Тема массовой культуры вызывает у меня живой интерес, мне нравится присматриваться к ней, пытаться прослеживать ходы и тренды, маркируя веяния современности и метаморфозы. Как я писал в некоторых заметках, часть из этих веяний на сегодняшний день приращена к амплуа персонажей, носителей комбинаций разных фрагментов культуры, культивируемых в их имидже и раскрываемых в их творчестве. Иными словами, тенденции массовой культуры совпадают с биографиями тех, кто откликается на нее и разрабатывает в своей публичной деятельности ее компоненты. В этот раз я обратил внимание на новый альбом Моргенштерна, “Last One”.
В музыкальной индустрии новой школы рэпа тематическая комбинаторика - неотъемлемое свойство. Строчки о богатстве, достатке, упоении удовольствиями, иногда - о понятных, стилистически обрамленных в слэнг переживаниях и кризисах переставляются и складываются в текст композиции. Этот жанр неразрывен с закрепившимся штампом о воспевании образа жизни: от нехватки к обеспеченности. Занятно, что часто это клише эксплуатируется начинающими артистами, только интегрирующими нарратив, а не воспроизводящими вехи из собственной биографии.
Многие из них так и остаются начинающими и неизвестными, так и не претворяя в жизнь вымышленные саги о себе: забавное свидетельство работоспособности аффирмаций и квази эзотерической масс маркет формулы “мысль материальна”. Космос слышит не всех. А я вот слышу. Поэтому новую школу рэпа можно назвать романтической мечтательной миниатюрой, тоской по “потенции”. Скрытые муки артиста иногда приходится разделить и слушателю с космосом. И случай Моргенштерна обладает долей индивидуальности, в конце концов его слова не только звучат убедительно, они часто цеплялись и цепляются за его актуальную действительность. Если для кого-то такое состояние творчества и жизни - ориентир, то для него - достигнутая точка, отсюда мое любопытство и исходящий из него вопрос: куда тематически, концептуально идти дальше после достижения этого совпадения? Прежде чем оснастить нашу оптику, открывающую уму его новый альбом, модификацией из поставленного вопроса, посмотрим на общую перспективу его творчества и в частности на один засевший у меня в мыслях аспект.
В критической рецепции жанра новой школы рэпа Моргенштерну не достался индивидуальный подход. Три столпа “правильного” порицания: классический упрек в неразборчивости слов, жалобы на незатейливость мелодии, возмущение символической матрицей песен (транслируемыми ценностями). Я высказывался на предмет этих критических тезисов ранее. Кратко замечу, что одновременное присутствие всех трех позиций несёт флёр парадоксальности, так как неразборчивость - препятствие для понимания, а оценка содержания - прямое следствие из понимания. Кроме того, корпус лексики в песнях Моргенштерна, на мой взгляд, охватывает несколько тысяч слов, где пара сотен загадочных выражений циркулируют между артистами, составляя их жанровое арго (в своей отстраненности от обыденной жизни и даже маргинальности). Дело остается за малым: распознать за фонемами слова и приноровиться слышать их; при превращении речи в способ извлечения звука, что свойственно не только рэпу, слушателю в принципе нужен навык “слышать”.
Моргенштерн в самых обласканных радиостанциями композициях упрямо упражнялся именно в звукоизвлечении, в артикуляции интонационной и фонетической составляющей, аккомпанирующей мелодии, а не в артикуляции морфологии. Так что герметичность, сводимая к минимальным познаниям и навыку слышать речь, - мнимая герметичность, это - дело отдельного материала про парадоксы массовой культуры и симуляцию “самостоятельного высказывания”. Обыкновенно даже эта критика не выводит за пределы массовой культуры, оперируя клише из неё же, содержащей вопросы и ответы, предмет обсуждения и заготовки критических реплик.
Что дистанцирует нас от безличных нападок - так это принятие его творчества как данности и фиксирование особенностей, логично следующих из признания его причастности культуре. Какой? Массовой. Чей продукт развлекает, чаще даже дополняет опыт субъекта иного рода, не всегда претендуя на фиксацию внимания и последующую рецепцию.
Важный компонент языка искусства массовой культуры - эмоции, что наглядно иллюстрируется китчем как эстетическим и культурным явлением. Чистые, выразительные, легко считываемые и усваиваемые эмоции, выхолощенные в той мере, в которой они не резонируют, не производя новые чувства. Обычно эстетическое действо протекает в ясных и понятных границах. Многие из старых хитов Моргенштерна мощно транслировали определенные эмоциональные состояния, резко контрастирующие с серостью рутины и повседневности.
При поддержке клипов, влогов, историй и публикаций иного рода выход треков становился деталями нарратива “о Моргенштерне” из конструируемых и не всегда полноценно модерируемых (флэшмобы, например) событий. Песня как событие: хитрости и уловки маркетинга, выход в свет композиции, усиление эффекта визуальным сопровождением и ивентами, а вместе с ними - содержание как громкие и понятно прописанные эмоциональные кондиции. Отличная формула, захватывающая внимание и выстраивающая бренд с лояльной, вовлеченной аудиторией. На первом плане не рефлексия, отстраненное восприятие и игра воображения с подбором ключей к энигматичному культурному явлению, а иммерсивность от экспансии “вайба”.
Хиты старых лет хорошо демонстрируют упомянутую идею с рэпом как тоской по чему-то, с вполне формулируемой ориентацией. Новое достижение или иная закладка в биографии - новая песня. С ней - публичность внутренней жизни персонажа, продолжение его истории, а с ними - аккумуляция и арбитраж внимания. Занятно, что похожим языком орудует пропаганда, предлагая реципиенту мощные эмоции. Только в случае с Моргенштерном этот эмоциональный заряд стимулирует у его слушателей удовольствие, побуждая возвращаться к иммерсивным состояниям, а в пропаганде темные и неприятные эмоции норовят конвертироваться в потребности, прежде всего, в нежелании возвращаться к этим эмоциям и в защите от предмета эмоций. Я не случайно упомянул пропаганду, эта аналогия отсылает не только к сходству в инструментальном языке. Чуть далее я разъясню причину для аналогии. уход от эмоций
В итоге с оглядкой на период наиболее известной творческой активности Моргенштерн обращался со звуковой составляющей речи, усложняя интуитивно, а не интеллектуально схватываемое содержание, и орудовал эмоциями, делая выход песен событием для слушателей и продолжая ими события из собственной биографии. Новый альбом явно “Last One” явно демонстрирует изменения. Если обратиться к комментариям на ютьюб, то среди них часто мелькают слова о взрослении артиста. Это ассоциация первого уровня, но за ней стоит мысль о росте эмоциональной сдержанности. Ведь быть взрослым в обыденном представлении означает быть более сдержанным, ограниченным и серьезным. Я бы переиначил это применительно к композициям Моргенштерна: дело скорее в снижении диапазона и изменении тональностей эмоций, что, возможно, связано с ребрендингом. А в случае с живым человеком, не с корпорацией - ребрендинг часто идет нога в ногу с рефлексией и Я-концепцией.
Информационное поле заполнено политическими новостями, изъясняющимися как раз очень эмоционально, желая определенным образом вовлечь в события этого года всех потенциальных слушателей. Переключиться с такого очень сложно, а эмоциональные качели между разными полюсами вовсе приведут к эмоциональному выгоранию. Я подозреваю, что это не прошло бесследно и для Моргенштерна, а, возможно, и для его команды в контексте формирования стратегии продвижения. Продолжительно присутствовать в “мире Моргенштерна” стало тяжелее, в контексте мировой истории воспроизведение опыта “Легендарной пыли” с постоянным наблюдением за процессом создания альбома, скандальные и шумные появления выглядят мало исполнимыми сейчас. И озорная монотонность прошлых альбомов сменяется корпусу вариаций на явленность Моргенштерна персонажа/человека.
В новом альбоме мы находим преимущественно экспозицию жизни. В песнях остается место материальному, дифирамбы и оды обладанию, консьюмеризму, однако интонационно и эмоционально этот китч звучит все зафиксированнее и монолитнее. Озорные заявления, хвастовство и ироничные каламбуры часто перетекают в меланхоличные, созерцательные пространства “Я” артиста. Все-таки материальные блага исчерпаемы, чего не скажешь об идеях, удовлетворенность физическим сближается с излишеством комфорта, пусть и деконструируемого в баловстве или небрежности, и требует все большей стимуляции, а число пунктиков и галочек перестает восприниматься как прежде. Кроме того, на фоне предшествующих высказываний меркнет яркость констатации статуса, развиваемого уже горизонтально, а не вертикально.
В “Last one” преобладают повествовательные мотивы, жонглирующие старыми темами в новых амплуа, привязанных к обновлению жизненного пространства (например, песня “Шейх”). Среди массива обозначенных в начале заметки штампов проскальзывают линии рефлексии, особенно в скитах (набросках) и в единственном, но, по моим впечатлениям, очень выразительном диссе на Гуфа. В сущности, этот дисс, как и два заключительных трека (скит и “Вставал - падал”) выглядят концептуальным остовом альбома. Новой яркой формой в нем становится коммуникация, фиты с другими артистами и актуализация поля ностальгии вроде возвращения к факту биологического существования Гуфа или рефлексии на предмет диалектики брака и творческого успеха.
Мысль о доминации повествовательной черты подкрепляется бросающимся в глаза в ряде песен легко различимым слогом. Его флоу действительно немного меняется от песни к песни, сопутствуя обращению к разным жанровым нишам, но, вероятно, артист хотел быть услышанным очень и очень во многих песнях, тем самым смещая акцент с интуитивно схватываемого на воспринимаемое интеллектуально.
Новые песни не норовят произвести мемы или дополнить имидж артиста, они скорее реконструируют его, пересобирают, походя на конечную самостоятельную стадию творчества, которое не будет уже привычным для рынка образом продолжаться в цитировании аудиторией через картинки, мемы (разве что тик-токи, построенные на примерке образа из выбранного фрагмента). Тип “цифрового божества” (как я говорил в лекции о современной эстетике) построен на размещении точек возвращения, притяжения, генерации и порождения смыслов. Цифровые события во многом воспроизводимы, это обусловлено техникой, потому ходить в них можно кругами как в лабиринте, возвращаясь к исходной фигуре автора как дополняемой смысловой реальности. И в порыве все более различимой хонтологии неподвижное, эвритмично являющееся цифровое божество внезапно само начало блуждать в этих лабиринтах.
Думаю, к материалу про артиста хорошо подобрать лаконичную и емкую метафору. Когда-то я задумывал материал о Сергее Шнурове как о темном сатире современности. Этот материал не был написан. В сатире соседствуют тоска и задор, буйство и тоска. Пожалуй, сейчас я отнесу эту метафору к Моргенштерну. В целом, мне было любопытно послушать этот альбом, интересно, станет ли он точкой бифуркации для него в дальнейшем.
Пара материалов о Моргенштерн, написанных ранее:
https://vk.com/wall-98154015_92612
https://vk.com/wall-98154015_75778
https://vk.com/wall-98154015_75715
Моргенштерн признан иноагентом в России.
