выдался теплым, хотя мало солнечным. Ленинградское небо было привычно затянуто серыми облаками, будто покрывалом. В городе снег почти сошел, но на севере, на Карельском перешейке сугробов оставалось много. На лесных полянках лишь с южной стороны можно было заметить, что под соснами зажелтели прошлогодние травы и выправлялись после морозов бледные кустики брусники и черники. Противоположная северная сторона оставалась во власти снежной зимы. Лесные ручейки освободились ото льда и чернели водой, в заводях – тихой, но на каменистых перекатах – буйной как в море.
Ручейки стекались в речку, которая несла воды с финской стороны. По берегам ее высились сосны-великаны, прижимавшие мощными корнями толстый слой мха к желтому песочку. Мох и песок соседствовали с плоскими гранитными валунами бурого цвета. На одном из таких огромных камней как на площадке стояла группа людей, трое из которых по виду были офицерами пограничных войск, а двое штатских, выглядели лесными обитателями: в высоких сапогах, в серых теплых куртках, в шерстяных финских шапках. Ночная тьма уже сомкнулась над ними, предметы вокруг едва различались но, если бы кто-то прошел по тропинке, вьющейся позади в лесу, смог бы разглядеть справа и слева на расстоянии ста метров солдат-пограничников, лежавших за стволами деревьев с ручными пулеметами, готовыми к стрельбе. Пограничники охраняли участок границы, открытый для переброски. Около солдат в напряженных позах застыли, сложив лапы, будто сфинксы, две сторожевые собаки-овчарки.
Опытные стражи границы тихо втягивали чуткими ноздрями воздух, чтобы не пропустить запах посторонних людей. Вокруг стояла тишина.
Один из офицеров, начальник разведки пограничного отряда капитан Бойко, вытянул руку вперед и прошептал:
– Метрах в ста отсюда вдоль по руслу речушки начинается финская территория. Дальше через десять километров находится то место, которое вам нужно.
Савельев в форме майора пограничных войск и офицер его отдела капитан Захарченко повернулись к Кранцу, готовому идти на задание, и ко второму человеку в штатском, проводнику, карелу среднего возраста. Андрей очень тихо сказал по-немецки:
– Здесь, Гюнтер, мы прощаемся. Линия государственной границы находится совсем рядом. Проводник проведет тебя вдоль реки и по лесу до того места, где можно отдохнуть, а потом подождать автобус, который ходит в город. Проводник пойдет обратно, а ты знаешь, что нужно делать дальше.
Кранц кивнул. Савельев пожелал удачи и пожал руку агенту и проводнику. Захарченко и Бойко последовали его примеру.
Проводник направился в сторону границы, немец последовал за ним. Через секунду они исчезли в темноте, а спустя пару минут не стало слышно даже их шагов. Группа Савельева еще час безмолвно оставалась на своем месте, вслушиваясь в ночную тишину. Лишь убедившись, что за это время ее не нарушили никакие шумы, крики или выстрелы, Савельев отдал команду возвращаться к машине.
На грунтовой дороге за лесом темнел силуэт «студебеккера» с тентом.
Часы показывали четыре часа утра. Капитан Бойко сел в кабину. Остальные пошли к заднему борту кузова. Обе овчарки, которых спустили с длинных поводков, молниеносно запрыгнули под тент.
Савельев уважительно произнес:
– Подготовленные собачки!
Солдаты перемахнули через борт и откинули его, помогая офицерам забраться в кузов. Андрей, усаживаясь, поискал глазами собак, но увидел лишь черные носы, торчавшие из-под лавок. «Студебеккер» загудел мотором и на малой скорости двинулся в сторону пограничной заставы, разбрызгивая грязь и подпрыгивая на ухабах.
В это время Кранц и его проводник-карел шагали вглубь финской территории. В восточной стороне небосвода заметно светлело. Понемногу развиднелось, идти стало легче. Путники то ступали по мелкой речной гальке у самой воды, то выходили на берег повыше, где еще лежал снег. Не было видно наста только на прогалинах, где вершины сосен немного расступались, и солнечные лучи прогревали весеннюю землю.
Вдруг проводник, внимательно посматривавший вокруг, резко остановился, приложил палец к губам и показал на одну из прогалинок. Метрах в двадцати от них токовал глухарь. Его нельзя было спугнуть, потому что крупная птица мгновенно взлетела бы, громко хлопая крыльями. Этот шум, отдаленно напоминавший ружейные выстрелы, в лесной тишине разносится далеко и, те, кто, возможно, находился в финском лесу в предутреннюю пору, могли бы понять, что птицу потревожили люди. Оба тихонько попятились назад, спустились к воде и, крадучись, обошли токующего глухаря. Пару раз им встречались звериные тропы, по которым на водопой привыкли ходить кабаны всем семейством от мала до велика, лосиха с лосятами-подростками, лоси-великаны, а также мелкое зверье.
После трех часов пути они достигли того места, где речка превратилась в узкий ручеек. Проводник жестом объяснил, что дальше нужно забирать немного вправо. Природа заметно изменилась: вместо хвойных исполинов со всех сторон обступило разнолесье из берез, осин и ольхи, вокруг которых почти не осталось снега. Стало быть, скоро из леса выйдем, подумал Кранц. В самом деле, минут через десять проводник привел к поваленному толстому дереву, рядом с которым обнаружилась умятая куча соломы. Какой, интересно, зверюга отдыхал здесь, подивился немец, но, углядев неподалеку кучи лосиного помета, понял, что в этом месте зимовал сохатый. Проводник присел на солому и пригласил спутника. Они немного подкрепились, хлебнули крепкого кофе с медом и коньяком из фляги, а потом карел заспешил назад. Кранцу оставалось пройти с полкилометра и выйти на дорогу к автобусной остановке.
В полупустом утреннем автобусе на вопрос, куда он едет, Кранц сказал удивленному кондуктору по-фински с сильным немецким акцентом:
– В город. В полицию.
Автобус остановился у дверей городского полицейского участка. Его начальник в чине комиссара, пожилой медлительный финн, слушал рассказ неожиданного визитера на ломанном финском языке без вопросов, подперев ладонью щеку. Потом покачал головой и по-немецки отчетливо произнес:
– Теперь, сынок, расскажи мне все с начала. Толково изложи на немецком. Я хорошо знаю этот язык потому, что еще в ту войну служил в финском егерском батальоне и воевал в составе немецких войск на Восточном фронте, примерно там же, где воевал ты.
Кранц оживился и вновь изложил свою историю. Как был в ленинградском лагере военнопленных, как там произошла массовая драка, после которой всех заключенных рассортировали по другим лагерям. Он попал в карельский город Питкяранта на лесоповал. Познакомился с местными жителями, среди которых были не только карелы, но и финны. Те подсказали, как быстро добраться в Финляндию, где к немцам относятся гораздо лучше, чем в Советском Союзе. Дождался окончания морозов и собрался в дорогу. Охрана в лагере и на участках лесоповала не была жесткой. Поэтому удалось уйти, не поднимая шума. В доказательство своего рассказа он показал лагерные номера, вытравленные хлоркой на солдатской куртке.
– Что же, ты ни одного человека не встретил в лесу, когда переходил границу? – без особого интереса спросил финн.
Кранц отрицательно покачал головой.
Во время долгого рассказа полицейский комиссар размышлял о том, как ему следует поступить дальше. По действующей инструкции надо передавать перебежчика в службу безопасности и снять с себя всякую ответственность. Но ему, бывшему боевому егерю, затем участнику шюцкора, распущенного русскими победителями в 1944 году, претила сама мысль о том, чтобы подвергнуть унизительным проверкам этого немецкого солдата. Большой жизненный опыт подсказывал, что солдат – настоящий, с такими «камерадами» он на фронте замерзал в зимних окопах и отбивался от бешенных штыковых атак русских. Нет, ни в коем случае нельзя передавать его в службу безопасности. Вдруг там молодые умники, которые сроду пороху не нюхали, возьмут, да и выдадут перебежчика Советам. Потом стыда не оберешься, свои же руки не подадут! Вот что надо сделать, наконец, нашел, как выйти из положения старый полицейский комиссар. Отвезу-ка я парня к его соотечественникам в «Союз ветеранов-егерей». Пусть сами проверяют, добровольно ли он пришел к нам в Суоми, или энкавэдэшники помогли. Этот перебежчик нигде не зарегистрирован. Если придется ко двору, помогу оформить на него финские документы, а если – нет, то нет. Пусть тогда избавляются, все равно искать некому.
Выслушав Кранца, он встал и без объяснений велел следовать за ним. Служебную машину комиссар водил сам, посадил немца на заднее сидение, сел за руль и гнал двести километров до Хельсинки без остановок. Кранц только головой вертел, разглядывая незнакомую страну. На подъезде к столице остановились где-то на окраине у двухэтажного деревянного дома.
Полицейский объяснил:
– В этом доме на первом этаже находится наше общество «Союз ветеранов-егерей», членом которого являюсь и я. В нем работает несколько немцев, твоих соотечественников. Пусть они с тобой разбираются. Расскажи им, откуда ты пришел и зачем. А у меня, сынок, и без тебя дел хватает.
Целый месяц Кранц спокойно прожил в доме, где размещалось общество. В правлении трудились два немецких офицера в отставке. Гюнтеру по некоторым признакам показалось, что оба – из разведки, абвера, который во время войны прочно обосновался в Финляндии. Ночью Кранц спал на раскладной кровати в большом конференц-зале, днем садился за стол и подробно описывал, в каких советских лагерях содержался, кого помнил из числа товарищей по несчастью, на каких объектах кто из них работал в Ленинграде и в Карелии. Особо соотечественников интересовало, приходилось ли бывать в Ленинграде рядом с воинскими частями, прочими военными объектами, рядом с аэродромами, железнодорожными станциями, морскими портами и гидростанциями на реках.
Кормили в общественной столовой, по талонам, выданным в обществе. Денег, правда, не давали. Обещали, что скоро появится возможность заработать. По вечерам его отпускали бродить по городу, знакомиться с достопримечательностями финской столицы. Во время прогулок Кранц чувствовал, что за ним приглядывают люди из общества. Поэтому он не мог отправить первое донесение в Центр через тайник. Зато дважды успел побывать на контрольных встречах, то есть в тех обусловленных местах, где его могли видеть представители советской разведки. Хотя вступления в прямой контакт не было, но Кранц оба раза демонстрировал «сигнал благополучия», сообщение, о том, что он продолжает выполнять задание Центра по плану. Для этого от него требовалось несколько минут идти по улице с засунутыми в карманы ладонями.
Кранц не позволял себе успокоиться, Савельев предупреждал на подготовке, что «егеря» будут долго и старательно проверять его на благонадежность. Однажды старший из немцев, герр Шмидт, полноватый, круглоголовый, энергичный бодрячок лет под шестьдесят, закончив читать очередную пачку листов воспоминаний Кранца, сказал:
– Вот что, друг мой дорогой, ты изъявлял желание продолжить борьбу с Советами…
– Так точно, герр Шмидт! – встав с места, почти выкрикнул Гюнтер.
– Ну, не надо так скакать! И орать не надо. Служба у нас тихая, незаметная. И сейчас тебе не придется хватать «шмайссер» и бежать в атаку. Надо будет незаметно переправиться на территорию СССР, встретиться с нашим человеком и обменяться конвертами. Все! Потом скорее назад. Вечером уйдешь отсюда, а следующим вечером вернешься. Готов?
– Так точно, герр Шмидт! – на этот раз негромко ответил Кранц.
Следующей ночью его на рыбацкой лодке переправляли через какой-то неширокий залив.
Когда лодка уткнулась носом в каменистый берег, человек, сидевший на веслах, по-немецки сообщил:
– Это – территория СССР. Выходи! Я буду ждать тебя здесь, когда стемнеет.
Переправщик повернул лодку в обратный путь, а Кранц вышел на берег и осторожно углубился в лес. Прежде чем выйти к дороге, где должна состояться встреча с названным человеком, он тщательно проверил, не ведется ли за ним слежка. Осуществив проверку разными способами, он был уверен, что вокруг него никого нет. Скрываясь за последними деревьями у дороги, он наблюдал за тем, что происходит там, у телеграфного столба номер «10», где должна состояться встреча. Стояла тишина, когда на дороге вдруг появился озирающийся субъект, одетый, как было обусловлено в брезентовый дождевик и синий суконный картуз. Вел он себя нервно: поминутно оглядывался, пригибался, намереваясь рассмотреть, не спрятался ли кто за деревьями…
Кранц быстро пошел ему навстречу. Произнес слова пароля и ждал отзыва от «нервного». Тот, видимо, забыл о необходимости назвать отзыв и сразу вынул из кармана увесистый запечатанный пакет серого цвета. Кранц не торопился вынимать свой пакет, поскольку отзыва не было. Но «нервный» уже протянул за ним руку и торопил русскими словами:
– Давай! Давай!
Кранц уже собирался вновь произнести слова пароля, чтобы тот понял, для опознания нужен отзыв. Но в этот момент из леса, откуда вышел странный тип, как чертики из табакерки, выскочили два десятка солдат в советской форме. Они за «нервным» следили, а не за мной, мелькнуло в голове. Это похоже на провокацию.
Кранца окружили, а «нервный» тем временем, петляя словно заяц, бросился в лес. Никто его не преследовал. Странное поведение пограничников, им разве только я нужен, размышлял Гюнтер. Его несколько раз крепко ударили в спину и в живот, туго связали за спиной руки и повели по дороге.
Теперь удалось рассмотреть захвативших его солдат. В прохладное весеннее время все шли без шинелей. Гимнастерки на них были настолько поношенные, что казалось, их когда-то снимали с убитых или пленных красноармейцев. Некоторые и подавно, оказались старого покроя тех времен, когда русские носили петлицы. Хотя погоны пришиты на всех. Нет, советские пограничники одеты не так, он это знал точно. На заставе перед выводом на задание многих видел. И вооружены не так – с трехлинейками никто не ходит, у всех автоматы ППШ или карабины.
Шли недолго – через полкилометра возле дороги показалась поляна со стоящим на ней дощатым сараем. Рядом курили два человека, один в форме советского капитана госбезопасности, а второй в черном гражданском костюме. Капитан закричал солдатам по-русски:
– Кого привели? Давайте его быстро сюда, на допрос ко мне!
Кранц не очень хорошо владел русским, но разобрал, что сказал офицер. Тот выглядел странновато: гимнастерка на нем была явно с чужого плеча, на несколько размеров больше и болталась как на вешалке. Давно не стриженые волосы висели до воротника, на щеках – двухдневная щетина. Таких офицеров в Советском Союзе видеть не приходилось.
– Ты – шпион, сволочь?! Сознавайся! – заорал офицер, когда перед ним поставили Кранца. Изо рта его пахнуло свежей водкой. Он ударил кулаком в живот, и Кранц упал. Интересно, долго будет продолжаться эта инсценировка, думал он, морщась от боли. Надо терпеть – это проверка, о которой предупреждал Савельев. Но не подавать виду, что он раскусил этих ряженых.
Офицер продолжал орать:
– Ты – шпион! Говори, с каким заданием ты прибыл сюда?
Кранц, поднимаясь на ноги, с иронией подумал, обыскали бы для видимости, прежде чем задавать вопросы.
– Не понимаешь по-русски? У нас есть переводчик.
Человек в гражданском костюме спросил сразу по-немецки:
– С каким заданием тебя прислали в Советский Союз?
Кранц едва сдержал улыбку, подумав, спросили бы для порядка по-фински, ведь я, вроде, с финской стороны появился.
Переводчик повторил фразу:
– С каким заданием тебя прислали в Советский Союз?
И ударил по лицу, но аккуратно и не сильно.
– Эн уммярря! – выдавил из себя Кранц по-фински, объясняя, что не понимает.
Переводчик повернулся к офицеру и махнул рукой, мол, бесполезно разговаривать. Тот согласился и сказал:
– Надо его расстрелять. Он нам не нужен.
Солдаты схватили Кранца и потащили к стене сарая, а сами выстроились цепью напротив и подняли винтовки. Офицер со злостью в голосе сообщил:
– Ты будешь расстрелян как шпион, думаю, что ты меня понимаешь!
Кранц решил, ну, вот, проверка подходит к концу. Он понимал, что выстрелы должны быть холостые, но тревожный холодок все-таки забрался в душу: мало ли что?
Он стоял связанный, молча, опустив глаза. Стволы винтовок были направлены на него. Грянул залп. Он инстинктивно вздрогнул, но остался на ногах. Пули из винтовок не полетели. Все-таки пугали… Сил хватило на то, чтобы сесть на землю у сарая, и смотреть на продолжение событий. Ряженые солдаты и офицер быстро исчезли из виду. Через полчаса подъехала черная машина, из которой вышли двое, Кранц встречал их в Хельсинки среди «егерей».
Они подошли, освободили его от веревок, поставили на ноги и отвели в машину. Старший из них будничным голосом сказал:
– Это была проверка, приятель. Хочешь – обижайся, хочешь – нет. Ты ее прошел, и мы тебя сейчас везем назад в Хельсинки. Если бы не прошел, я бы тебе не позавидовал.
Кранц промолчал, только смачно плюнул в открытое окошко.
Агентурное донесение:
«Ранке – Центру.
Внедрение в общество «Союз ветеранов-егерей» осуществил. Успешно прошел активную проверку на благонадежность. Допущен к работе в полном объеме. Стараюсь выявить готовящиеся антисоветские мероприятия «егерей». Меня назначили ответственным за сбор материальных средств с лиц, поддерживающих общество. Вхожу в контакт с авторитетными представителями деловых и банковских кругов. От банковского дельца Ранжина, русского, бывшего эмигранта-белогвардейца, получил информацию о том, что в его адрес из Ленинграда контрабандным путем через морской порт Хельсинки поступают старинные русские иконы, картины, драгоценности. Жду дальнейших указаний.
Ранке».
Илья Дроканов. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
=====================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
===================================================
Желающим приобрести роман "Канал. Война на истощение" с авторской надписью обращаться aviator-vd@yandex.ru
===================================================
Желающим приобрести повесть "Две жизни офицера Де Бура" с авторской надписью обращаться dimgai@mail.ru
======================================================