Анализ христианского подходам к пониманию «Мастера и Маргариты» я хотел бы начать с книги известного богослова Андрея Кураева, который с одной стороны обладает экспертными знаниями в теологии, с другой стороны полюбил роман Булгакова в то время, когда еще не обрел веру, и сохранил ее став ортодоксальным христианином. Таким образом, можно ожидать, что он на высоком уровне разберет религиозные аспекты романа, и сделает это с уважением к тексту и автору.
Свою книгу отец Андрей начинает несколько неожиданно: с обоснования необходимости обращения к черновикам романа поскольку, по его мнению, Булгаков подверг свой роман самоцензуре ради возможности его издания. Поэтому в них, черновиках, он ничем не ограничивает свое вдохновение, излагает свои мысли свободно и ярко. А вот в финальной приходится много чего исключить и переделать, чтобы выхолостить свой главный роман и тем самым вписаться в рамки советского цензора-редактора.
Вот две его цитаты:
«Если писатель работает в условиях жесткой внешней цензуры, то со временем он переходит к самоцензуре». «И чтобы в конце 30-х годов опубликовать «Мастера и Маргариту», надо было многое в тексте спрятать от поверхностных читателей и цензоров... А потому обращение к ранним редакциям оказывается необходимым для понимания итогового текста».
Сводя появление шести редакций сильно отличающихся друг от друга по смыслу и сюжету к самоцензуре, Кураев даже на уровне предположения опускает, что у Булгакова мог меняться замысел чисто по идейным и литературным соображениям, и не объясняет, почему финальная редакция должна была настолько порадовать цензуру, что та пропустила бы роман в печать.
Что же, давайте попробуем найти ответы сами. Как известно, в первой редакции замысел был определен однозначно – роман о дьяволе, причем образ дьявола гораздо более традиционен, чем в последующих: он выступает в классической роли провокатора и искусителя, например, заставляет Иванушку растоптать образ Иисуса Христа. Ни мастера, ни Маргариты в этой редакции нет.
В последующих Воланд все менее соответствует библейскому описанию, а писатель и его любимая выходят на первый план. При этом, как мы знаем, мастер отказывается принимать идеалы социалистического государства, Маргарита ведет неподобающий советской женщине образ жизни, а Воланд как был, так и остался дьяволом – не совсем понятно, что же автор спрятал от поверхностных цензоров.
Давайте попробуем зайти с другой стороны: каким минимальным требованиям должно было соответствовать литературное произведение 30-х годов ХХ века, чтобы быть изданным:
1. Не продвигать идеи, которые не поддерживают установки советской идеологии или тем более противоречат им.
2. Не очернять образ советского человека и советской действительности.
Что же мы видим в финальной версии:
1. Автор откровенно издевается над атеистической пропагандой, построенной как на невежестве одних ее проповедников (Иванушка), слепом догматизме других (Берлиоз) и стяжательстве третьих (Латунский). Вместо обсуждения и конкуренции идей власть просто уничтожает инакомыслие отвергая печать романа о Понтии Пилате под надуманным предлогом и устраивая травлю автора.
2. Булгаков демонстрирует в негативном свете образ советского человека и на примере ходоков в нехорошую квартиру, и публики в Варьете. Лишенные порядочности и таланта пролетарские писатели, пьют и пляшут в ресторане, делят дачи. Даже профессиональные на первый взгляд сотрудники угрозыска становятся участниками балагана кота Бегемота.
Так если финальная версия столь же непроходная в плане как цензуры, как и ранние – в чем тогда смысл обращения к черновикам, которые так далеки по содержанию от последней редакции? Я полагаю причина в том, что финальная версия слишком неудобна для того смысла, который Кураев пытается выдать за вложенный самим Булгаковым. И образ дьявола, и соотношение сил света и тьмы (в итоговой редакции Иешуа просит, а не приказывает наградить мастера покоем), и вышедшие на первый план и попавшие в название романа мастер и Маргарита не хотят вписываться в рамки тезиса автора «За Христа или против» мол в романе Булгакова нет положительных героев, все они или слуги, или орудия в руках врага рода человеческого, а сам он носит обличье сифилитика и играет свою обычную роль искусителя.
Далее Кураев в двух главах разными изобретательными способами пытается доказать, что Булгаков был верующим человеком или близким к этому. Упоминает какие-то второстепенные факты вроде рождественской елки, проводит аналогии с академиком Павловым, ссылается на героев творчества самого Михаила Афанасьевича.
Самое удивительное, что он словно нарочно не замечает сведений по данному вопросу булгаковеда Мариэтты Чудаковой, хотя в других вопросах на нее ссылается. Она лично общалась с сестрой, женами и одногруппником писателя. Так вот сестра как раз и рассказала, что окончательный разрыв Булгакова с верой произошел, когда он учился в Киевском университете. Она связывает это с тем, что дарвинизм стал господствующим научным течением на медицинском факультете, а второе – там стало широко практиковаться изучение анатомии путем вскрытия трупов, в ходе которого студенты убеждались, что ничего божественного в строении человека нет, и души в том числе. Более того, со слов сестры Булгаков не только сам стал атеистом, но и приложил немало усилий, чтобы разуверить ее, убежденную православную верующую.
Это основной довод в пользу того, что Булгаков не был верующим, но не единственный. Его образ жизни, отношение к православным обрядам, дневники его самого и близких, в которых не поднимаются вопросы религии, наконец отказ от священника и похорон в могиле с крестом также подтверждают это. Справедливости ради нужно отметить, что в биографии писателя были эпизоды писателя, когда он обращался мыслями к Богу, например, в часы обострения болезни или в наиболее тяжелый период Гражданской войны. Но это скорее показатель, что Михаил Афанасьевич был нормальным живым человеком и ему не были чужды моменты, когда он был готов искать помощи и у сверхъестественных сил.
Далее переходим к основному, анализу самого романа. Начинается он с оценки Булгаковым Иешуа: «Но при этом вполне очевидно, что учение Иешуа не есть кредо Булгакова. Иешуа, созданный Мастером, не вызывает симпатий у самого Булгакова». Основан этот тезис на том, автор романа не станет давать характеристик любимому и положительному герою типа «заискивающе улыбнулся», «шмыгнул носом», «сказал умильно». Все эти характеристики - из черновиков, в финальной редакции их нет, на самоцензуру автора такое не спишешь. Если только Булгаков не боялся, что редакторы-большевики в 30-е годы оскорбятся описанию Иисуса Христа как обычного человека. Кстати, теперь окончательно становится ясно почему Кураев ссылался приоритет ранних версий в начале своей книги.
Что касается итоговой редакции, то отец Андрей почему-то упускает другие характеристики Иешуа данные Михаилом Афанасьевичем:
1. Образован. Свободно говорит на трех языках, в том числе рассуждает на философские темы на иностранном языке.
2. Умен. Парирует укол Пилата насчет волоска, на котором подвешена жизнь так, что игемону нечем ответить.
3. Смел. Говорит открыто и прямо неприятную правду в лицо римскому прокуратору в момент, когда тот решает вопрос его жизни и смерти. И главным грехом считает трусость.
4. Добр. Чувствует состояние Понтия Пилата, снимает его головную боль и сожалеет, что невольно является палачом.
Про доброту Иешуа Кураев все-таки высказывается, предсказуемо в негативном ключе: его тезис «все люди добрые» - не имеет ничего общего с реальностью, Булгаков якобы высмеивает его в описании стукачей и хапуг в московских главах. Обращаемся к роману и видим, что удар опять мимо цели: Иешуа не живет в мире розовых пони. Он отдает себе отчет, в том, что в мире есть злые и жестокие люди. Но они стали такими не потому, что родились с изъяном или захотели сами, на это были причины. Вот, что Иешуа говорит о грозном Марке Крысобое:
– Да, – ответил арестант, – он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств.
– Если бы с ним поговорить, – вдруг мечтательно сказал арестант, – я уверен, что он резко изменился бы.
Свое утверждение Иешуа обозначает не только на словах, но и подтверждает делом: Левий Матвей сначала смеется над ним и оскорбляет, но получая в ответ понимание, бросает всё чтобы стать учеником. Равнодушный к чужой жизни Пилат хочет в два слова («повесить его») решить судьбу бродячего философа и уйти отдыхать, а в итоге готов пойти на всё чтобы спасти Иешуа, но уже поздно.
Будучи заложником своей предвзятости Андрей Вячеславович упускает и нечто более важное в образе Иешуа, а конкретно то, что он обладает возможностями недоступными простому смертному:
1. Читает мысли Пилата.
2. Снимает головную боль Пилата.
3. Насылает лихорадку на Левия Матвея, которая начинается и заканчивается в такие сроки, чтобы тот не помешал аресту, а потом не смог убить Иешуа, когда того везли на казнь.
4. Знает, что его казнят и принимает это как преопределенное судьбой. Это видно по тому, как он ведет себя на суде Пилата: не пытается вымолить спасение, не пытается прикрыться ложью и не идет на поводу у игемона, посылающего ему сигналы что нужно отвечать.
Таким возможностям как минимум стоило бы дать оценку, не правда ли? Хотя бы объяснить зачем Воланду в своем Антиевангелии вообще наделять ими карикатуру на Иисуса, ведь это может запутать читателя. Увы нет, вместо этого идет большой кусок текста про взаимоотношение Л. Н. Толстого с Новым Заветом и христианством и пытается увязать его учение с образом Иешуа.
К сожалению, выборочная слепота и непонимание образа Иешуа это только начало. Далее отец Андрей совершает фантастический прыжок мысли и приравнивает атеистов (внимание!) к сатанистам. Сначала обозначая это как желание Воланда: «Воланду недостаточно атеизма. Он хочет видеть вокруг «инженеров с копытом». Ему нужно превращение атеистов в колдунов и сатанистов».
Ого, дьявол хочет собрать армию из колдунов-коммунистов и атеистов-сатанистов, читаем дальше. «Булгаков построил книгу так, что советский читатель в «пилатовых главах» узнавал азы атеистической пропаганды». Стоп, разве атеистическая пропаганда по версии Булгакова не в отрицании самого существования Иисуса, как это втолковывает Берлиоз Бездомному? Кураев отвечает: да, но нет. Это атеизм, продиктованный идеологией, а есть другой, изобретенный сатаной: «Оказывается, в интересах сатаны видеть во Христе идеалиста-неудачника. А, значит, чисто-«научного» атеизма нет. Атеизм – это просто хорошо замаскированный (или забывший о своем истоке) сатанизм».
На мой взгляд это высшая точка насилия мысли Кураева над романом, Булгаковым и здравым смыслом. Атеизм – это мировоззрение, отрицающее религию как в веру в сверхъестественное. Применительно к христианству для атеиста не существует загробного мира, ада и рая. Соответственно, для него вера в Иисуса как единственный путь спасения души и воссоединения ее с Богом после физической смерти не имеет смысла: если нет Бога – нет и дороги к нему. Соответственно атеисту не важно было ли жизнеописание Христа придумано целиком или в его основе судьба человека, который реально жил в Иудее в то время и проповедовал некое учение.
Чтобы нагляднее показать это, использую тот же метод, что и отец Андрей: reductio ad absurdum, доведение до абсурда. Допустим где-нибудь в Англии есть ребенок, который верит, что подарки на Рождество привозит и рассовывает по носкам у камина Санта-Клаус. В какой-то момент он узнает, что никакого Санта-Клауса не существует, а подарки дарят родители. Потом воспитательница в детском саду рассказывает историю Святого Николая, который был прототипом Санты. От себя циничная воспитательница добавляет, что Святой Николай был идеалистом-неудачником, его денег не хватало на подарки всем детям, поэтому под предлогом плохого поведения некоторым он ничего не дарил. Как на это реагирует ребенок здорового человека: ну и ладно, все равно подарки от родителей. Ребенок Кураева: эх, Санты не существует, Святой Николай лицемер, подарки суют по носкам родители… Но! Им же кто-то скидывает подарки с крыши по трубе, верно?! Олени! Вот в кого я теперь верю!
Казалось бы, зачем так рисковать, делать настолько противоречащие здравому смыслу выводы, но Кураев вынужден идти на крайние меры, ведь ему необходимо как-то обосновать целесообразность написания Антиевангелия Воландом. Притом, что форму, эпоху и аудиторию он выбрал максимально неудачную – меньше всего советских людей в 30-е годы волновали проблемы морального выбора древнеримского наместника и игра «найди 10 отличий» в образе бродячего философа и Иисуса Христа. И это притом, что у самого Булгакова Воланд не проявляет никакого практического интереса к использованию книги мастера для своей пропаганды, даже когда уже все маски сброшены, а решения по судьбам приняты.
Давайте посмотрим на вопрос с другой стороны: соответствует ли сам роман в романе тем целям, что на него возлагает Кураев от имени Воланда? Итак, цель сатаны понятна и логична: дискредитировать образ Христа и его учение. Первое достигается за счет отрицания божественной сути Иисуса, представления его в виде обычного человека Иешуа, причем не выдающихся моральных качеств. Второе – за счет искажения учения как со стороны самого Иешуа, так и неверно понимающего его ученика Левия Матвея. В качестве формы Воланд выбирает художественный роман про Понтия Пилата, написанный никому неизвестным сотрудником музея. Какие вопросы возникают в связи с этим:
1. Почему читатели должны были принять изложенное будто оно происходило на самом деле, а не как является литературной фантазией по библейским мотивам? Его автор современник, не известен в научных и литературных кругах, не имеет веса в социуме, его позиция расходится с официальной. Факты вроде отца-сирийца или отсутствие осла при въезде в Иерусалим не подтверждаются историческими источниками и/или противоречат Священному Писанию. А оно было написано в первом веке, а не двадцатом, что тоже не добавляет достоверности версии Воланда.
2. Почему роман не об Иешуа, а о Понтии Пилате? Читатель сосредотачивается на проблеме выбора прокуратора и его последствиях, а образ Иешуа остается за скобками. Для человека, не детально разбирающегося в Новом Завете может показаться, что Иешуа – это образ каким истинного Иисуса увидел Пилат, представитель оккупационного режима, иностранец и язычник. И это тоже противоречит целям Воланда.
3. Почему для дискредитации учения Христа нельзя было сосредоточиться, например, на противоречиях в канонических Евангелиях или предположениях, что за сотни лет доминирования католической церкви все письменные источники античного периода были уничтожены или переписаны?
Список подобных вопросов можно продолжать и далее, но даже по ним становится непонятно как с помощью такого романа Воланд собирался менять представления атеистов о событиях случившихся четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. Кураев не дает ответа, зато его дает сам Булгаков: никак. Невежественный атеист Бездомный (представитель народа) и образованный атеист Берлиоз (представитель интеллигенции) не просто слушают рассказ, а переносятся в Ершалаим и словно в виртуальной, но абсолютно достоверной для их органов чувств реальности, видят всё своими глазами. Но даже увидев они не принимают эту реальность за истину: Иван скорее как сон, а Берлиоз логично замечает, что правдивость версии поведанной Воландом некому подтвердить.
Тем самым автор «Мастера и Маргариты» исчерпывающе выражает свое мнение: никто не воспримет «пилатовские» главы как истину, никто не изменит, прочитав их, свое мнение об Иисусе Евангелии. Для верующего человека роман мастера - очередная ересь, для атеиста - вольная фантазия на тему библейского сюжета.
Далее отец Андрей переходит к взаимоотношениям мастера и Воланда, вариации уже на тему доктора Фауста и Мефистофеля, что также обсуждалось многими другими исследователями с христианской позиции, поэтому вынесу в отдельную статью.
В целом можно сказать, что предвзятость А.В. Кураева не позволила ему объективно подойти к пониманию романа, что и нашло отражение в жонглировании фактами, уходами в богословские рассуждения, не имеющие прямого отношения к роману, и игнорированию важных аспектов текста первоисточника.
Из положительного можно отметить, что в процессе было выяснено: а) для Булгакова Иешуа точно не пародия на Иисуса Христа б) у Воланда не было мотива писать Антиевангелие в качестве антихристианского учения.
