Танк въехал прямо в крайнюю хату и выехал из другой стены, неся на себе висевшую под потолком люльку.
Кружится по степи немец. Кружится и кричит по-немецки. А метелица метет, заворачивает немца в белый саван...
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 31 января 1942 г., суббота:
ЛЕДЯНАЯ МОГИЛА
Было это в июле на Украине под городом Умань.
Танк с белыми драконами на башнях летел по дороге, драконы раскрыли пасти и, казалось, хотели проглотить белевшее вдали село.
Налетев на село и подминая вишневый садок, танк въехал прямо в крайнюю хату и выехал из другой стены, неся на себе висевшую под потолком люльку.
Люди все кинулись в щели по огородам, и танк, гремя, прошелся по щелям, лязгая гусеницами над головами, туда и назад, несколько раз.
Закричала женщина в окопе. Казалось, это сама земля кричит. Открылся люк, и показалась немецкая голова с длинной трубкой в зубах и биноклем на шее.
Он катался в танке по лесу, точно в карете, ездил по улице туда и сюда, подъезжал к окнам, кричал «Русс, дурак!», пил молоко и, въезжая в сады, закусывал золотыми яблоками прямо с деревьев.
Кто-то выглянул из чердака, он прострочил пулеметом. Скакала телка в страшном испуге, он погнался за ней и танком задавил ее. Гуси шли с пруда и гоготали, он налетел на них, они взлетели на башню, как белый гусиный десант, и трубили оттуда о своей смерти, а он, высунувшись из люка, хохотал.
Когда стихли все крики и всe село сидело в земле, ожидая, что будет, открылись железные двери, и он вышел в железной каске, в башмаках на железном ходу, весь в железе и, когда шел, гремел.
Но улице оставались следы — 48 немецких шипов.
Со всей деревни понатаскали лампы. Он обставил себя лампами, как на свадьбе, разделся и долго чесал голое пузо. Потом достал поросёнка и ел его, обжирался.
Потом он велел притащить никелированную кровать с шариками. Без шариков он и уснуть не мог. И, поглядев в зеркало, каким он стал, — поправился ли от поросенка — захрапел.
Немецкий храп стоял над всем селом. И тогда еще я подумал: запомнят русские люди этот храп.
Долго катался он на танке, хвастался, что неуязвим в своем железном доме. Но под Можайском снаряд влетел прямо в танк, и будто буря разбросала экипаж по снегу.
Один он остался в живых. Сшибли с него каску. А были у него одни белые чепчики. Одел он чепец, потом еще чепец, и еще чепец, и был он в бабушкином чепце, как волк в сказке о красной шапочке. Но все ему было холодно. Обвязал он голову мохнатым полотенцем, потом еще одним полотенцем, а поверх каску.
Идет, идет по лесу немец с лямками, в ботах с пряжками, тянет волокушу — пуховик и одеяло и— краденое ложе.
Из-за каждого дерева кажется ему следят за ним глаза. Петляет немец по кустам оврагами, лощинами, где пониже да потише, петляет и вертится, заблудился в трех соснах, нырнул в снег и снова появился со своей волокушей.
В поле чистое выходит, будто в белое море. Дойти бы до горизонта!
Но за горизонтом новый горизонт.
Оставил немец волокушу и пошел один. Но идет тяжело, будто тянет бечеву, будто земля пристает и не хочет отпустить. Тяжело ходить по земле, которую не удалось завоевать.
Снял он с ремня фляжку, опрокинул в глотку. Одна капля. Посмотрел на фляжку и выбросил.
Поглядел он в сумку. Пустая сумка. И вот уже плоские немецкие вилочка и ножик лежат на снегу, как мертвые зубы немца.
Взглянул он на трубку. Толстая немецкая трубка в медной окове. Столько дымила она в русской избе, пускала, дым в лица старух и детей, а он хохотал, когда они плакали от дыма. Трубка эта потухла. И она полетела на снег. Легче идти.
Всю дорогу он кашлял, чесался, сморкался, свистел носом, засыпал на-ходу и вдруг ему стало так холодно, что и чесаться перестал, очевидно, и вши замерзли.
Снежная степь. И на все четыре стороны метель. И он уже не знает — на восток он идет или на запад. И есть ли он вообще этот запад, существует ли? Или только придумали для компаса. Немецкий компас толстый, как глобус. Думал, поведет его во все четыре стороны света, теперь только ищет с ним одну дорогу — на запад.
Идет немец по чистому русскому полю. Железная каска вся оледенела и давит голову, железные башмаки стали ледяными, трудно ноги поднять и весь он выглядит точно сосулька. Думал ли он, что будет сосулькой, когда с голым пузом сидел у русского очага и чесался и во всем доме было самое важное — голое немецкое пузо у огня?
Снял он бинокль и глядит, тяжелый и длинный немецкий бинокль, рассчитанный на то, чтобы видеть в него весь земной шар, высматривал избушку на курьих ножках. Не нужен ему сейчас земной шар с его полюсами.
А ветер воет, ветер воет в уши. Немец прислушивается и кажется ему — это кричат все задушенные, убитые, зарезанные им.
Бежит немец. Тонет в снегах и кричит по-немецки. И прислушивается — не услышит ли немецкой речи. Он еще думает — не слышит потому, что уши его отморожены.
Нет! Далеко до Германии, далеко завезли тебя генералы.
Темно. Ночь пришла. Вынул немец круглый электрический фонарик. Немецкий фонарик, которым освещал русские пороги, русские лица стариков и женщин, огненный глаз, который видели перед смертью столько русских людей, и он потух.
Идет немец по полю. Сыплет снег, все на свете засыпает снег. Белая равнина и над ней луна. И он один под луной. Он смотрит в небо на звезды. Нет его звезды в русском небе.
Зимние ночи длинны и страшны. Метет метелица, кружит и вертит немца, и несется он в белом море под лунным светом, как щепка после кораблекрушения. И бьют его кусты по лицу, по груди. Колючие кусты разрывают платье его, раздевают догола.
Остались у немца еще часы, толстые немецкие часы. Они когда-то показали час, когда входил в Париж, на них посмотрел он, когда горела Варшава, и теперь он в свете луны взглянул на них. Они остановились, будто показали час его смерти.
А по всему белому полю черные немецкие кресты с нахлобученными касками стояли, расставив руки, будто готовились куда-то идти.
Он оглянулся. В синем свете луны кресты шли за ним, размахивая руками.
И немец закричал...
Кружится по степи немец. Кружится и кричит по-немецки. А метелица метет, заворачивает немца в белый саван...
Утром шли мимо бойцы. Всходило солнце. Лежал на снегу немец, как ледяная кукла. Бойцы приставили его в дереву, и он стоял у русской березы, как судьба всех немцев. (Борис ЯМПОЛЬСКИЙ).
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.
