Партсобрание по кандидатству
В начале сентября прошло и партийное собрание дивизиона на тему прохождения стажа всеми кандидатами.
По регламенту сначала сам кандидат должен рассказать о прохождении стажа, что у него получается, что нет. Передо мной заслушивали пару других кандидатов и первого - прапорщика Чевчука.
Чевчук, заикаясь и сбиваясь от волнения, стал говорить что-то мало вразумительное о том, что он «работал» и «старался». Он во время отсутствия большинства личного состава на полигоне отвечал за порядок той части дивизиона, которая оставалась в части. И, похоже, не совсем справился с этим.
На него дружно набросились по этому поводу. Тот сначала пробовал защищаться, оправдываться, потом, как-то совсем сдувшись, брякнул:
- Что бы вы там ни говорили, я, как работал, так и буду работать…
Повисла пауза.
- Но где же конечный результат? – как-то осторожно попробовал дожать Чевчука Граснов.
Но тот только махнул рукой, и в глазах его, как мне показалось, заблестели слезы.
Никто больше не захотел ничего сказать, и проголосовали за то, что он проходит кандидатский стаж «удовлетворительно».
Следующим был рядовой Сосик Лазарян, армянин из 1-й батареи, которого я едва знал. Он вообще с трудом говорил по-русски, и его не стали долго мучить, спросив только, оказывал ли он кому-нибудь помощь. И удовольствовались энергичными кивками его головы, когда тот понял суть вопроса.
Следующим на очереди был я.
Я стал рассказывать о своей работе. Мол, боролся за дисциплину, что в бытность мою секретарем было вынесено несколько комсомольских взысканий за ее нарушение. Однако же, в качестве самокритики, добавил, что эта работа была не совсем эффективной. Далее сказал, что своим главным участком работы считал и считаю идейно-политическое воспитание. Что часто выступал с беседами, политинформациями, лекциями. Что на эту тему задумал целый цикл лекций по основам марксизма-ленинизма, уже несколько провел и хотел бы продолжить работу в этом направлении…
Моим главным оппонентом, естественно, был Лузнецов. Как бы сдерживая тот обычный язвительный тон, с которым он обычно общался со мной один на один, он стал рассуждать:
- Что касается лекций, то ты, Битюков, действительно на высоте. Но этого ли мы бы хотели от тебя? Это вообще не совсем солдатское дело… Тебе нужно было бы повести за собой своих товарищей. Ты должен был стать среди них своим…. А что мы видим? Мы видим, что ты словно в каком-то своем коконе находишься. Все тебя сторонятся, Битюков, как прокаженного. Ты далек от людей… Ну – что скажешь?
- Вы не совсем правы, товарищ майор, - начал я, с трудом преодолевая всегда сковавшее меня косноязычие и напряжение от взаимодействия с Лузнецовым. – Я бы даже сказал, в данном случае и неправы. Вы ошибаетесь в том, что я далек от людей. Я напротив в последнее время сблизился со многими. Я ведь для этого просил, чтобы меня ставили в наряды и караулы и на полигоне мы даже сдружились…
- Да что ты! – перебил меня Лузнецов, и черные его глаза лукаво вспыхнули. – Ну-ка скажи нам, кто у тебя друзья?
- Что вы имеете в виду?.. То есть, что вы понимаете под друзьями?..
Я все никак не могу вырваться из сковывающего меня колдовского «обаяния» Лузнецова.
- Друзья? А что проще?.. Ну – как например, мы с Грасновым?
Я замялся. Но какое-то подсознательное чувство говорило мне, что нельзя останавливаться, что в этом случае он тебя дожмет и сломает.
- Друзья?.. Есть… Вот – Ваня Ваняков… Или Гасханджиев… Но в каких-то близких друзьях я не чувствую необходимости…
- Вот, Битюков – тут ты весь и есть! – удовлетворенно констатирует Лузнецов. – А кандидат должен быть стержнем, центром притяжения, к которому все должны тянуться.
А дальше вокруг меня развернулись целые прения и споры. Граснов поддержал Лузнецова, Натвеев не согласился – и пошло-поехало. В какой-то момент спор перешел на то, как я прохожу кандидатский стаж – на «хорошо» или «удовлетворительно».
Лузнецов и тут вставил свое словечко:
- Видишь, Битюков, мнения разделились. А как бы ты сам себя охарактеризовал – на «хорошо» или «удовлетворительно»?
И опять я замялся, не зная, что сказать. Но выручил Натвеев, который тут же воспротивился и сказал, что нельзя мне самому отвечать на этот вопрос. Снова разгорелись дебаты, в которых явно задетый за живое Лузнецов в запале выдал:
- Да, спрос с каждого свой. С кого мы больше будем спрашивать – с Сосика ли Лазаряна, который едва по-русски говорит или с него (он ткнул в мою сторону пальцем), который, как говорит нач. ПО, по марксизму-ленинизму любого майора за пояс заткнет?
В конце концов, порешили так: записать, что кандидатский стаж проходит на «хорошо», но в качестве недостатка записали пожелание – «быть ближе к людям». И это несмотря на то, что я пытался доказать, что в последнее время как раз и стал ближе к людям. Да ирония судьбы!
После меня был Веляев Санек, против которого никто ничего не возражал. Единственно, что он мало был «проводником информации» для начальства. И тут разговор зашел о стукачестве, закладах. Мол, мы, как солдаты, должны быть «глазами и ушами»…
Я попросил слова и сказал следующее:
- Вот вы мне указали на то, что нужно быть ближе к людям. Но разве вы не знаете, что нет ничего противнее, и противнее всем этим людям, то есть всем солдатам, чем быть стукачом? Да ты сразу же потеряешь всякое уважение и всякую честь. Да после этого ты не то что будешь «ближе», тебя напротив все будут сторониться как чумного…
Сказал – и осекся. Офицеры замерли, как не ожидали от меня таких слов. И вдруг – как прорвало. И Граснова, и Лузнецова, и Поросяка и… Всех не перечислишь. Мол, как я ошибаюсь, мол, как ложно понимаю свою «честь» и честь кандидата в члены партии… Я уже только молчал, понимая, что возражать бесполезно. Я попал во что-то непреодолимое, в какою-то «больную точку», которой лучше не касаться. Насилу успокоились.
Последним был Андрей Веремеев. Мне даже больно было наблюдать за ним во время его обсуждения. На него с градом обвинений обрушился Лузнецов, а он тут же встал в позу, стал с какой-то даже непонятной дерзостью защищаться, вел себя вызывающе, даже огрызался, прерывая выступающих. Ему так и записали, что кандидатский стаж проходит «неудовлетворительно».
Да, хорошая получилась «банька». Прям, с парком и веничком.
А я после собрания, не откладывая в долгий ящик, залез в ленкомнату и составил себе список главных дел по месяцам, которые желательно было бы успеть переделать до дембеля.
Сентябрь:
- усиленно заниматься «Основами марксизма-ленинизма» и продолжить лекции;
- заниматься «слепым письмо» на машинке;
- пройти маленький англо-русский словарь.
Октябрь:
- разгар работы над лекциями;
- закончить «Основы марксизма-ленинизма»;
- приступить к проработке материалов 27 съезда КПСС;
- закрепить «слепой метод» печатания:
- закончить большой англо-русский словарь.
Ноябрь:
- завершить цикл лекций по «Основам м-л»;
- закончить материалы 27 съезда;
- приступить к проработке выступлений Горбачева;
- закончить «Грамматику английского языка».
Декабрь:
- подготовиться к приему в КПСС;
- завершить Горбачева;
- завершить занятия английским языком.
И ведь действительно, почти все успел. С лекциями только свернулся раньше.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь