Григорий Александрович хандрил. Жена уехала к сыну, на его звонки отвечала сухо. Он сам себе готовил яичницу с колбасой и непрерывно смотрел телевизор: приходилось терпеть глупейшие ток-шоу, просто чтобы скоротать время.
И тут в дверь позвонили. На пороге стоял пожилой мужчина в черной куртке.
— Гриша, здравствуй. Узнаешь меня?
Григорий Александрович сощурился:
— Нет, не узнаю, а должен?
— Мне жена твоя адрес дала. Сказала, что тебе нужно меня увидеть, со мной поговорить.
— Кто ты такой? И где Липа?
— Она с твоим сыном. Она послала меня к тебе.
— Я никого не ждал.
Аркадий Иванович — а это был он — вздохнул:
— Меня зовут Аркадий. Олимпиада Васильевна не говорила, что ты будешь рад меня видеть. Она просто сказала, что надо.
— Ну, проходи, садись. Раз жена говорит. Я же всегда жену слушаю, — хмыкнул Григорий Александрович.
Аркадий Иванович прошёл в прихожую с некоторой неловкостью, снял шапку и куртку.
— Проходи, проходи давай. Вот тут у нас зал. Диван мягкий, садись.
— Я думал, ты будешь более нелюдимым.
— Почему это? — возмутился Григорий Александрович. — Липа про меня так сказала?
— Нет, мы с ней про это не говорили, я просто так подумал.
— Что ты загадками все говоришь? Не надо, не юли, мужик. Что тебе надо? У тебя с моей Липой что-то есть, что ли? Вроде старые мы для этого.
— Нет, ничего у меня нет с твоей женой. Я давно живу один. И с твоей женой познакомился буквально позавчера.
— Как так?
— А вот так. Мы с тобой, Гриша, сваты. Наши дети — муж и жена. Твой Виталик и моя дочка Нина. Они уже давно женаты.
— Не может быть… А нас на свадьбу не позвали… — произнес Григорий Александрович.
— А ты бы пришёл?
— Нет, не пришёл бы. Нет у меня больше сына.
— Понимаю. Очень хорошо тебя понимаю, — печально сказал Аркадий Иванович. — И в этом виноват я.
— Как же ты в этом можешь быть виноват? Я тебя впервые вижу.
— Да нет, Гриша, не впервые. Я жил на Кузнецкой, дом двадцать четыре. Был заводилой в компании ребят. А ты меня на несколько лет младше. Ты был сыном директора. Я тебе завидовал. Мы все тебе завидовали.
У Григория Александровича расширились глаза.
— Это был ты?
— Это был я. Я хочу попросить у тебя прощения. Дети бывают жестокими.
— Ты? Это всё ты? Из-за тебя я недочеловек. Я никчёмный. Я боюсь темноты и третирую жену, чтобы она готовила мне каждый день. Я ненормальный.
— Ну какой же ты ненормальный? Вон какого сына вырастил. Хорошего. На жизнь своим с трудом зарабатываешь, ни с кем не спутался, не пьёшь. Что ж в тебе никчёмного?
— Ты во всём виноват! Это были жуткие три дня! Почему вы не вернулись? Почему вы меня не выпустили?
— Мы испугались, мы были прежде всего дети. Я хотел сначала вернуться, но ребята уже убежали, одному возвращаться страшно, вдруг ты милиционеров вызвал. Поэтому я тоже убежал. Я думал, ты сразу позвонишь кому-то, позвонишь в милицию.
— Да как я мог позвонить в милицию? Я же не мог вас им выдать. Мы все с одного двора. Я никому не позвонил, понимал, что это не шутки. В колонию бы вас, конечно, не упрятали, но у милиции вы уже были бы на плохом счёту. Никому я не звонил, я просто ждал маму. Три дня я ждал маму. Почему никто из вас не вернулся?
Григорий Александрович затрясся в рыданиях.
— Я не знал, Гриша, я не знал.
Аркадий Иванович тоже смахнул слезу:
— Я не знал. Потом уже услышал, что мальчик просидел взаперти три дня. И всё детство я боялся к тебе подойти. Всё детство я боялся попросить прощения. Потом в другой город уехал. Дочку воспитал. Добрая выросла, медсестра. Всем помогает. И у судьбы такие запутанные ходы… И такие правильные. Правильные и запутанные. Нина встретила твоего Виталика. Вот какова вероятность, а?
— Кошмар. Просто кошмар.
— Да брось, они прекрасно вместе смотрятся. У них двое детей уже, две дочки — Света и Аля.
— У меня есть внучки?
— Да, твоя жена уже с ними знакома, она как раз сейчас сидит с ними. Она приехала повидаться с Виталиком. И тот всё наконец рассказал. Старые мы уже, Гриша. Пора нам мириться. Негоже обиды держать столько лет. Плохо для этой, для психики.
— Какой такой психики? Чурбан ты, что ли? В нашем детстве ни о какой психике никто не знал. Жили себе и жили, не тужили.
— Но она есть, Гриш. Это наука. Именно поэтому ты не можешь простить сына, именно поэтому ты говоришь, что ты ненормальный, хотя ты совершенно нормальный. Просто у тебя горький опыт в детстве был.
Григорий Александрович протер глаза рукавом. Аркадий Иванович продолжал:
— Прости сына, Гриш. Злись на меня, только на меня. Хочешь, подерёмся?
— Не хочу ни с кем драться. Ещё в участок попасть не хватало. Я тебя тогда от участка сберёг, а сейчас ты хочешь нас обоих туда упечь?
— Ничего я не хочу. Я лишь говорю, что дело во мне. Это я ошибся. Это я сделал глупость. Со мной разбирайся. Твой Виталик ни в чем не виноват.
— Он тоже человека запер!
— Да какого человека? Человечишку! Подлюгу. Вора. Вот кого он запер. И поделом. Мы тебя на ключ закрыли, потому что дразнились, а он запер мальчишку, потому что не знал, как ещё добиться возмездия.
— Любишь ты какие-то слова мудрёные вставлять. Я простой человек. Никого запирать нельзя.
— Виталик же был ребёнком.
— И ты был ребёнком.
— Это что ж, ты меня оправдываешь?
— Нет. Никого не прощу. Зачем ты пришёл? Липа зря тебе адрес дала.
— Простишь. Подумаешь и простишь. Внучки тебя ждут, с дедом хотят познакомиться. Пусть у них будет два деда. Бабушка вот у них уже есть, дождались. Теперь тебя ждут.
— Уходи. Мне надо подумать.
Через неделю Григорий Александрович сел на поезд и направился в город, куда его сын уехал много лет назад. На вокзале его встретила жена Липа, заклятый враг Аркадий и сын Виталик с милой девушкой. Рядом со взрослыми стояли две маленькие девочки в розовых пуховиках. Григорий Александрович улыбнулся сначала девочкам, а потом и сыну.
Он решил не держать больше взаперти самого себя. Пора было выходить из той запертой комнаты.
Спустя год счастливый дед гулял с двумя внучками.
— Смотри, деда, какой красивый листик! Мы тебе из него медаль сделаем.
— Прям уж медаль? За что же такие почести старику?
Света сразу же отвечает:
— Это за смелость, дедуль. Папа говорит, что ты очень смелый.
— Почему же?
— Папа сказал, только смелые могут победить себя ради семьи.
И девочки убежали искать другие осенние листики, а их дед вспоминал прошлое и понимал, что его сердце не таит больше злости.