Георгия принесли в операционную. Хирург посмотрел рану на голове, пощупал пульс, приподнял веки, сказал со вздохом:
- Вряд ли что-то можно сделать. По крайней мере здесь. Нужно везти в город, у нас нет ничего, чем мы могли бы ему помочь. Нужен нейрохирург, рана височной части очень серьезная, я не возьмусь за это. У меня элементарно нет необходимых инструментов, - закончил он, будто отвечая на вопросительные взгляды коллег. – Вызывайте машину из города! Только быстрее – неизвестно, сколько он продержится.
Сняв перчатки, он вышел из операционной, на ходу освобождаясь от маски.
- Что его побудило прыгнуть? Какие медикаменты он получал?
- Еще никаких. Он попал к нам сегодня утром, еще не успел получить назначения.
- Что у него?
- Поступил он с травмой ноги, - пожала плечами медсестра, - сильное растяжение, гипс решили не накладывать, дала ему обезболивающее. Правда, одежда вся была влажная, будто ночевал на улице. Его переодели, он уснул, а проснулся – и вот...
- Может, у него травма не только ноги была, но и головы? Или это приступ какой-то случился? Кто был в коридоре, когда он побежал оттуда?
- Не знаю, медсестра сидела на своем месте, но оттуда не видна эта часть коридора.
- Вы понимаете, что мы должны сообщить в милицию об этом, а мы ничего не знаем, кроме того, что он прыгнул в окно? Нужно еще расспросить того, кто был с ним в палате. Вы позовите его ко мне, а я пока позвоню в милицию. Что это у нас за неделя? Кстати, та женщина, начала говорить?
- Кажется, да, - ответила медсестра, - с ней Петровна возится.
- Нужно участковому звонить.
Доктор взял историю болезни Георгия, прочитал. Все, как положено: фамилия, имя, отчество, возраст, адрес... В истории болезни Елены было все так же пусто: записано только имя – Елена.
Позвонив в милицию, доктор снова вошел в палату, где лежал Георгий, которому сделали перевязку, поставили капельницу. Доктор снова пощупал его пульс, покачал головой. Тут же вышел и вызвал машину «Скорой помощи». Медлить было нельзя – травма была очень тяжелой.
«Скорая» привезла Георгия в ближайшую больницу Ленинграда. Его сразу поместили в реанимацию, впрочем, не давая никаких прогнозов. Передав все документы на него, деревенские медики отправились домой, облегченно вздохнув: они привезли живого, а дальше уже дело не их. Городские стали готовить его к операции.
...Арсен ходил по комнате и не знал, звонить или не звонить дяде Сурену. Если позвонить, он обязательно спросит, где Гога, а что он скажет? Он даже не сможет сказать, с кем они выезжали за город и зачем. Не говорить же, что хотели проучить морячков, а получили сами. И еще неизвестно, живой ли Гога. Один из их команды спросил его:
- Слушай, Арсен, где Гога? Третий день нету его.
Арсен рассердился и закричал:
- Я что, нянька твоему Гоге, да? Я следить должен за ним, да?
Спрашивавший, не ожидавший такого ответа, возмутился:
- Почему кричишь? Все знают, что вы вместе поехали с Гогой на его машине, а теперь ты здесь, а его нет!
Арсен замолчал и отошел. Это плохо, что все знают. Как сказать, куда делся Гога? К обеду он все-таки решил отправиться к Сурену.
Тот, как всегда, обедал в ресторане, в окружении охранников и в компании с девушкой. Увидев Арсена, он подозвал его жестом, спросил, не глядя на него:
- Где был столько времени? Работать кто будет? Зарплату снижу, за неделю сниму.
Арсен молчал. Девушка насмешливо посмотрела на него, усмехнулась.
Сурен, все так же занимаясь едой, спросил:
- Где второй? Решил не показываться мне на глаза? Правильно! Передай, пусть не показывается! Иначе раздавлю! Пошел вон!
Арсен помедлил секунду, потом ушел с облегчением: ему не пришлось рассказывать о том, что произошло.
... Елена лежала в постели, еще и еще раз вспоминая, что произошло с ней, и думая, что делать дальше. Ехать сейчас к родителям нельзя: в таком виде только пугать соседей, да и родителей тоже. Кисти рук болели очень сильно, правая опухла, стала, как подушка. Елена понимала: если есть переломы, необходим гипс. Почему его не наложили в больнице, она не понимала, но теперь делать нечего – в больницу она не может обратиться. Значит, нужно что-то предпринимать. Вечером, когда пришел Виталий, она сказала ему об этом.
- У меня есть знакомый врач, я завтра спрошу у него, что можно сделать, - ответил Виталий.
- Мне нужно быстро, - сказала Елена, - я уже почти неделю терплю. Может случиться что-нибудь... Может, ты позвонишь доктору сейчас?
Виталий согласился. Набрав номер, он рассказал, что у его знакомой неприятности с руками, нужно что-то предпринять.
- В больницу нельзя, есть причины, - сказал он.
В конце разговора он сказал, что скорее всего, помощь нужна немедленно. Но если он не может сейчас, тогда завтра... Что ответили на другом конце провода, Елена не слышала, конечно, но Виталий ответил коротко:
- Я жду.
Через два часа к ним приехал врач, который осмотрел Елену, покачал головой, сказал, что необходим рентген, без этого он не может наложить гипс, тем более если начался отек. Он сделал ей укол, наложил повязки с каким-то лекарством на руки. Осмотрев лицо, проговорил:
- Вы родились в рубашке, милочка! Все это заживет, через годик даже легких шрамов не будет. Правда, эта гематома на скуле оставит след – будет небольшая вмятинка, так как здесь глубоко повреждены мягкие ткани. А синяки удаляют очень просто: бодяга. Развести с водичкой, наложить тонким слоем, и все. А завтра ты сможешь привезти даму ко мне, я сделаю ей рентген?
Виталий подумал и сказал, что постарается.
Когда врач ушел, он приказал Елене лечь в постель. Только не в гостиной на диване, а в кровать.
- Лена, я не могу чувствовать себя нормально, когда больная женщина лежит на диване, а я...
Елена согласилась, и Виталий перенес свою постель на диван.
Днем пришел Георгий Яковлевич, долго охал, глядя на Елену, напоил ее чаем. Сказал, что ей передавала привет Зинаида Федоровна.
- Помните ее Леночка? Прекрасный человек она, говорила, что если нужна помощь, то она обязательно поможет.
Елена чувствовала себя так, как никогда не чувствовала: ей было стыдно перед всеми этими людьми, для которых она была просто чужой человек, а они готовы делать для нее все, что могут. От этих мыслей на глаза навернулись слезы, и она заплакала. Георгий Яковлевич слегка растерялся, но потом погладил ее руку и произнес:
- Ничего, Леночка, все образуется. Главное, чтоб вы чувствовали рядом людей. Два века не проживешь, а свой один нужно жить человеком и среди людей.