Буревестник

От автора:
Замысел повести на тему Гражданской войны в станице Суворовской меня посещал давно. Подогревает интерес историческая работа нескольких интернет журналов, посвящённых теме казачества и истории Северного Кавказа. Статьи о Гражданской войне и герое этого произведения Михаиле Ильине дали возможность, отталкиваясь на собранный материал, начать художественную повесть о том времени. Михаил Герасимович – самый известный житель станицы того времени и, пожалуй, всей двухсотлетней истории Суворовской, но сегодня его имя практически стёрто из памяти станичников, несмотря на названную в честь него улицу и некогда существовавший колхоз. «Буревестник» написан за три дня, только между этими днями прошло больше года. Для более полноценного понимания происходящих событий обязательно нужно прочесть статьи об Ильине и Гражданской войне.

«Призрак давней мечты»
Маргента – рок опера Окситания

На пороге правления послышалась потасовка. Писарь отчаянно не пускал рвущегося к атаману мужчину. «Нельзя сюда!», «Остепенись, Мишка!», «Доложу хоть». Сиволобов и Шамайский едва успели повернуться к дверям как в кабинет ввалился Михаил Ильин – известный шкуровец и авантюрист, служащий в волчьей сотне.
- Здравствуйте батьки атаманы, - иронически поприветствовал мужчин незваный гость. – Не ждали меня, Мишку, обалдуя, шантрапу местную?
- Здравствуй Миша, заходи… - предложил присесть Сиволобов. Дмитрий присел на стул и внимательно присмотрелся к Михаилу.
- И вам не хворать… мне нужна сотня. – громким, претензионным голосом потребовал казак.
- Ну прям так её я тебе и собрал. – возразил Сиволобов.
- Собрать нужно через час! – Встав на ноги, воскликнул Ильин. В его громком голосе и властном взгляде карих, персидских глаз отразилась вся полковническая дерзость прославленного рода.
- Передай Шкуро, что нельзя так быстро собрать людей в поход. – Сказал доселе молчавший Шамайский.
Ильин перевёл взгляд с Сиволобова на Шамайского. Затем достал папиросу и закурил. Сизый дым укрыл лицо Михаила. Сквозь дымную занавесь его залихватская ухмылка украсила и без того красивое смуглое лицо.
- Для Шкуры не надо собирать! – возразил Ильин. – Сотня будет моей! Я пойду лично расправляться с хенералом Андреем Григорьевичем. – При чём нарочито Михаил произнёс вместо генерала - «хенерала».
Атаманы переглянулись, услышанное повергло их в ужас.
- Ты предал казаков? – спросил Андрей Яковлевич.
- Нет, господа, не предал. Тут вам кукиш. Казаки вновь идут супротив народа… ради собственной выгоды… и мне с такими не по пути. Шкура по головам пойдёт ради привилегий, пообещанных Деникиным, Колчаком и Врангелем.
- Погоди тараторить. – запротестовал Сиволобов. - Что значит «казаки пошли против народа?»
- А то и значит! - покуривая папиросу и медля с ответом, сказал Ильин. Он подошёл к окну, одёрнул белую, вышитую занавеску, ткнул палец в грунт горшка, в котором росла герань. За окном старушка и её двое внуков Подсвировых вели кабана мимо управы.
- Чего ты замолчал? – громко спросил Шамайский.
Михаил повернулся к атаманам. В его потускневшем на секунду взгляде и взгрустнувшем лице казаки увидели чудовищную боль от происходящих событий.
- Шкура он и в Африке Шкура. Только и видит себя одного. Любит себя и не замечает, что каждый человек хочет себе достойной жизни. Для него все мы - бездари, уроды без имени и отчества, а те, кто усомнится в величии этого маленького и неказистого хенерала становится его личным врагом. Не по пути мне с ним. Соберите мне сотню. У вас час времени, а я пока мамку проведаю.
Ильин выпорхнул из управы ураганным ветром. После него долго оба атамана молчали, не сводя глаз с друг друга.
- Ох. – вздохнул Шамайский. – Докатилась война и до нас.
- Будет бурхайло и на наших улицах.
- Иосиф! Войди к нам – крикнул Дмитрий писарю. Парень отворил дверь и вопросительно посмотрел на Сиволобова. – Что слышно о возвращении Ильина?
- Он приехал с 20 казаками и 13 иногородними. Все вооружены. У них два пулемёта. Остановились у Ильина и Титова. Прикажете арестовать?
- Нет – в один голос ответили атаманы. – Они тут такого натворят.
Неожиданно послышался набатный колокол. Атаманы и писарь выскочили на порог управы. На колокольне стояли двое казаков: один из них Ильин.
- Ты пошто баламутишь людей? – крикнул Сиволобов. - Застрелю как бездомную шавку.
- А ты, атаман не грози! Кончилась ваша власть. Мне нужны люди, и я продолжу. – огрызнулся Мишка.
Постепенно люди потянулись к площади. Бесконечные созывы надоели и жители не всегда реагировали на первые колокольные звоны. Но Ильин молотил в колокол с неистовой силой. Звон парил, станичники бросали свои дела и направлялись в станицу из своих семейных хуторов. Ошарашенные дерзновениями Михаила, Сиволобов и Шамайский продолжали стоять на пороге и наблюдали за станичным сходом.
Люд стекался около часа в станицу. Сначала площадь наводнялась медленно, Но чем больше жителей становилось, тем отчётливее виднелось различие: бедные становились подальше от управы, стесняемые богатыми и ближайшими родственниками офицеров и особо почитаемых казачьих родов. Различие бросалось в глаза едва только можно было взглянуть, даже мельком на казаков и иногородних. Они не стояли подле друг друга, а отступали на несколько шагов, будто боясь перемешаться и сойтись в толпе. Соседи по улице не разговаривали между собой, а кучковались между своих единомышленников: скопцы к скопцам, хлысты к хлыстам, единоверцы к единоверцам, православные же смотрели на сектантов свысока, боясь подцепить, как они считали, духовную проказу. Люди говорили о царе, о голоде, о воспоминаниях, о страхе и никто не знал ради чего снова собрали их в третий раз за два дня.
- Здравствуйте дорогие мои! – закричал Михаил с колокольни. Народ, собравшийся перед управой, обернулся. – Я Мишка Ильин. Помните меня? Сын Герасима Ильина – проказник и баламут! Я пришёл собрать сотню на бой с белой контрой! Эй, голытьба, вооружайся и ай да со мной крушить зажравшихся генералов и их прихвостней.
- Мишка, уймись! – закричал Шамайский с порога управы.
- Я ещё и не начинал, господин атаман. – ответил Ильин, сам же резко исчез за дверьми колокольни и через минуту появился на пороге храма.
- Скольким из вас, мои станичники помогли владельцы земель? Помогли ли они когда голод и нужда заставляли вас есть суп из пырея и пить чай из полыньи? Большевики предлагают всем нам объединиться и выступить единым фронтом против эксплуататоров русского народа!
- Ты что такое несёшь? Как могут быть казаки равными с гамзёлами?! – возмутился Бекичев. Он поднял вверх костыль и бросил его в сторону Ильина. Мишка подошёл к старику, поднял костыль и подал его хозяину: «Не разбрасывайся. Нынче время лихое: отберут и будешь на карачках ползать. И медали не помогут». Бекичев демонстративно расстегнул китель и показал двух «Георгиев». Ильин улыбнулся и показал трёх «Георгиев». «Я же ими не хвастаюсь и ты, дед, не показывай их никому. Что было, то было. Впереди ждут нас большие перемены».
Станичники обдумывали сказанное Ильиным и людской ор воспарял вороньей стаей над площадью.
- Где это видано, чтоб городовики власть получали?! – возмутились казаки. - Наши деды кровь проливали за землю, а мы её раздавать начнём?! – людское возмущение закипало. Галдёж усиливался. Вопли возмущения сплетались с угрозами и гневными выкриками.
- Наши деды кровь проливали. Это да! С этим не поспоришь! Проливали деды, а вы-то тут при чём? – Ильин шёл мимо станичников и смотрел им в глаза. – Вы дедовскую доблесть на себя не примеряйте. Выглядит смехотворно, как взрослая черкеска на грудничке. - Мишка внимательно рассматривал каждого из собравшихся. Перед бедняками он останавливался подольше чем подле богатыми. – Деды ушли к Господу Богу отвечать за свои злодеяния отчего они не делились землёй с другими людьми.
- Паскуда! Ты казаков с городовиками хочешь уровнять! – взревели казаки. Трое схватились за оружие, но их жёны умоляюще просили не начинать стрельбы.
- Наконец-то проснулся здравый смысл. – Запричитали иногородние. – Кончается сатраповская казачья власть. – только сейчас многие задумались, что их проблемы можно будет не только обсуждать, но и по возможности их услышат те, кто готовится защищать большевистские идеалы.
- Я пойду в твой отряд! – крикнул молодой Золотов. Его горящие голубые глаза наполнились воодушевляющим огнём Ильиновской пламенной речи.
- И я! – один за одним закричали молодые иногородние.
- И я! – вслед за ними закричали герои Великой войны, пришедшие с фронта.
- И я! – выкрикнула девушка из толпы. Тут же грубый старческий бекечивский голос закричал на неё: «Ты куда, девка всратая!»
- И меня возьми! – закричали с ещё большим надрывом казаки и городовики.
- И меня!
- И меня! – словно эхо в горах зазвучали призывы станичников. Охотники выскакивали в центр площади и выстраивались в шеренгу.
Шамайский стоял ошеломлённым. Буря ворвалась в станицу в ясный солнечный февральский день, срывая с жителей покров спокойной жизни. Отряд полнился на глазах. Молодёжь начинает творить новую жизнь самостоятельно. Старцы похвастались за головы. Их седые бороды задрожали от дрожи подбородков. Несколько урядников вышли из толпы и скрылись за домами, другие с гиками закричали и начали призывать к наказанию за предательство, но их голоса тонули во всеобщем ликовании формирующийся сотни суворовского красного отряда.
- Изберёте меня от станицы на 1-й областной Кубанский съезд Советов? – вопрошал Ильин своё первое войско. Его глаза засияли от гордости и радости.
- Да!!! – в один голос закричали люди.
Неожиданно посреди безудержного торжества Ильин растворился в толпе. Он ушёл домой победителем. Возмущённые старики и многие станичники расходились медленно по домам, чувствуя собственное поражение перед Мишкой – сорви головой. Ещё до войны он досаждал многим своим непослушанием и вольнодумием, а теперь, закалившись в боях, он превратился в матёрого воина, против которого не поднять головы.
- Что же это происходит Андрей Яковлевич? – осторожно, срываясь на шёпот спросил писарь.
- Гражданская война, начатая белыми генералами, добралась и до нас. Это и есть начало народного бунта. Что-то подобное происходило в пугачёвские, разинские времена… Народ начинает бояться и готов к защите своих пожитков.
- Что же делать?
- Ничего! Затаиться и ждать.
- С моря погоды? – удивился Сиволобов. – Порубить их и дело с концом.
- Не вре-е-емя… - протянул в ответ Андрей Яковлевич.
- Уйдут… - обречённо прошептал Сиволобов.
- Сгинут!
Шамайский вошёл в управу первым. Через несколько минут сюда пришёл Мишка. Он вновь лихо влетел в кабинет атамана и не церемонясь заявил, что станица станет поддерживать исключительно красных. Атаманы переглянулись и безмолвно согласились. Ильин погрозил им пальцем и вышел. Через пару минут он вскочил н коня и скомандовал сотне следовать за ним. Всадники с гиком рванули. Топот копыт поднял ледяную пыль. Матери, жёны, сестры и бабушки крестили путь-дорожку уезжающим. Детвора побежала следом по улице за конницей.
Станица обезлюдела. Многие позакрывали ставни, замкнулись и по всей видимости, занесли на порог вилы, сопачки, топоры, дабы в случае нападения отстоять свои подворья. Слухи о налёте красных на станицы и хутора распространялись с ураганной скоростью. Поговаривали, будто красные бесконтрольно расстреливают любого встречного, едва кому-то покажется будто тот против них имеет замысел. «Красная чума бродила бесчисленной бесовской ратью, восставшей против богобоязненной казачьей власти» – так говорили пропагандисты и люди боялись перемен, наступающих повсеместно. Казаки, приезжающие из городов минеральной группы, Баталпашинска и Армавира, ужасали станичников подробностями о контрибуциях, поджогах и неугасимой жестокости красных. И тут же, с нескрываемой радостью и воодушевлением, рассказывали об ответных мерах белых казаков: о десятках повешенных, о сотнях выселенных. Особенно жестокие схватки проходили на границе Кубани и Дона. Старушки беспрестанно стояли в храме и молились о недопущении войны в станице. В их молодости были эпизоды когда станицу много раз осаждали горцы и страх сдавливал горло. После долгих мучительных военных лет наступила мирная жизнь, канувшая в лету в настоящее время. Мишка увёз из станицы полторы сотни молодых парней, готовых защищать Суворовку от посягательств. Теперь же ждали в гости белых и с опаской поджидали возвращения красных. Вновь как в старые времена казаки стали выходить в поля на восстановленные дозоры и пикеты. Заезжающие в станицу купцы, горцы и путешественники с осторожностью и тщательно подбирая слова, рассказывали о напряжении и предчувствии большой беды. Мирная жизнь с каждым днём рвалась как тонкая нить, держащая камень на весу.
- Вырастила изверга! – кричали станичники матери Мишки Ильина. – погубит наших сыновей, вовек не простим тебе.
Женщины возненавидели Наталью Николаевну за отступничество сына. Женщина, в первые дни, не реагировала на брань и хулу, а после сцепилась с одной казачкой, затем с другой, после с третьей. О бабьей драке стало известно всей станице и атаманам пришлось мирить женщин прилюдно. Как раз во время этого мероприятия в станицу прибыли высокие гости из Москвы Глебов Владимир Петрович и его супруга Софья Николаевна. Глебовы прибыли на Кавказ в поиске мирного места от воспылавших улиц Москвы. До Пятигорска они ехали на поезде, на железнодорожной станции города-курорта помещики взяли карету и отправились в собственное поместье. По дороге в Софиевку Владимир Петрович решил не нарушать собственной традиции и навестить своих казачьих друзей из станицы. Сиволобов отпустил дравшихся женщин и направился к Глебовым. Двумя репликами пояснил ситуацию и нахмуренный вид Глебова не дал сомнений в том, что ему известно много того, чего в Суворовке ещё не известно ни атаманам, ни простым жителям.
- Нужно искоренять красную чуму на корню.
- Стараемся. Только голытьба группируется везде в станице и хуторах и в Софиевке и Свободном Киркиле.
- Управляющий не справляется? – имелось в виду управляющий в хуторе Софиевка, принадлежащим Владимиру Петровичу.
- По разному бывает. Война истощила людские запасы. Многие голодают вот и зарятся на владения помещиков и казаков, особенно офицеров.
Глебов помолчал, насупив брови.
- Ленин разбудил спавшего тысячелетие дракона. Русский мужик поднимается и будет лихое время. Этот тыщепроклятый сатана нажал на больную мозоль народа и давит, не щадя. Он выводит людей из стойла на свободу.
- Отчего это происходит? – спросил Сиволобов. Он, в самом деле, многого не понимал и столкнувшись с реальностью в виде нагрянувшего Ильина в станицу оторопел. Уже прошла неделя как Ильин увёл мужчин из станицы, а до сих пор нет понимания произошедшего. Тут и там вспыхивают мелкие восстания. Казаки мечутся: молодёжь, приходящая с фронтов, поддерживает восставших, не слушает стариков, ввергая их в ужас.
- Москва полыхает. На улицах столкновения. По мимо белых и красных есть десятки других. каждый отстаивает собственные интересы. Люди в замешательстве. Подождите, придёт этот ужас и сюда. Многие мои знакомцы говорят о том, что нужно бежать из России.
Мысль о бегстве из России Сиволобову не понравилась. Никогда ранее он не задумывался как можно взять узел своих вещей и броситься наутёк куда глаза глядят. Как можно бросить родной дом, станицу, могилки родных, поля и раствориться в пелене чужой земли и чужого неба. Тон голоса Глебова предрекал серьёзность его выводов и атаман молча проглатывал сказанное помещиком как горькие пилюли, отрезвляющие его атаманскую душу.
- Нельзя своего отдавать шантрапе и бездельникам! – злостно заявил атаман.
- А мы и не отдадим. Не для мужиков весь мой род копил имущество. Натворил царь Александр Второй бед, а нам теперь расхлёбывать. Говорил мой дед, что безумно давать крепостным свободу, поскольку через два поколения они потребуют безвластия и анархии. Так и вышло. А ещё добавили масла в огонь Толстой и Достоевский. Эти два мыслителя исковеркали и перепахали русские идеи. Они написали о крестьянах и первыми уровняли их вместе с высшим обществом. Вы же понимаете – это верх безумства!
Сиволобов понимал иное: ему казалось, что небо рухнет на землю, звёзды померкнут, а луна расколется когда новая власть укоренится. Одни только слухи о переносе столицы из Петрограда в Москву лишили атамана сна на неделю, а дальнейшие преобразования укорачивают его жизнь всевозможными попраниями старого строя. Всё в мире перевернулось и теперь невозможно понять кто станет героем в людских глазах, а кто – отщепенцем.
- Поговаривают, что грядущая интервенция поможет нам всем и мы вновь обуздаем русский люд.
Сиволобов не желал принимать этих слов. Не помощники казакам англичане, французы и турки. Слишком много войн пришлось пережить и закадычными друзьями никто не стал. О квартировании английской армии в Суворовке говорилось уже месяц-полтора. Но какая цена будет за помощь в войне против коммунистов? – атаман не понимал и боялся признаться в своей неосведомлённости.
Глебов поговорил ещё немного на отвлечённые темы, дождался прихода казачьих стариков, пообщался с ними и отпустив ямщика восвояси взял у своего друга Пантелея Прокопьевича Свидина лошадь и отправился в свои хутора. Дмитрий Стефанович провожал взглядом повозку помещика и жадно курил трубку. Глаза слезились от попадания в них горького дыма. Сейчас ему стали особенно понятны рассказы деда Вани о Баязетском сидении. Ещё нет в округе местных башибузуков, но присутствие в воздухе их приближения витает как аромат перед снегом или дождём.
На Сретение в станице появились белые. Двенадцать всадников ворвались в станицу со стороны Боргустанской. Перейдя вброд Дарью и заняв хутора Хреновку, Поповых и Колесниковых казаки узнали обстановку и к обеду заявились в управу. Всадники держат путь из Владикавказа к Тихорецкой. Они собирают охотников для вступления в их отряд. Половина казаков поехали в Боргустан, затем должны последовать в Бекешевку, аул Кумско-Лоовский а дальше выйти к Усть-Джегуте, а они следуют через Суворовку в Воровсколесскую, Баталпашинск, Беломечетскую и Невинномысскую.
- Сколько казаков может выдать станица? – спросил есаул Воскин.
- Не более сотни.
- А сколько может дать провианта?
- Будем собирать сход и просить.
- Что же ты за атаман такой, что не можешь самостоятельно решить за всю станицу.
- А ты мне не указывай. Люди добровольно должны давать. Не силком же отнимать у них последнее.
- Слышал о вашей богатой станице, да жадные казаки тут живут… - злобно рявкнул Воскин.
Сиволобов промолчал. Он распорядился писарю позвонить в колокол. Через пару минут колокольный набат озвучил станицу благовейным колокольным набатом.
- Какой красивый голос у колокола. – сказал Воскин, выглядывая из окна. – Я слышал, что станица дала красным сотню.
- Да, было дело… местный казак перешёл на ту сторону и собрал бедняков из иногородних и казаков.
- Контрибуцию наложили на сродников?
- Нет. Пока нет необходимости.
- Как нет?! – взревел Воскин. – да они чёртичто творят. Вешают, расстреливают, сжигают, казнят казаков.
- У нас в станице мирно, а слухи можно нагнетать яростные.
- Атаман, ты что живёшь как в принцесса в замке? Вокруг война. Вон мы недавно стали свидетелями как во Владикавказе расстреляли двадцать офицеров.
- Есаул, послушай, наша станица маленькая. Мы все друг другу родственники и кумовья. Пока между нами всё мирно. Я хочу сохранить станичников.
- Ты трусишь, атаман. Но так ты играешь на руку большевикам. Они тебя не пощадят.
Станичники собрались у входа в управу. Сиволобов вышел на крыльцо и объявил о мобилизации охотников идти за белых. Воскин стоял рядом с Дмитрием Стефановичем и внимательно рассматривал собравшихся казаков. Его удивляло то, что никто из них не проронил ни слова.
-- Я Всеволод Игнатьевич Воскин есаул из Владикавказа. Мы направляемся в Тихорецкую для борьбы с большевистской чумой. Требуем от станицы сотню для вступления в наши ряды.
На его призыв вызвались пять человек. Они подошли к ступеням управы и выстроились в одну шеренгу. Воскин застыл. Не думал он, что будет провал. Возле него стоял писарь, который видя смятение есаула пояснил тому, что Ильин очень красноречиво и убедительно выступал тут и убедил охотников в правильном выборе. Он же, по мнению писаря, слишком не многословен.
- Дорогие станичники, если вы не выступите вместе с нами, то большевики одолеют нас и наше казачество погибнет. – Воскин и сам понимал, что он говорит что-то не то, не те слова приходят в голову. Речь не клеится, и казаки смотрят на него как на побитое посмешище.
- А что ты обещаешь нам взамен? – послышался голос мужчины.
- Сохранение привилегий и регалий.
- У нас их никто не отнимает! – ответил ему Усманов Прокофий.
- У вас ещё не было большевиков и когда они придут вы поймёте, что их нужно убивать на опережение.
- А кто ж их будет тут убивать, если мы уйдём к Тихорецкой?
- Те, кто встанет на защиту России от всего этого… - Воскин хотел сказать мат, но из-за огромного количества стариков, сдержался.
Постепенно набралось двадцать три казака желающих уйти вместе с терцами. Собрав провианта казаки к вечеру ушли по дороге к Куршаве и Воровсколесской. На закате в станицу вернулся Шамайский и узнав о визите терских казаков, пришёл в управу.
- Что рассказывали?
- Об ужасах красных и об ответных ужасах белых.
- Считаешь нужно держать оборону перед визитёрами?
- Бог его знает. И окружной и областной атаманы молчат…
- Я думаю, никто не понимает, что происходит.
- Директивы-то выпускают. Люди их читают и задают вопросы.
- Год назад, когда Николай второй отрёкся, казалось вот наступил конец света, а теперь оглядываясь назад думаешь, что было ещё ничего, мы пережили две революции и остались целёхонькими. А теперь, когда в центральной России на Дону и Кубани началась гражданская война мы снова трусимся от неизвестности… а оно може обойдёт нас стороной и всё к лету закончится.
- Дай Бог твои слова да Богу в уши. А за Ильина ничего не слышно?
- Пока нет. Не нравится мне эта тишина… К посевной надобно готовится, в этом году весна рано пришла.
Дверь резко распахнулась. В кабинет влетел писарь и положил письмо на стол.
Сиволобов открыл конверт и достал вырезку из газеты где была статья о победе отряда Ильина и Кочубея над белыми. На снимке красовался Мишка, сидя верхом на белом коне. Дмитрий прочёл статью вслух. Шамайский и писарь выслушали её молча и никто из них не проронил слова после.
- Завтра надо на круге прочесть её.
- Может не надо? Всё-таки Мишка воюет с казаками и выступает за новый порядок. Старики оскорбляются тем, что наша молодёжь поддержала его и умчалась за ним следом.
- И то верно… подумаем до завтра как поступить. Ох, Андрей Яковлевич как же мне не нравится происходящее. Чую всем сердцем неладное грядёт и завернёт нас в дикие сечи, о которых деды наши рассказывали. - Эта новость развеяла мысли Сиволобова об окончании войны к лету. – Вот не слушал я сваго деда Ваньку об его участии в баязетском сидении. Он многое рассказывал… говорил о стойкости и верности, о хитростях турок и смекалке казаков. Вот его бы сейчас ко мне в кабинет, на этот стул. Он бы своему неразумному внуку дал бы ума-разума…
- Все мы такие… по детству нам не интересно как жили наши предки…
До селе молчавший писарь выслушал атаманов и заговорил:
- А мне как-то отец однажды рассказывал как его прадед в первый год основания станицы оборону тут держал втроём с казаками при осаде.
- Им тогда жилось в сто раз сложнее чем нам теперь и они не роптали, не гневили Бога…

Через неделю весть о победе Ильина на реке Белой пришла в станицу. О ней говорила вся Суворовская. Кто-то восхищался отвагой станичников, кто-то резко осуждал их выбор воевать за красных. Но все сходились во мнении, о том, что фронт далеко от станицы и пока нечего бояться. Станица продолжала жить мирно, но лишь только стемнеет хаты запирались и ставни наглухо закрывались. Великий пост смирил сторонников красных с белыми. Люди ходили в храм, готовились к большим праздникам и работам в поле. Весеннее тепло согревало землю и старушки первыми выходили на грядки. Ещё рано для посадки, но отдохнувшую землю надобно вспушить и наполнить воздухом, а не вымерзшие коренья сорняков надо убрать дабы они поперёк посадки не зазеленели. Но работе на земле помешали сильные визги и крики. Конный отряд мчался в станицу с красными флагами, горящими факелами и оглушительным свистом. Всадники бросали факелы на камышовые крыши, лупили кнутами встревоженное население, выскочившее на громкие звуки. Фёкла Никифоровна стояла также как и десятки других старух в огороде и завидев конного, мчавшегося по её грядкам бросилась на него с сапачкой:
- Ну куда ты по прополонному, изувер нечестивый?! – мужчина вырвал сапачку из хилых рук старухи, развернулся и начал хлестать её кнутом по всему телу. Кровавые полосы растекались. Старушка упала на землю и скорчившись замолчала. Соседки бросились к ней, но конный продолжил хлестать всех, кто подбегал к Фёкле. Затем он резко рванул догонять однополчан. Огонь разгорался по крышам молниеносно. На трёх окраинных улицах пылали практически все хаты и сараи. Едва только псаломщик начал лупить в колокол, оповещая станичников о беде, меткий выстрел незнакомого казака убил паренька и тот замертво упал с колокольни на землю.
- Прекратить! – закричал Сиволобов, выскочивший на порог управы.
Казаки обернулись к атаману.
- Здесь командуем мы! – сказал Балахонов. Он поправил усы и поднялся на крыльцо управы. Он обернулся к собирающимся станичникам на площади и перекрестившись, представился. – я Яков Филиппович Балахонов командир второго кубанского революционного отряда. Я, сегодня 12 марта одна тысяча девятьсот восемнадцатого года провозглашаю в станице Суворовской начало советской власти. В качестве первого комиссара станицы я выбираю Шамайского Андрея Яковлевича, которого знаю лично и с которым довелось служить на фронтах Великой войны. Сиволобов вздрогнул. Он доверял Шамайскому больше чем самому себе, а на деле тот заигрывал с красными и ждал удобного момента для возвращения себе поста главы станицы. Андрей Яковлевич вышел к Балахонову, поцеловал его трижды и вежливо попросил Сиволобова оставить ему место в управе. Дмитрий едва сдержался чтобы не ударить бывшего друга. Он спустился по ступеням и осунувшись и ссутулившись нырнул в толпу станичников. Митинг длился ещё около часа, после которого Балахонов умчался из станицы. Андрей пришёл домой, набрал табаку и отправился на соседнюю улицу к Сиволобову. Дмитрий сидел возле печи пьяным. Он не захотел слушать предателя и выдворил его из хаты.


23 ноября 2021, 13 марта, 3 декабря 2022