Продолжение. Начало здесь: Эмтегей 85’ Колыма реальная и мистическая
Было это в те времена, когда в Кадыкчане ещё не было улиц Ленина и Строителей, а население посёлка составляло всего-то не более четырёх тысяч человек.
Щипалкины тогда жили в «Пентагоне», Николай Никанорович с женой Галей и двумя детьми: Геной, моим одноклассником и молочным братом, и дочерью Таней, которую с лёгкой колиной руки весь посёлок звал Чапой. Давно она уже отметила свой полувековой юбилей, но люди так и зовут её этой собачьей кличкой, что совершенно не сказывается на отношении к Татьяне. Она очень уважаемый человек, любимый родными и близкими.
Как-то летом, когда детей отправили на материк к бабушкам, казачкам на Алтае, случилось Гале уехать в командировку в Магадан на всю неделю. А это значило оставить Колю без присмотра! И поверьте, причины для беспокойства были. Коля, рубаха-парень, добрейшей души человек, был известен не только своими талантами, но и любовью к застольям. Широкая душа! Как истинный казак, он всё делал с остервенением, на пределе сил и человеческих возможностей.
Работал он проходчиком в шахте. Профессия опасная и физически очень тяжёлая. Но, несмотря на невысокий рост, Николай буквально творил чудеса. Молодые, сильные парни не поспевали за ним. Если же дело касалось отдыха, то и тут за Колей не угнаться. С таким же азартом он наливал, угощал, играл на гармони, пел частушки и старинные казачьи песни, плясал вприсядку, отбивал чечётку и сыпал, сыпал шутки-прибаутки — и всё в стихах! Его таланты были просто неисчерпаемы, а способность говорить в обыденной жизни в рифму была поистине уникальной и неподражаемой.
Мало того, что тосты и поздравления он всегда излагал в стихотворной форме, так и просто, например, закупаясь в магазине, мог выдать такое, что продавщицы, корчась от смеха, сползали под прилавок. Как вам, стоя в очереди, услышать: «Дай мне, милая, батон, молока и "Бадминтон" (развесное печенье местного хлебзавода). А ещё сырка немножко, баночку зелёного горошка. Да с весами не балуй! А не то получишь.... НУЛЬ!»
В общем, настоящий уникум. Стихи он писал, как дышал. И невероятно талантливо! То, что считал важным, записывал в тетрадь. Этими тетрадями у него в спальне была занята целая полка. Люди старались держать бумагу и карандаш под рукой, чтоб успеть записать меткие афоризмы и эпиграммы Коли Щипалкина, которые вылетали у него на ходу, между прочим.
И вот остался однажды Николай Никанорович один в двухкомнатной квартире, да ещё и со шнапсом, как он называл самогон собственного приготовления. Самогон он делал так же безупречно, как и всё, чем занимался в этой жизни. Крепкий, аж слюна во рту вскипает, прозрачный, как слеза, и абсолютно без запаха и вкуса. В длинной узкой прихожей всегда стояли две двадцатилитровые молочные фляги с брагой, накрытые старым ватным одеялом. Особо дорогих гостей Коля потчевал своим коронным угощением: наливал в гранёную стопку шнапс, а запить предлагал брагой из эмалированного ковшика. Эффект был сногсшибательным — в прямом смысле слова.
Первый день кратковременного холостяцкого счастья пролетел, как мгновение. Человек двадцать смогли дойти до дома самостоятельно, кого-то отвели друзья, а кто-то остался лежать «замертво». Сон пьяного крепок, но краток. Утро наступило неожиданно быстро, и наступило оно прямо на головы тех, кто не пережил вчерашнего праздника. Разумеется, сценарий не стали придумывать, всё давно уже придумано: поджарили хлеба с салом и яйцами, наполнили стопки и приняли «средство» от головной боли. Как известно, неосторожный опохмел приводит к запою. Второй день пролетел ещё быстрее, но пострадавших было уже меньше.
Бдительные жёны в таких случаях мужей из дома не отпускают ни под каким предлогом! Все же уже в курсе, что Галя Щипалкина уехала в Магадан, дети — у бабушки в деревне на Алтае, а у Коли в доме стратегический запас шнапса.
Наутро третьего дня Коля, ставя шипящую сковородку с закуской на стол, убедительно заявил, что каждую минуту из невыпитых стопок улетучивается один миллион «алкоголинок». Догнать и вернуть их в посуду уже невозможно, поэтому нельзя долго держать шнапс в налитом состоянии.
— Ну... добре, мальцы! Хорошие люди поговорят, поговорят, да и выпьют. Бульнем!
Все согласились, подняли посуду, чокнулись и «бульнули».
И тут что-то произошло. Коля поперхнулся, вытаращил глаза, рухнул на табурет, да как закричит:
— СВИ-И-ИНЬИ-И-И!!!
— ????
— Свиньи, я говорю!
— Кого ты свиньями назвал?
— Да никого! Я говорю, свиньи-и-и!!!
Народ ошалел. Переглянулись, покачали головами, зацокали языками. Да... Видно, третий день не во здравие... Как бы неотложку не пришлось вызывать в результате визита «белочки».
А Коля натягивает брюки, пиджак — прямо на майку, шляпу — на голову, хватает с крючка у кухонной мойки сетки-авоськи и летит на выход. Гости встревожились и решили, что надёжнее будет Колю проводить.
Картина маслом. По посёлку несётся, одной рукой придерживая фетровую шляпу на голове, во всю прыть Николай. За ним, растянувшись в колонну по одному, бегут, матерясь и причитая, ещё пятеро мужиков. И все — по направлению к магазину. По очереди врываются внутрь, гремя деревянными двустворчатыми дверьми, а прохожие замерли с открытыми ртами: «Что это было?»
Не успели даже гипотез высказать, а Коля Щипалкин вылетает из магазина с авоськами, полными буханок хлеба. Пятеро мужиков по очереди выскакивают за ним, и у каждого в руках ещё по две буханки, и также строем, в затылок друг другу, бегут, сверкая каблуками, куда-то в сторону овощебазы, которая в ста метрах от торцевой стены «Пентагона».
Там расположился «Шанхай», целый городок из сарайчиков различной конструкции, назначения и размеров, которые понастроили из подручных материалов жильцы близлежащих домов. Был там сарайчик и у Щипалкиных. Коля подбегает к дощатой двери с навесным замком, отпирает, заглядывает внутрь и вновь захлопывает дверь. Подпирает её спиной и бледный, с выражением обречённости и ужаса на лице, шепчет:
— Свиньи... Они всю загородку из досок сожрали...
Никто же не знал, что Галя с Колей решили взять на лето поросят! А им же периодически корм требуется, о чём Коля благополучно запамятовал на радостях по поводу неожиданно полученной свободы от супруги плюс накопившихся отгулов.
Тут поросята, вероятно, находившиеся в голодном обмороке, очнулись, почувствовав запах свежего хлеба, и начали митинговать, требуя восстановления своих гражданских прав и свобод. Маленький сарайчик зашатался, как игрушечный, заходил ходуном, изнутри послышался дикий вой возмущённых животных. Они не хрюкали, нет. Они орали так, как орут, наверное, только грешники в аду.
Коля достал из авоськи буханку и швырнул внутрь через маленькое окошко под самой крышей. Вой на мгновение стих и возобновился с утроенной силой. Кинули ещё пару буханок, затем ещё и ещё. Митингующие перестали орать, только чавкали да повизгивали во время драки за очередной транш.
Слава Богу, спокойствие наступило до того, как в «продуктопровод» была брошена последняя буханка хлеба. Коля с опаской вошёл внутрь, убедился, что отощавшие животные не агрессивны и не посягают на его жизнь и здоровье. Подивился начисто съеденным доскам загона, покачав головой, взял ножовку, молоток и гвозди. Друзья помогли, и изолятор временного содержания для свиней быстро обрёл свой первоначальный вид.
