От автора:
Три года потребовалось для собрания во едино разрозненную и противоречивую информацию о событиях 1917-1921 годов на территории станицы. За годы Гражданской войны в Суворовской произошли огромные изменения, которых не было за девяностолетнюю историю станицы. Суворовская вышла из состава Кубанской области, вошла в состав Терской, затем стала частью Северо-Кавказского края. В эти кровопролитные годы иногородние наконец-то получили равные права с казаками, которые унижали не войсковое население региона. Голод, мор, тиф, грипп и военные действия изменили жизнь станичников. Моими первыми источниками стали работы школьных учителей, сотрудников музея, библиотекарей, которые написали стенды, брошюры и очерки для учеников. Большинство авторов умерли, узнать их источники не представляется возможным. Но благодаря кропотливой работе Потаповой Марии, Теребаева Николая, Савкина Александра, Писаревой Ирины, Сухомлиновой Зои удалось увидеть картину происходящего. В моей статье упомянуты ВСЕ авторы, чьи заметки довелось обнаружить. Из-за отсутствия более обширной базы источников, моё повествование можно считать не полным. Возможно в будущем кто-то сможет найти иные подробности и дополнит мою работу новой информацией.
«Снова во тьме: стон, шёпот, плач,
Лики друзей ушедших.
В зареве войн канул их след
И нет покоя душам»
Catharsis - Зов Зверя
В 1917 году в станице Суворовской проживало примерно 10 000 человек. Поровну в станице насчитывалось казаков и иногородних. Большинство мужчин воевало на фронтах Первой Мировой войны в Персии, Турции и Европе. Февральская буржуазная революция, отречение Николая II от престола сильно подкосили силы русской армии, и страна погрязла в смутных событиях, происходящих повсеместно. Слухи о происходящем в Петрограде до станицы доходили с опозданием и пожилое население всячески противилось принимать идеи нового времени. Отречение от престола Николая Второго казаки приняли негативно. Особенно это было замечено в семьях конвойцев царского двора. Свидины, Скворцовы, Ильины поколениями служили при царских семьях. К концу года произошла Великая Октябрьская революция и население России не понимало, чего ожидать от будущего. Солдаты, офицеры, казаки бросали фронт и возвращались домой после подписания мирного договора с Германией. Вместе с другими россиянами возвращались домой и жители Суворовской.
В ноябре 1917 года вахмистр Семён Фомич Бондарев привёл взвод Хопёрского полка и сдал оружие станичному атаману Дмитрию Сиволобову. В станице царила неразбериха. Иногородние и казачья беднота, в целом, прислушивалась к речам большевистских агитаторов, когда как основная часть состоятельных казаков оставалась на стороне Каледина, Корнилова, Краснова и других видных деятелей того времени. Но факт свершившейся революции опрокинул законы Российской империи.
В начале 1918 года в станице разразилась сословная война, предпосылки к которой зрели с момента заселения крестьянства на Северный Кавказ. С момента образования Кубанской области в 1860 году появился массовый приток крестьян, особенно после отмены крепостного права. Большой наплыв переселенцев отмечался после издания положения 1868 года «О дозволении лицам не войскового сословия приобретать недвижимую собственность в казачьих землях», разрешившее селиться и покупать земли, не спрашивая согласия ни войскового начальства, ни городского или станичного общества. Крестьяне, не желавшие становиться казаками, землёй не наделялись и могли брать наделы в аренду. С появлением иногороднего населения нарушился традиционный уклад жизни казаков»,[1] формировавшийся со времён освоения Азово-Моздокской линии. Для «неказачьего» населения вводилась строгая регламентация на занятия различными видами хозяйственной деятельности. Массовые притеснения иногородних зафиксированы с середины 1870-х годов, когда очередная волна миграции из центральных губерний империи нахлынула на Северный Кавказ. Для ограничения потока мигрантов в регион, казачьей администрацией и царским правительством применялись специальные меры. Так, начальник Кубанской области Николай Николаевич Кармалин в 1881 году циркулярно предписал станичным и поселковым правлениям отводить городовикам плановые места для постройки жилых и других строений только с разрешения казачьих сходов. 13 мая 1883 года по ходатайству главноначальствующего гражданской частью на Кавказе Александра Михайловича Дондукова-Корсакова вышел закон, согласно которому запрещалось всем иногородним покупать у местных жителей усадьбы без согласия станичных обществ. Предписаниями войскового начальства запрещалось пользоваться природными ресурсами, вступать в брак с казаками или казачками, и даже посещать церковь. Иногородних лишили права учить детей в общих школах; и если их количество превышало количество казаков, то такую школу закрывали. Возможность получить образование можно было лишь за счёт благотворительных обществ. Кроме того, иногородним запрещалось пользоваться общественными магазинами и больницами[2].
Помимо законодательных мер казаками применялись и хулиганские, бытовые притеснения, а порой и криминал. Зачастую казаки обманывали крестьян, отнимали имущество, продавали на аукционах, заливали колодцы иногородних фекалиями, избивали, отнимали урожай, насиловали девушек. В государственном архиве Краснодарского края хранятся сотни задокументированных свидетельств судебных, атаманских и иных административных расследований о взаимоотношениях казаков и иногородних. При рассмотрении судебных процессов в Суворовской виновными также почти всегда оказывались городовики[3]. Полвека крестьяне копили обиду и ждали времени возмездия. И через полвека всеобъемлющего унижения терпение у не войскового сословия источилось.
У суворовских казаков особо тёплые отношения сложились с помещиком Глебовым Владимиром Петровичем и его супругой Софьей Николаевной, имевшими 32 тысячи десятины пахотных земель, 30 тысяч овец породы тонкорунный меринос, мельницу, обилие крупного рогатого скота, птицы и другого хозяйства. Глебов проживал в Москве, но поместье, расположенное на территории современного села Гражданское, посещал часто, всякий раз заезжая в Суворовскую. Его имением управлял приказчик. Крестьянские волнения в хуторах, принадлежащих Глебову начались в конце XIX века и суворовские казаки бедняки перенимали настроения соседей. Зажиточное казачество ревностно относилось к распространению большевистских, социал-демократических, анархических идей в станице, жёстко пресекало агитацию и боролось с веяниями нового времени. В декабре Кубанская рада утвердила программу, в которой декларировалось: «Все земли Кубанского казачьего войска, леса, рыболовные воды как лежащие внутри Кубанской области, так и морей омывающих берега ее на семивёрстном расстоянии, и прочие угодья со всеми недрами как историческое достояние Кубанского войска составляют неотъемлемую собственность казачьего войска»[4]. Как контрмера на эту программу по области начали создаваться подпольные кружки, организации и клубы. В том же месяце бывшие солдаты Василий Фомич Бойко, Дмитрий Зазуля, Иван и Фёдор Никитичи Золотовы, Александр Капустин и другие станичники организовали первое революционное ядро в станице. В январе 1918 году в Пятигорске создан революционный штаб, начавший организацию отрядов Красной гвардии, под крыло которого стали суворы́.
Пожалуй, самым известным станичником в то время стал юный 22-летний Михаил Герасимович Ильин. Его имя гремело в Баталпашинском, Екатеринодарском, Пятигорском и Георгиевском округах[5].
Великая Октябрьская революция застала Михаила в Персии. Ильин заметил, что его однополчанин и верный друг, урядник Иван Антонович Кочубей, и многие другие казаки «Волчьей сотни» меняют своё отношения к происходящему в стране. Отречение царя, провал временного правительства, две революции и подписание мирного договора с Германией оголяют истинное положение России. К тому же, агитаторы поднимают темы, которые находят отклик в сердцах казачьих вояк.
В феврале есаул Андрей Григорьевич Шкуро отправил Ильина в Баталпашинский отдел за подкреплением. Нарушив приказ военачальника, Михаил прибыл в наполненную мятежами родную станицу. Простые казаки не понимали происходящего. Люди метались, ища ответы на висящие в воздухе вопросы современности. Имея богатый опыт военных действий, Ильин в одночасье стал уважаемым человеком. Не умея вести длинные ораторские речи, он говорил кратко, по существу. Эти качества помогли Михаилу организовать вокруг себя преданных соратников.
1-5 (14-18) февраля 1918 года в Армавире проходил 1-й Кубанский съезд Советов. Он признал власть Совета Народных Комиссаров, принял ряд постановлений в духе декретов II Всероссийского съезда Советов, избрал Кубанский областной (центральный) исполнительный комитет Советов рабочих, крестьянских, казачьих и горских депутатов из 25 человек (в основном – большевиков). Председателем облисполкома был избран Ян Полуян, членами облисполкома от Баталпашинского отдела стали И. П. Борисенко (зам. председателя) и Иван Прокофьевич Пузырев (комиссар труда), от горцев Кубани – Мос Шовгенов (комиссар по горским делам). На территории Баталпашинского отдела революционную работу проводил посланец петроградского пролетариата рабочий А. Палетайнен[6]. Ильин избрался от родной станицы на 1-й областной Кубанский съезд Советов.
Потапова Мария Давидовна – учитель истории МБОУ СОШ №2 сохранила фамилии первых жителей станицы Суворовской, поддержавших красного командира: Уральский, Парафейников, Титов (имена, к сожалению, не указаны). На Батайском фронте, под командованием Георгия Мироненко и кавалерийских отрядов под командованием Михаила Ильина и Ивана Кочубея внеочередная дивизия в составе трёх пехотных полков численностью до 5000 штыков: Петропавловского, Интернационального, Выселковского, 1-го революционного кавалерийского полка сражалась против немецких оккупантов, в правом фланге участка между железнодорожным разъездом Койсуг и станцией Кагальницкая. По дороге к Тихорецкой, Михаил Герасимович дважды одолел кадетские корпуса и сжёг часть белогвардейского обоза. После этой победы вернулся в Суворовку «красным» героем. К Ильину потянулись красноармейцы с сёл, городов и станиц. Отряд Михаила разросся до трёх сотен бойцов. Михаил прибыл в Кисловодск. Многие его солдаты на родине отдыхали, вели привычный для солдат Первой Мировой войны мародёрский образ жизни, но сам Ильин ездил по городам и станицам Пятигорья, слушал людей, сам выступал и продолжал готовиться к дальнейшей борьбе с белым движением[7].
Тяжёлыми боями станицу брали и красные и белые. Захват происходил глубокой ночью либо ранним утром. Станица подвергалась грабежу, производилась, контрибуция, полевые суды, расправы над большевиками, советскими работниками и сторонниками Добровольческой армии. Грабежи учиняли все стороны конфликта, устраивали показательные порки, повешивания с запретом снятия, либо с ежедневным обновлением осуждённых. Награбленное и красные и белые увозили с собой, обменивали на оружие и патроны, продовольствие.
12 марта в Суворовскую прибыл из Баталпашинска 2-й Кубанский революционный отряд под командованием Якова Филипповича Балахонова. На площади состоялся митинг, на котором впервые официально провозглашена Советская власть. Проведён совет. Созданы секции: земельная, возглавлена Иваном Никитовичем Золотовым и финансовая под руководством Василия Фомича Бойко[8]. В апреле станицу возглавил Александр Яковлевич Шамайский, постановленный Балахоновым. Ситуация в станице накалялась. Двоевластие и полное неподчинение населения повергли станицу в пучину бесконечных расправ. Родовые и семейные обиды, соседские споры, вражда в эти годы стали основой людских взаимоотношений.
В конце марта после взятия Баталпашинской, небольшая группа балахоновских красноармейцев направилась в Бекешевскую. в то время в станице находился Шкуро. Красногвардейцы похитили главных контрреволюционеров – бывшего председателя Совета Министров при Временном правительстве Керенского князя Львова, членов правительства князя Шаховского и генерала Радко Димитрова, полковника Толмачева и есаула Рябых. Эту операцию успешно провели комиссар Баталпашинского красногвардейского отряда Григорий Пономаренко, командир конного отряда Афанасий Чайка, Яков Чайка (однофамилец Афанасия), уроженец аула Учкулан Аубекир Аджиев и трое бойцов. Арестованных контрреволюционеров привезли сначала в Баталпашинскую, где их допрашивали Балахонов, Чучулин, Ещенко, Нецветайлов и Чайка, а затем сдали в штаб Красной Армии, находящийся в Пятигорске, где осенью 1918 года контрреволюционеры были расстреляны.
В это же время в Суворовской Григорий Елисеевич Пономаренко – первый военный комиссар Баталпашинского отдела, избранный в апреле 1918 года на отдельском съезде Советов, левый эсер, захватил власть. Григорий Елисеевич только в 1920 году стал большевиком. Революционные матросы, названные бекешевским писателем Владимиром Синановым «братвой», наводили собственный порядок в Суворовской, с большим энтузиазмом и особым садизмом. Станичники вынужденно взялись за вилы и топоры, за шашки и с трудом выгнали матросов в Кисловодск. Именно они в станице яростно проводили «советизацию» молодых казачек, жёстко использованных в сексуальных сношениях. В романсе «Поручик Голицын» есть строчка «И девочек наших ведут в кабинет». В этих словах отражена страшная реальность того времени.
Во многих станицах Баталпашинского отдела белые развесили листовки, в которых Шкуро обещал за головы Григория Пономаренко и Якова Балахонова по 10 000 рублей[9]. Белые, пытаясь сыграть на сыновьих чувствах Я. Ф. Балахонова, сожгли часть дома его родителей и колёсную мастерскую. белые арестовали Филиппа Акимовича и Ирину Фёдоровну, бросили в Баталпашинскую тюрьму за то, «что родили и вырастили сына-смутьяна», пороли плетьми тестя Якова Филипповича – Порфирия Чернявского и двух его сыновей. Шкуровцы пытались найти жену Балахонова Наталью и малолетнего сына Николая, объявили, что всем, кто решится скрывать семью красного командира, грозит виселица. Но, несмотря на это, мать с ребёнком всё время находила у станичников приют.
В мае 1918 года третий раз Ильин вернулся в станицу. Это событие стало значимым для жителей. В прошлом веке в Доме Культуры висела картина, изображающая возвращение отряда Ильина в Суворовскую. На многолюдном митинге с ликованием встретили суворовцы героя Гражданской. Выступая перед станичниками, Михаил Герасимович рассказывал о тяжёлой битве, которую ведут красные и призвал суворовцев поддержать Советскую власть. В течение одного дня в отряд вступило свыше восьми сотен добровольцев.
Но другая часть жителей Суворовской поддерживала с таким же радушием белых. По Пятигорью и Баталпашинскому отделу распространялись слухи об отряде Шкуро, одерживающим победы над большевиками. Ранее этих событий органы Советской власти организовали розыск Шкуро и его удалось арестовать в Кисловодской гостинице «Гранд-отель» в конце марта. Под конвоем Андрея Герасимовича отвезли в Пятигорск, затем перевели в распоряжение Терского областного Совета народных комиссаров во Владикавказскую тюрьму. Через два месяца, на совете Шкуро дал «честное» офицерское слово не вести борьбы против Советской власти и его отпустили[10]. После освобождения, Андрей Григорьевич сбежал на Кубань. А после выяснилось, что Шкуро освободили по ошибке, приняв за матроса однофамильца, командовавшего красным отрядом под Батайском в начале 1918 года[11]. Оказавшись на свободе, полковник не сдержал «честного» офицерского слова и повёл агрессивную борьбу против большевиков.
Михаил Герасимович серьёзно подходил к сражению со своим бывшим руководителем. Насчитывающий 500 сабель и штыков отряд Ильина показал дисциплинированность, стойкость, беспредельную храбрость и революционную преданность. В отряд постоянно тянулись бывшие фронтовики и молодёжь. Михаил Герасимович моментально превратился в легенду Пятигорья. О нём появилось много слухов, наделяющих его сверхспособностями.
Тем временем, Андрей Григорьевич Шкуро организовал в верховьях Кубани и Кумы новый партизанский отряд и принимал в него контрреволюционно настроенное казачество, горские народы. Шкуро поднимал мятеж против Советов, и восстанавливал в захваченных станицах дореволюционные порядки. Далёкая и глухая поляна в близи станицы Бекешевская в лесистой балке[12], прозванной «Волчьей поляной», стала центром сопротивления. (в Бекешевке балку называют «Шкуровской» - ВР). Вступающие в отряд волчьей сотни казаки порождали страшные легенды о величии казачьего офицера, вселяя ужас в жителей окрестных станиц. Ночью 25 мая 1918 года, после побега из тюрьмы, Андрей Григорьевич стал под чёрное «волчье» знамя и зачитал «приказ № 1», о назначении себя командиром отряда, состоявшего всего из двух штаб–офицеров, пяти обер-офицеров и шести казаков. На тот момент ополченцы имели на вооружении 4 винтовки, 2 револьвера и 2 бинокля. Правда, через несколько дней арсенал пополнился 200 пиками, 80 шашками и 80 кинжалами[13].
На праздник Святой троицы, почти одновременно по сигналу тайного бело-казачьего центра во многих станицах Кубани и Терека произошло так называемое «троицкое» общеказачье восстание.
Потапова Мария, Теребаев Николай и Савкин Александр писали, что 10 июня 1918, на Троицу, года Шкуро с небольшим отрядом прибыл в Суворовскую. (так повествуют легенды. Доказательств пребывания Шкуро в именно в Суворовской нет. С такими же легендами о «троицком» посещении станиц пишут авторы о Боргустанской, Бекешевской, Воровсколесской и др - ВР). Жители станицы встретили полковника по казачьи с хлебом и солью. К полковнику потянулись толпы казаков, обступили его, молились как перед живым святым, целовали его черкеску. Кто не дотягивался до Шкуро, тот протягивал палки и костыли. Андрей же поступил по-варварски. Он вскочил верхом на коне в переполненный Казанский собор, поднялся на амвон, прервал литургию и начал агитировать население. Полковник занял станицу благодаря договорённости «комиссара» Шамайского. Шкуро расставил посты в четырёх местах: возле школы (современная 20 школа), у железного моста, на кладбище и у здания ПРТ (не удалось идентифицировать здание – ВР). На зов колоколов сошлось всё население станицы. На площади, у здания управы атамана начался станичный сход. Шкуро обратился с призывом ко всем казакам вступить в его армию. Его ультиматум был подкреплён наложением контрибуции на станицу. Так вслед за отрядом Ильина станицу ограбил и его враг.
В «Записках белого партизана» Шкуро описывает занятие Суворовской подробно:
«Вскоре был отпечатан на машинке первый боевой приказ, в котором перечислялись якобы существовавшие дивизии, полки, сотни и батареи, долженствовавшие согласно этому приказу отправиться в район отдаленной станицы Отрадной на поддержку сражавшихся там казаков. Я стоял на крыльце станичного правления и принимал доклады подскакивавших ко мне ординарцев из этих несуществующих частей. Они громко докладывали мне, что их части «двинулись уже в Отрадную». Роль этих ординарцев исполняли казаки Волчьей поляны»[14].
Производя впечатление о могучей силе и резервах добровольческой армии, Шкуро обманом перетягивал на свою сторону молодых казаков, только что вернувшихся с фронтов Германской войны. Надавливая на попрание былых ценностей и уничтожение сословных различий, полковник быстро склонил безграмотное население Суворовской на свою сторону.
В пропагандистской брошюре штабс-ротмистра Добровольского Никиты Титовича, редактора донской «Народной Газеты», о жизни и деятельности генерала А. Г. Шкуро упомянута наша станица:
«Бывпіій атамань, а затѣмъ комиссаръ станицы Суворовской Шамайскій черезъ вѣрныхъ людей далъ знать полковнику Шкуро, что у него въ станичномъ правленіи находятся, приготовленныя для сдачи 800 винтовокъ и 15000 патроновъ.
Опасаясь какого нибудь подвоха, или предательства со стороны комиссара Шамайскаго, котораго онъ мало зналъ, полковникъ не рѣшился напасть сразу на станицу, а просилъ Шамайскаго, какъ можно дольше оттягивать день отправки оружія. Но затѣмъ, на раз- свѣтѣ 12 іюня, когда еще вся станица спала, внезапно ворвался въ нее, занялъ станичное правленіе, арестовавши предварительно всю мѣстную администрацію, и созвалъ станичный сборъ.
Здѣсь на сборѣ Андрей Григорьевичъ велъ себя такъ, какъ будто у него было не 40 человѣкъ, а по крайне мѣрѣ дивизія.
То и дѣло прибывали къ нему небольшіе конные разъезды въ 5 -6 коней, опять уѣзжали, что бы черезъ полъ часа явиться обратно съ другой стороны станицы.
— Артиллерію и пулеметы разставили по позиціямъ?
— Заставы и боевые разъѣзды выслали во всѣ стороны?
Важно задавалъ вопросы полковникъ время отъ времени подъъзжавшимъ къ нему офицерамъ.
—Такъ точно, господинъ полковникъ, все готово.
Сборъ, наблюдая всю эту комедію былъ вполнѣ убѣжденъ, что y Шкуро отрядъ тысячъ въ пять человѣкъ.
Затѣмъ Андрей Григорьевичъ, убѣдившись въ искренности комиссара Шамайскаго и, желая обезопасить его отъ мести красныхъ, которые непремѣнно придутъ въ станицу вслѣдъ за уходомъ изъ нея отряда, нарядилъ надъ Шамайскимъ судъ, ко- торымъ НІамайскій былъ приговоренъ къ смертной казни. Тогда старики со слезами на глазахъ стали просить Андрея Григорьевича помиловать Шамайскаго и другихъ комиссаровъ, т. к. всѣ они изъ казаковъ и никому ни какого зла не сдѣлали.
— Ну ладно, старики, будь по вашему.
— А у тебя комиссаръ черкеска и оружіе есть? Ну, такъ маршъ иереодѣваться. Я назначаю тебя атаманомъ.
Вслѣдъ за этимъ въ станицѣ была объявлена мобилизація казаковъ 4-хъ призывовъ.
Часамъ къ 3-мъ дня все было готово, но Андрей Григорьевичъ, не желая выдавать казакамъ свой секреть, что-бы вмѣстѣ съ тѣмъ не .вызвать упадка духа у вновь мобидизованныхъ, если бы они узнали дѣйствптелышя силы его отряда, всячески оттягивали свое выстушіеніе изъ станицы, дожидаясь ночи; съ темнотой онъ выстуиилъ, уведя съ собой 500 всадниковъ и увезя 800 винтовокъ съ 15000 патроновъ.
Съ этой ночи отрядъ сталъ постепенно расти и выступать активно противъ совѣтскихъ войскъ.
Днемъ онъ обычно маневрировалъ, что бы скрыть свою дѣйствительную численность, а по ночамъ совершалъ неожидая- ныя и стремительныя нападенія[15].»
Однако, краевед Тамара Михайловна Лобова в книге «Крик подстреленной птицы» связывает это события с именем своего родственника комиссара Михаила Феропонтовича Лобова[16], поставленного большевиками во главу станицы. «Он стоял возле Шкуро. Явилась делегация стариков, просящая освобождения арестованного станичного комиссара. Старейшины попросили оставить Лобова атаманом станицы, Шкуро согласился с таким предложением. Никто из простых казаков не подозревал о договоре между Шкуро и Лобовым о совместной деятельности. Пока станичники ликовали, Лобов появился в синей черкеске с погонами гвардейской сотни Конвоя Его Величества и многочисленными медалями. В это время полковник Слащов, печатавший на машинке в задании управы первую боевую сводку передал её через подставных ординарцев Андрею Григорьевичу. Шкуро зачитал вслух о том, что Добровольческая армия наступает на Тихорецкую в Лабинском отделе Кубанской области, а на Тереке вспыхнуло повсеместное восстание против Советской власти».
В ответ на объявленную мобилизацию, казачество пообещало дать своих сыновей. На следующий день к Шкуро прибыло 125 молодых казаков в полном боевом снаряжении: на конях, с саблями, ружьями, в бурках. Из добровольцев Суворовской и других станиц сформировали три конные и две пластунские сотни. Возглавил отряд есаул Максим Прокофьевич Русанов. Станичный арсенал передал в распоряжение отряда 800 винтовок и 15 000 патронов.
Из Суворовской Шкуро отправился в станицу Воровсколесскую. После его ухода в станице начался переполох. Беднота самоорганизовывалась в партизанские отряды. В книге «Крик подстреленной птицы» Тамара Михайловна описала злодеяние красноармейцев, которые схватили Лобова, и привязав его верёвкой к коню, поволокли по станице. Но издевательства приостановил Михаил Ильин, который будучи крестником Михаила Феропонтовича отвязал и отпустил его.
«Это был мой прадед Михаил Ферапонтович Лобов. Отпустил Шкуро с миром атамана, но дни его уже были сочтены. Снова пришли красные, сразу схватили нашего прадеда и поволокли привязанным за конём по станице. Кто-то из местных успел сообщить об этом командиру красногвардейского отряда Михаилу Герасимовичу Ильину. Прыгнул он на коня, догнал лошадь, обрубил постромки. Поднял, понёс. Жив ещё. Слава Богу! Грех-то какой! Крестным отцом доводился ему Михаил Ферапонтович. С сотником Иваном Лобовым — сыном атамана воевали они на Туретчине. Оба Георгиевские кавалеры. Развела их судьба, Иван Лобов ушёл в Белую армию, а Михаил Ильин — в Красную».
Однако подтверждений, написанных Тамарой Михайловной насчёт своего предка Лобова, в других источниках мне найти не удалось. Также Лобова описала семейное предание Лобовых и Никитиных:
«Рассказывает Елена Михайловна Свидина — Лобова:
— Страшное было время. В Гражданскую то красные, то белые. Стрельба, кровь, паника. А мы же дети. Не можем ничего понять. Заняли станицу красные, стал к нам на постой красный командир. По двору Феденька бегает, четырёх лет.
– А твой папа где?
Ну, Федя и доложил:
– Красных чертей поехали бить.
– Улыбнулся командир и говорит:
— Мамаша, когда ваши отступают, пусть мальчонку с собой берут. Дураков сейчас много, могут ребёнка зарубить.
Но Федя никогда не отступал. Он орал, отбивался и оставался с бабуней. Как только всадники появлялись на краю станицы, пулей летел к бабушке с белой и алой ленточкой. Она прикрепляла их к шапке внука, учитывая политическую и военную обстановку.
Капитан кавалерии Фёдор Иванович Лобов прошёл свой ратный путь в боях не только с фашистами, но и с японцами. Война для него закончилась в 1947 году.
Родной тётей ему доводилась Александра Григорьевна Никитина. Отец и дед служили с моими предками в одной сотне. Породнились, отдав дочь Елену за моего деда Ивана Михайловича. У Григория одни девки, певуньи на всю станицу да красавицы. Только Шура среди них — маленькая, худенькая и лицом в Ильиных. Смуглая, черноволосая. Отлично училась в Баталпашинской гимназии, умная, памятливая.
Неспокойное было время. Девятнадцать раз переходила станица из рук в руки. Пришли белые со Шкуро. После непродолжительного отдыха решил Андрей Григорьевич устроить смотр своим войскам. Доволен остался. Что строй, что рубка, что вольтижировка. Закончили джигиты показ своего мастерства, как вдруг на поле вылетел казачонок. Маленький, легкий. Как пушинка летал он под конём, хватал с земли предметы и рубил лозу на зависть. Ахнули казаки: чей же это сынок блеснул? Шкуро подозвал джигита и подарил свой наган на память. Никто не узнал Шурку, но на плацу был её отец — Григорий Никитин. Вояка, гвардеец. Молча смотрел он на Шуркины художества, а когда приехал домой, сёк её до полусмерти. За то, что нарушила казачий обычай, за то, что принародно утёрла нос казакам. Девка, а туда же: я не я. Ночью тихо вывела Александра коня, садами, огородами прокралась за станицу и помчалась куда глаза глядят. Догнал отец с казаками дочь в Екатеринодаре. Она отпросилась по нужде и пропала.
Попала Александра Григорьевна в Первую Конную к Будённому. Комиссаром прошла Перекоп, Среднюю Азию. Женщина. О чём мечталось ей, как жилось? И жилось ли в том аду, куда так безжалостно и жестоко бросила её судьба?
В станицу приехала вся в коже, с маузером на боку. Стриженая!!! С папироской в зубах!!! Ни дать, ни взять — мужик! Это было в начале 30-х годов. Пришла домой, а отец не принял. Большевичка. Против своих пошла! Ничто не помогло: ни мольбы матери, ни слёзы сестёр. До конца своих дней не простил отец дочь».
Подобных трагедий много в художественной литературе. Судьба человека описана кровью. Каждый из нас платит за неё своим нутром. Вот так Лобова показала в этом фрагменте как национальные, религиозные традиции, а в данном случае, сословные традиции ослепляют человека и он перестаёт трезво оценивать мир и реальность. Отец не простил дочь из-за неприятия уклада, в котором он вырос и который к моменту Гражданской войны устарел и народ избавлялся от пережитков прошлого, мешавших развитию общества.
Из рукописи Потаповой Марии Дмитриевны известно о волне вступающих в красные большевистские отряды. Добровольцами были: братья Дмитрий Тарасович, Иван Тарасович, Василий Тарасович Колесниковы, Михаил Васильевич Романов, Иван Рыбинцев, Иван Балакирев, Я. Еф. Пустоваров, А. И. Кожин, братья Василий, Иван, Александр, Фёдор и Илья (5 братьев и одна сестра) Трикозовы, Антон Моисеевич Растобаров, Андрей Трофимович Ремизов, Максим Гордеевич Бойко, три брата Степан, Иван и Пётр Романенко, П. И. Кожин, Юрченко, И. Л. Бархович, три брата Каракулиевых и многие другие. Уже на второй день организовывались в партизанский отряд более чем 200 всадников и влились в отряд, расположенный в имении помещика Глебова, которым командовал красный партизан Семёнов. К отряду примкнули и жители станиц Бекешевской и Боргустанской[17].
Весь 1918 год на территории станицы шли бои с переменными успехами[18]. Подтянув от Армавира и Невинномысской свои резервы, красные осаждали Беломечетскую. Со стороны Минеральных Вод они взяли Суворовскую, сожгли множество подворий и развязали упорные бои с терскими казаками, защищавшими под начальством полковника Владимира Степановича Скобельцына. В рукописном очерке «Станица Суворовская» Николай Петрович Теребаев писал о Шамайском – ставленнике красных. Со слов Николая Петровича, следует, что в мае совет возглавил бывший кубанский «атаман Шамайский Александр Яковлевич, которому довелось занимать должность председателя Совета на атамана – 22 раза, ввиду захвата власти в станице поочерёдно белыми и красными. В апреле 1919 года Шамайский умер.
12 июня в районе Белой кручи состоялся бой между отрядом Шкуро и отрядом Ильина и Золотова, прибывшими сюда из города Пятигорска. С обоих сторон сражались более 3000 человек. В книге «Записки белого партизана» Андрей Шкуро упоминает о пяти сотнях трупов, положивших свои головы, сражаясь «за» и «против» революции, произошедшей годом ранее. В Суворовской и Бекешевской на уроках регионоведения подробно останавливаются на этом событии, изменившем ход истории станиц. В том сражении принимали участие предки современных учеников и до сих пор не утихают споры о жестокости и самопожертвовании солдат Гражданской войны. Местные жители, особенно те, кто помнил о сражении говорили, что на закате отвесная белая круча покрывается кровью сражавшихся здесь людей. Это, конечно, только легенда. Но создавая мифологемы, люди ярче запоминают свою историю. Бой проходил, конечно, не на самой круче. Баталия считается одной из самых кровопролитных во всём регионе.
В значительной степени битва предопределила дальнейшее настроение жителей станиц. После сражения, перемещаясь между Суворовской, Бекешевской, Боргустанской и Ессентукской станицами Ильин постоянно преследовал Шкуро, но больших битв не получалось. Андрей Григорьевич уводил свои сотни, нанося незначительные удары во фланги Ильинского войска.
Однако, есть пара замечаний относительно места действия: первое я заприметил самостоятельно, собирая материал для статьи, а второе описал Владимир Синанов в книге «История станицы Бекешевской в очерках, рассказах, новеллах и легендах», поправляя, оставленные воспоминания Шкуро:
«… - Бой происходил между станицами Бекешевской и Суворовской расстояние между которыми ровно 21 километр. Не могли красные «отбежать» на 25 вёрст и потом вести с этого расстояния огонь, как это указано у автора книги. Здесь, видимо, имеет место опечатка.
- где же в самом деле случился бой? Если предположить, что не далее 1-2 км от станицы Бекешевской по направлению к Суворовской, то пластунам Русанова негде было скрыться, если не залечь до поры за крутым левым берегом реки Кумы, но не занять горный хребет в шести километрах от станицы Бекешевской, т.е. за Кумой, что с военной точки зрения нереально. Вероятнее всего, бой происходил в районе Белой кручи, но с этого расстояния второй линии обороны, в которой была почти вся станица Бекешевская, ничего не было бы видно, т.к. она заняла оборону по околице станицы. Бой в действительности был, и это не смею оспаривать. Но где, в каком месте?
- далее в своём повествовании автор рассказывает о том, что некоторое время его отряд из-за подножного корма дислоцировался в непосредственной близости к станице Бекешевской и в районе Белого Ключа по направлению на Баталпашинскую. Не слышал названия Белого Ключа. Видимо речь идёт о Холодном роднике? Такой хутор был тогда и есть сегодня.
Однако суть дела не в опечатках или неверной ориентации на местности, тем более, что автор книги был далеко не местный и мог свободно что-то изложить не так».
Синанов засомневался местом проведения большого сражения в районе Белой кручи. И действительно, на многих картах первой половины ХХ века, в том числе и на немецких, времён оккупации гора под названием Белая круча отмечена на месте оголённой скалы западнее посёлка Чкалова. Там же отмечены две дороги, идущие из Ессентуков и хутора Новобогрустанский в станицу Суворовская. И эти данные дают крайне неоднозначную оценку сражения. Сложный рельеф балок рек Бурун и Малый Киркиль мог скрыть достаточное количество враждующих сторон, однако, это место находится далеко от Бекешевской и жители станицы не могли наблюдать его из станицы. Так что пока истинное место сечи доподлинно неизвестно.
Георгий Иванович Зинченко - член историко-революционной секции Пятигорского краеведческого общества в «Очерках истории станицы Боргустанской» привёл подробные описания Гражданской войны в Боргустанской, отчасти касаясь происходящего и в Суворовской.
«Ильин отправил в станицу Боргустанскую Маруинкевича в сопровождении 17 красногвардейцев с поручением о помощи. Боргустанский совдеп выделил сотню кавалеристов, состоящий из казаков и иногородних под командованием Тихона Гикалова. Сотня соединилась с отрядом Маруинкевича и направилась в сторону Суворовской, чтобы поступить в распоряжение Ильина. Но здесь случился любопытный, с точки зрения шпионажа момент, перейдя реку Дарью, южнее Суворовской, Гикалов реорганизовал сотню и, окружил отряд Маруинкевича. В сотне оказался казак Хмара - один из белогвардейцев, приверженец Шкуро, который заявил Маруинкевичу о его аресте и выстрелил в него. Маруинкевич не растерялся и выстрелил в Гикалова. Он умер сразу. Завязалась перестрелка. Потеряв предателя Гикалова, сотня замешкалась, не понимая происходящего. Часть казаков повернула обратно в Боргустанскую, остальные помчались к Ильину, захватив в заложники 10 контрреволюционеров, в том числе и Хмару. Один из казаков сотни, Осенний Ануфрий Михайлович, доставил раненного Маруинкевича в Кисловодск, а сам вернулся в отряд Ильина.
После встречи с Ильиным, заложников направили в Пятигорск, откуда их перебросили в Ессентуки на станцию Белый Уголь и отпустили всех на волю. Этому факту посодействовал Иван Спиридонович Базалий, бывший в то время председателем казачьей фракции и заместителем председателя Пятигорского Отдельского Совета. В последствии выяснится, что Базалий числился членом революционного штаба в Пятигорске, впоследствии распущенного Пятигорским Совдепом»[19].
На сайте «Казачье единство» опубликована увлекательная статья под авторством Петрова А. В., в которой подробно описаны события Гражданской войны в станице Боргустанской. Петров пишет:
«В то время станица (Боргустанская – ВР) только просыпалась. Казаки выезжали на полевые работы, со дворов выгоняли скот на пастьбу. никаких признаков возбуждения заметно не было, поскольку весть о приближении красногвардейского отряда ещё не успела распространиться. Сотни самообороны несколько раньше успели выйти в «Широкие балки», где получали задачи по охране станичного юрта. Комиссара Родзевича мирная и трудовая жизнь станичников успокоила. Тщетно прождав сбора казаков на митинг по набату, и никого не дождавшись, он приказал выслать на ночь сотни казаков самообороны для охраны отряда. На счёт разоружения, он принял аргументы станичников на счёт «обороны от банд грабителей с гор» и более того, пообещал прислать подкрепление ружьями и пулемёта и укатил обратно в отряд. Благополучно вернувшись в отряд, он отдал приказ переночевать, а утром двигаться в сторону станицы Суворовская, сам же поспешно выехал в Пятигорск.
Лишь только Родзевич покинул станицу, как в «Широкие балки» помчался гонец с приказом готовить сотню для охраны отряда Красной гвардии. Молниеносно всех казаков осенила мысль об удобном случае наказать красногвардейцев и захватить их оружие для дальнейшей борьбы, в неизбежности которой уже никто не сомневался.
К вечеру станица наполнилась казаками. Стали формировать сотню. Желающих попасть в неё оказались не только строевые казаки, но и старики. Все хорошо понимали, в какую «охрану» они собираются. С наступлением сумерек из станицы в сторону красногвардейского отряда вышла сотня казаков. Расположение отряда находилось на широкой подошве «Соколовой балки» с краю дороги, идущей на станицу Суворовскую, недалеко от того места, где дорога пересекает речку Дарью. Когда сотня прибыла, то из ее числа, по указанию боргустанских иногородних, служивших в отряде, были отобраны 13 казаков в качестве заложников. В числе этих заложников оказался атаман станицы Макаренко, его заместитель Труфанов, и наиболее авторитетные казаки Денисов, Хмара, Беликов, Щебетун, Сгонник и другие. Этих заложников отделили и взяли под усиленную охрану, а остальных казаков развели по постам, придав к ним по 2-3 красногвардейца. Испытывая недоверие к казакам, красногвардейцы легли спать, не снимая обмундирования и снаряжения.
В это время в Боргустане готовились к бою. Казаки собирали лошадей, седла, оружие, патроны. Даже дети не спали в эту ночь. В полночь, готовые к бою казаки потянулись на площадь, кто пешком, кто верхом. Станица поднялась поголовно, буквально. Старики самых разных возрастов густо перемешались со строевыми казаками. У верховых казаков, большинство которых за неимением седел сидело охлюпкой, отобрали ружья и винтовки, и передали их пешим, в итоге одно ружье пришлось на каждого 10-го, остальные были кто с вилами, кто с лопатой, или просто с палкой. Командование над этим сводным отрядом взял на себя прапорщик Светашев (казак станицы Ессентукская). Пехота, для увеличения подвижности решила ехать к месту боя на подводах, где за кучеров были исключительно женщины или неспособные к бою старики. Нападение решили произвести на рассвете, в то время когда пешие и конные должны были подойти к месту ночлега красногвардейцев и незаметно влиться в ряды охранения, а по общему сигналу броситься на их бивуак.
Неизвестно, толи предчувствие, толи случайность, толи предупреждение о нападении вынудили командира отряда Енушкевича (Марункевича) поднять отряд, не дожидаясь рассвета, и отправиться в сторону станицы Суворовская. Казалось, задумка боргустанцев на разгром отряда обречена на провал. Но лишь только орудия перешли реку Дарью и стали подниматься в гору, не выдержал прапорщик Гикалов и с шашкой бросился на командира отряда. Удар шашки оказался не смертельным. Ответным выстрелом из нагана Енушкевич успел ранить Гикалова в шею. Казаки быстро его подхватили и увезли. Другая сторона описывает эту ситуацию совершенно иначе. По их версии дело обстояло следующим образом: «Перейдя реку Дарью, недалеко от станицы Суворовской, Гикалов перестроил сотню и, окружив Маруинкевича, обратился к нему: «Господин Маруинкевич, Вы арестованы!» и выстрелил в него. Маруинкевич не растерялся, хотя и был ранен, в свою очередь выстрелил в Гикалова. Сотня, потеряв Гикалова, явного предателя, оказалась в замешательстве. Часть казаков-станичников вернулась в Боргустан, другая, вместе с красногвардейцами, ушла в Суворовскую».
Казак-боргустанец, Осенний Ануфрий Михайлович, доставил раненного Маруинкевича в Кисловодск, а сам вернулся в отряд Ильина.
Выстрел в Гикалова послужил казакам сигналом к нападению, и они бросились на красногвардейцев, не дожидаясь подхода основной массы станичников. Красногвардейцы встретили нападение ответным огнем, прикрыв собой орудия, и спешно стали отступать в сторону Суворовской.
Стрельба в ночной тишине громом огласила окрестности. Ехавшая на подводах пехота во всю мочь помчалась к месту перестрелки и навалилась на отступающих. Казаки несколько раз дружно бросались в атаку, но каждый раз были остановлены плотным огнем красногвардейцев, сказывалась нехватка оружия у казаков. Когда появилась на небе заря, красногвардейцы разделились на две части. Одна, малая, часть вдоль реки Дарья направилась в сторону Ессентуков, другая продолжила движение в сторону Суворовской, которая была уже видна в двух-трех верстах. В этот момент из станицы Суворовской показалась пехота Красной гвардии, которая спешила на выручку своим. И в это же время появилась конница боргустанцев, несколько заблудившаяся в густом тумане. Появлении конницы взбодрило казаков, и они дружно бросились в очередную атаку, отряд красногвардейцев, атакованный с двух сторон, бросился в сторону станицы Суворовская, надеясь там укрыться от погрома. Боргустанцы на плечах отступавших влетели в станицу, и тут началась та неразбериха, которая сопровождает любой рукопашный бой. В этот момент боргустанцев поддержали местные суворовские казаки и казачья пехота, вооружённая брошенным и трофейным оружием красногвардейцев.
После некоторой заминки в результате гибели прапорщика Светашева, при отбитии пулемётов у красногвардейцев, казаки дружно нажали, и большевикам нечего не осталось, как отступить по дороге на хутор Глебов и далее в сторону Ессентуков. Изнурённые боем казаки, многочисленными атаками на протяжении 6-7 вёрст, не смогли развить преследование рассеянного отряда Красной гвардии. Трофеями казаков стало одно орудие, два пулемёта, весь обоз, полевые кухни и лазаретные линейки, не считая стрелкового оружия, взятого у убитых и раненых красногвардейцев. Бой завершился рано утром 13 июня, под Троицу. Потери у казаков были значительные, учитывая, что они атаковали практически голыми руками. В тоже время победа над превосходящим по численности и хорошо вооружённом противником дала уверенность и силу казакам.
Вскоре вернулись и все 13 казаков взятые заложникам в первую ночь. Арестованных заложников направили в Пятигорск, потом в Ессентуки, потом на станцию Белый Уголь, оттуда их отпустили по домам. «Мы остались живы и вернулись домой, так как нам содействовал в этом председатель казачьей фракции и зам. председателя Пятигорского Отдельского Совета И.С. Базалий», - вспоминали Семенченко Серафим Михайлович и Кирильченко Карп Васильевич. Как потом рассказывали казаки – Базалий И.С. был не только в роли зам. председателя Отдельского Совета, но и членом революционного штаба в Пятигорске, впоследствии распущенного Пятигорским Совдепом. Командные посты революционного штаба были заняты меньшевиками и эсерами. Поэтому, видимо, Базалий, используя своё положение, перебрасывал заложников из одного места в другое, а потом и освободил их, в том числе и легендарного Ефима Васильевича Хмару.
Оказавшись в полном окружении, боргустанцы делали попытки поднять на борьбу против Советской власти жителей соседних сел и станиц. Так, казаки Башта и Казменко ходили в станицу Кисловодскую, подхорунжий Пирогов, Шуваев в станицу Ессентукскую, есаул Булавинов в станицу Суворовскую, Щебетун, Пивоваров, Холодный ходили в кабардинские и карачаевские аулы. Даже иногородние жители станицы пытались привлечь соседей выступить против большевиков. Старики Черенко и Мелексенко и другие, выехали в станицу Бекешевскую, где «голыши» («Голыши» станичное прозвище казаков станицы Бекешевской) отлупили их дрекольями, а старика Мелексенко изрубили шашками, его, смертельно раненого, конь привез в станицу, где он через несколько дней скончался. Все эти попытки не дали результата, население было подавлено грабежами, разоружением, насилием со стороны большевиков, жители окрестных сел и станиц затаились и никаким образом не желали обнаруживать своих настроений. Поэтому ни о какой помощи со стороны рассчитывать не приходилось[20].
Гражданская война – время смуты и раздора. В истории многих народов происходит подобный перелом в сознании и невозможно предугадать куда может привести братское кровопролитие. В документах, в легендах, в сказах, в художественной литературе много сохранено описаний тех лет. Географически к Суворовской самыми близкими историческими литературными романами можно назвать «Молоко волчицы» уроженца станицы Ессентукской Андрея Терентьевича Губина. «Кочубей» Аркадия Алексеевича Первенцева В романах подробно и правдиво описаны события Гражданской войны, её предпосылок и последствий. Однако, ни в романе Губина и романе Первенцева не упоминается Суворовская. Эти произведения обязательно необходимо прочесть людям, интересующимся историей края, региона и округа. Несмотря на то, что в Ессентуках жили терцы, а в Суворовке кубанцы – общение между станицами было налажено. Многие старообрядцы, единоверцы, молокане, новоизраилетяне и другие сектанты ездили в Ессентукскую и Пятигорск в свои храмы, встречались с местными и заводили семьи. С 1918 года старая жизнь закончилась и начало новой бурлило в сердцах людей огнём, выжигая новый путь. Наша станица описана на страницах романа «Огненный путь» Люси Александровны Аргутинской. В электронном варианте книги не представлены в интернете.
Среди общедоступных документов особо подробно и интересно «Обвинительное заключение по деду № 1712 Контрразведывательного отдела от 19 октября 1929 года подписанное Берещанским». За 1918-1920 годы казаки Вертелецкий Клим Гаврилович (первый помощник станичного атамана), Иванов Иван Васильевич, Сиволобов Николай Андреевич (начальник карательного отряда т.н. «Рябая сотня») Сиволобов Иван Андреевич, Захаров Лука Тимофеевич (бывший станичный атаман),Хаустов Фёдор Евдокимович, Хаустов Василий Евдокимович (начальник карательного отряда) и Верховцев Илья Сергеевич (начальник карательного отряда) устроили в станице настоящую вооружённую вакханалию с разгоном революционного комитета, покушались на Михаила Ильина, но не обнаружили его в станице. Затем казаки оказали реальную помощь Шкуро, собирая для него вооружение и пополнение в его отряды. Также ими была организована, так называемая «Рябая сотня», состоящая из пожилых, контуженных, покалеченных казаков станицы, отстаивающая власть белых. Ими были казнены Беловолов Дмитрий, Пустоваров Яков, Абрахин Алексей, Поздняков Тихон, Петрищев Иван, Плотников Иван, Шевченко Демьян, Воробьёв Иван, Костин Сергей, Шевченко, Кериков и многие другие. Казаки проводили контрибуцию, насиловали женщин, секли казаков и иногородних, чьи родственники отказывались идти в белую армию или участвовали в красной. В 1920 году после окончательного падения белогвардейцев Вертелецкий, Иванов, Сиволобовы, Захаров и другие сбежали в леса, присоединились к бандитским отрядам и вернулись в станицу на волне вспыхнувших восстаний, проходящих летом. Белобандиты агитировали станичников срывать планы хлебозаготовок и иных планов советской власти.
В процессе судебных разбирательств, проходящих 19 октября 1929 года все участники белых террористических отрядов не признавали себя виновными, доказывали, что не вели никакой антисоветский пропаганды. Из-за отсутствия вещественных доказательств казаки отпущены.
По нарративным источникам, во время Гражданской войны в станице орудовали со стороны красных мигранты из внутренних губерний, латышские и китайские стрелки; со стороны белых представители стран Антанты под чьим руководством выступала добровольческая армия. Именно засилье пришлых породило в станице партизанщину. Казаки скрывались по поймам рек, в глухих балках и уходили в бекешевеские леса.
При смене власти в станице появлялись свои деньги, которые прятались станичниками в дымоходах, погребах, огородах. В конце января 1918 года появилось официальное сообщение о выпуске разменных денежных знаков, общеобязательных для населения и организаций. Выпущены контрольные марки государственных почтово-телеграфных и сберегательных касс, наклеенные на толстую цветную бумагу, достоинством в 1, 3, 5, 10 на зелёной бумаге, 25 и 100 рублей – на красной. С лицевой стороны марки помечены типографской надпечаткой – датой выпуска – «25 января 1918 г.». С оборотной стороны поместилась надпечатка, гласившая о хождении настоящих марок наравне с денежными знаками. Все надпечатки сделаны в типографии газеты «Терский казак». Немного погодя, приблизительно через две недели, появились в обращении также контрольные марки номиналом в 25 и 50 копеек, наклеенные на белую бумагу. Дата эмиссии их та же - 25 января 1918 года. 17 апреля 1918 года, в целях поднятия устойчивости разменных знаков, выпущенных в Терской области, образован разменный фонд из 1000 рублёвых билетов. За три месяца хождения контрольных марок в качестве денежных знаков выявились недостатки этого выпуска: они весьма энергично подделывались, были неудобными из-за крошечных размеров и поэтому весьма неохотно принимались в округе местным казачьим и горским населением. по декрету Совета Народных Комиссаров Терской Советской Республики для унификации денежного обращения все выпущенные прежде бумажные деньги должны были обмениваться населением в конторе Народного банка на новые денежные знаки Терской республики. Терская Советская Республика начала собственную эмиссию разменных денежных знаков. Вскоре поступили в обращение купюры в пять, двадцать пять и сто рублей. В их оформлении использовались графические элементы царских ценных бумаг. Подписывали знаки Терской Советской Республики председатель Совнаркома республики С. Г. Буачидзе, нарком финансов А. А. Андреев, а также управляющий Госбанком и кассир. Первый знак из этой серии появился в начале июня 1918 года - купюра 25 рублей достоинства. Остальные знаки из этой серии в 1, 3, 5, 10 и 100 рублей, 10, 15 и 20 копеек появились не сразу, а издавались постепенно в течение июня и июля 1918 года. В июне были выпущены (кроме 25 рублей) 5 рублей и 100 рублей. 20 июня 1918 года Буачидзе был убит. Поэтому уже следующую подготовленную при нем купюру достоинством 10 рублей подписал исполнявший обязанности председателя СНК республики Ю. Г. Пашковский. В июле 1918 года были выпущены банкноты номиналом в 1 и 3 рубля, а также разменные 10, 15 и 20 копеек. Все эти денежные знаки были отпечатаны литографическим способом в типографии инженера С. П. Кузьмина[21].
Белая армия имела свои денежные знаки, которые были в обиходе только в тех армиях, которые их выпускали.
Уроженец станицы Суворовской, белоэмигрант Николай Свидин, в книге «Тайна казачьего офицера» писал:
«Правительство Добровольческой Армии выпускало свои деньги, которые назывались колокольчиками, но эти деньги стоили примерно то же, что бумага, на которой они были напечатаны. Население завоёванных нами районов неохотно принимало эти деньги. Наше присутствие не всегда было приятно, тем более что своих жертв мы должны были выбирать среди наименее богатых. У богатых были «длинные руки», и нам дорого бы обошлось, если бы мы досаждали им. Люди, которые зачастую были обязаны нам жизнью, проявляли себя как самые недоброжелательные и подавали жалобу нашему верховному командованию в случае малейшей реквизиции.
Нужно сказать, что я не знаю ничего более нестабильного, то есть более глупого, чем политика правительства Деникина по отношению к населению захваченных регионов. В то время как красные обещали, думая о том, как позже сдержать обещания, - обещания белых были расплывчаты, мало понятны крестьянам. Деникин не решался обещать многое. За нашей армией тянулось неисчислимое количество тех, кто мечтал лишь о том, чтобы вернуть себе свои имения и имущество, остальное их не интересовало»[22].
Учительница 20 школы и по совместительству хранитель школьного музея Иванова Анна Леонидовна хранит в музее денежные знаки времён Гражданской войны, найденные в одном из дымоходов хаты, располагавшейся на Тамлыкской улице. Подобные находки в станице не редки. При разборе старых хат часто в стенах обнаруживаются клады, спрятанные в годы лихолетий. К большому сожалению в станице много чёрных копателе, совершающих грабительские раскопки и уничтожающие и без того неизученную жить станицы.
Григорий Михайлович Семёнов – один из ярких белых генералов Сибири и Забайкалья утверждал: «В белом стане не было выработано единой чёткой идеологии, не было выброшено лозунга, который в то время мог бы привлечь к нам симпатии крестьянских и рабочих масс. В своих декларациях белые правительства подчёркивали, что им чужды реставрационные замыслы, но о будущем устройстве Российского государства говорили в весьма неопределённых тонах, что давало повод правым элементам укорять белых в "левизне", а левым - в реакционности.
Крестьянство ждало от белых немедленной земельной реформы, но она откладывалась до окончания гражданской войны, что дало большевикам отличную почву для агитации и запугивания крестьян возвращением помещиков. В то время как мы говорили населению только об обязанностях, большевики твердили ему о правах - на землю, на фабрики, на заводы и на все, что составляло достояние имущих классов.
Ещё не в достаточной мере испытавшее, во что претворяются все большевистские посулы, крестьянство и особенно рабочие в подавляющем большинстве пошли за красными, отшатнувшись от нас. Нам приходилось опираться только на офицерство, на казаков и на часть городской интеллигенции. Что касается буржуазии, то она проявила весьма мало жертвенности и больше зарабатывала на белых армиях, чем помогала им, хотя казалось бы, что именно она больше всего должна была оказывать нам содействие. Гражданская война в России дала много Пожарских, но очень мало Мининых»[23].
Анализировали произошедшее многие. Мемуары о братоубийственной войне писали и участники и их дети. Уроженец нашей станицы Николай Свидин высказывал свои наблюдения в своей книге:
«Эта война была удивительной и необъяснимой. Был у нас богатый мужик, дед которого приехал из центральной России. Ему принадлежали пятьдесят гектаров земли, у него было больше двадцати лошадей, тридцать коров, множество гусей, индеек, уток, около полусотни свиней. Однако трое его сыновей, не колеблясь, присоединились к красным. Невольно задаёшь вопрос: "Почему?" И жил неподалёку печник, бедный как Иов, у него была семья: жена, семеро детей. Каково же было моё удивление, когда он вступил в наш отряд. Он прошёл всю войну со знаменитым полком Корнилова. Благодаря отваге стал адъютантом, хотя был почти безграмотным».
Почему против красных добровольно и сознательно воевали батрак Прокофий Ковган и бедный многодетный печник? А это были не какие-то исключительные случаи, когда бедняки считали революционеров своими злейшими врагами. И смею утверждать, что дело здесь не в «темноте и обмане… …Я не собираюсь описывать в этой книге историю гражданской войны, но хочу рассказать, почему Добровольческая армия, так нас называли, потерпела неудачу при попытке добиться полной победы над большевиками. Основная причина - наша малочисленность. Мы завоёвывали громадную территорию, на которой проживали десятки миллионов людей, но тылы были не прочными и не посылали нам резерв. Всеобщая мобилизация, объявленная нашим правительством, была безуспешной, мобилизованные предпочитали скрываться в лесах И. кроме того, мы сами создали себе врагов, так как не было у нас интендантской службы, достойной этого названия. Население должно было снабжать нас всем, и это производилось путём реквизиций. Каждый раз, когда я терял коня, я должен был заменить его, забрав собственность тех, кто питал к нам симпатии.
Вспоминаю один такой случай. Ешё и сегодня краснею от стыда. Мой конь был убит снарядом, взорвавшимся позади меня. Сам я был контужен и целую неделю не мог ходить, буквально ползал. Мне нужен был конь, и я расспрашивал жителей, где бы можно его купить. Мне назвали женщину, владелицу лошади. Я осмотрел лошадь. У неё была кличка “Дина”. Эго действительно был прекрасный конь. Но для воспроизводства! У меня же не было выбора, и я спросил о цене. Женщина заплакала и сказала, что не продаст ни за какую цену. Я ей объяснил, что мне нужна верховая лошадь во что бы то ни стало и что я заплачу цену, которую она запросит. Я удвоил цену и не смотря на слёзы хозяйки, приказал ординарцу оседлать лошадь и вывести из конюшни. Я никогда не видел столько слёз и не слышал столько упрёков, как в тот день, но, увы, я не мог поступить иначе. Я должен был иметь верховую лошадь, меня давно уже ждали в полку. Что касается одежды и белья, то было ещё хуже. За два года я не получил никакого обмундирования. Чтобы не быть съеденным заживо вшами, приходилось реквизировать необходимое у гражданского населения».
Подобные реквизирования проводились и Ильиным.
«Готовясь к серьёзным делам, командующий округом всерьёз занялся тылом. Оказалось, что резервов нет, не хватает буквально всего, и особенно денег. Прикинув свои возможности, Ильин позвал помощника по делам кавалерии сотника Караулова (племянника убитого большевиками терского атамана):
Бросай лошадей, готовь бронепоезд. В Пятигорск за финансами поедем.
При всей своей простоте вчерашний разведчик был совсем неглуп. Он хорошо помнил впечатление. которое произвёл на него «боец революции», приехавший «хлопотать» за Беленковича. К тому же он брал в расчёт свою известность, принимавшую порой вид анекдота. Как раз накануне Ильин с удивлением прочёл в «Известиях» пятигорского совдепа о том. что его отряд разбил две тысячи казаков полковника Агоева и даже захватил его личный духовой оркестр. У Агоева оркестра не было, людей он тысячами не терял и с Ильиным в это время не встречался, но командующий округом опровержений не писал — пусть газетчики брешут, авось, пригодится. Выходило, что скромничает он с пользой и сказки эти авторитет
Прибыв на Лермонтовский разъезд, Ильин вызвал к себе командира бронепоезда.
— Вот что, герой. Долбани-ка пару раз повыше крыш, нужно совдеп разбудить, а то они заспались совсем.
Через минуту над Пятигорском с воем пролетели два снаряда. Ещё через полчаса к полумёртвым от страха совдеповцам приехал командующий округом.
— Здорово, ребята, — бодро приветствовал он товарищей. — Чего притихли? Дела нет? Так я вам дело подскажу. Нужно мне для войска 25 тысяч комплектов одежды и 2 миллиарда денег. Сумма божеская. Три дня сроку. Доложить мне. Всё, пока.
Отправившись от шока, совдеп собрал партийное и профсоюзное собрание, на котором осудили Ильина «за анархизм и рвачество». Выразив протест, взялись за буржуев, посадив в ЧК полсотни чисто одетых горожан. Командовали парадом Анджиевский и Голенко, по предложению которого даже инсценировали расстрел заложников. В назначенный день деньги привезли на Лермонтовский разъезд.
- Рад за вас, товарищи, - искренне говорит Ильин, - сердечно рад. Можем если захотим! Огромное спасибо и всего хорошего, мне надо за Шкуро браться. Укрепляйте тыл! До скорого.
Снова насели красные на Шкуро, но крупных выгод с этого не поимели. Маневрируя «волчьи» сотни уходили от столкновения, нанося неожиданные удары во фланги. Ильин лично носился от одной станицы к другой, но долгожданной встречи с полковником никак не случалось. Наконец в начале октября разведка донесла: Шкуро отдыхает в Суворовской. Ильин без слов бросился в седло и уже на окраине Ессентуков приказал догнавшим его сотням: «В Суворовку!» внезапной атаки не получилось»[24].
Продолжение: Гражданская война в станице Суворовская . Вторая часть.
Источники и материалы:
[1] Ауский С. - Казаки: особое сословие. М., 2001. [3, с. 87].
[2] Федина Ирина Михайловна – «Кубанское казачество и иногороднее население на рубеже XIX−XX вв. как отражение социальных парадигм кубанской станицы»
[3] ГАКК. Ф. 418. On. 1. Д. 2049. Л. 6; Ст. Суворовская // Сев. Кавказ. 1888. № 82. С. 4.
[4] ГАКК ФР 411. Оп. 2. Д. 341. Л. 154.
[5] Владимир Романов – «Михаил Герасимович Ильин». https://vk.com/@avtor_romanov-mihail-gerasimovich-ilin
[6] Гражданская война. «И пошёл брат на брата — Исторический Черкесск» https://cherkessk.su/
[7] «Фигура казацкого роду-племени» Евгений Ткачёв. Историк. «Кавказская здравница» 31 октября 1995 года
[8] «История станицы Суворовской» - очерк. Теребаев Николай Петрович. Агроном «Колхоза Ильина», сотрудник музея ст. Суворовской. Агроном СПХ «Село Ворошилова».
[9] Сергей Павлович Твердохлебов - Книга «Черкесск: ориентир в океане фактов и событий» Том 2. электронная версия.
[10] «Гражданская война на территории станицы Суворовской» - Потапова Мария Дмитриевна. Очерк учителя истории МБОУ СОШ №2
[11] http://militera.lib.ru/memo/russian/shkuro_ag/pre.html
[12] Учебный проект «Родная станица, ты капелька России!» 2013 год. Топонимика станицы Бекешевской
[13] Андрей Кручинин - Белое движение. Исторические портреты (сборник)
[14] Андрей Шкуро «Записки белого партизана» (электронная версия) конец 10 главы. http://militera.lib.ru/memo/russian/shkuro_ag/10.html
[15] Н.Т. Добровольский – Генерал Шкуро. Ростов нва Дону. 1919г.
[16] Тамара Лобова «Крик подстреленной птицы» с. 238 Пятигорск РИА_КМВ 2011г.
[17] «Гражданская война на территории станицы Суворовской» - Потапова Мария Дмитриевна. Очерк учителя истории МБОУ СОШ №2
[18] http://militera.lib.ru/memo/russian/shkuro_ag/16.html
[19] Георгий Иванович Зинченко - «Очерки истории станицы Боргустанской» Электронная версия:
[20] http://kazak-edinstvo.ru/2020/10/28/kazachij-verden-geroicheskaya-borba-kazakov-stanitsy-borgustanskaya-protiv-sovetskoj-vlasti-13-iyunya-28-dekabrya-1918-goda/#
[21] Время-верить.рф
[22] Николай Свидин – Тайна казачьего офицера. Краснодар 2002.с. 43.
[23] Атаман Семенов - О себе. Воспоминания, мысли и выводы (43 стр.)
[24] Евгений Ткачёв - Фигура казацкого роду-племени