В предыдущей части:
Мучительные и сладкие воспоминания сменяются картинами настоящего. Нодзоми и Сатору путешествуют по Японии, и отношения между ними весьма непростые.
***
Нодзоми проснулась от ярко-красного света, резко хлынувшего ей в лицо. Машина остановилась перед светофором. За окнами неоном поблёскивал ночной город.
– Почему ты не разбудил меня, когда мы приехали? – сразу же отчитала она своего спутника.
– Мы не приехали ещё, мы... – попытался возразить Сатору, но стих, встретив в зеркале холодный взгляд Нодзоми.
Она, всё ещё сонная, полулежала, завалившись на бок, её расслабленное тело почти полностью сползло со спинки кресла на сиденье, и улицы за окном машины проплывали мимо неё, видимые лишь по крыши домов, кое-где совсем тёмных, а где-то расцвеченных яркими вывесками ночных заведений. Глаза медленно скользили по незнакомому пейзажу, безразлично провожая убегающие назад чёрные очертания, и вдруг широко раскрылись, словно от неожиданного узнавания.
– Стой! Останови здесь! – прокричала она и требовательно хлопнула ладонью по спинке водительского кресла.
Сатору вздрогнул и затормозил.
***
Нодзоми и Сатору пристроились на высоких стульях у стойки тесного полутёмного ресторанчика. Он увлеченно поглощал якитори[1], а она попивала из тонкого бокала светлое пиво.
– Так значит, не помните такого? – взволнованно спросила Нодзоми у проходившего мимо хозяина заведения.
Тот потёр руки о белый фартук и нетерпеливо качнул головой.
– А может, ещё раз посмотрите фото и..? – просительно начала Нодзоми.
Но хозяин пробормотал:
– Простите, меня ждут другие клиенты. Если вы...
– Мне ещё бутылочку!
– Понятно, – и хозяин с дежурным поклоном поспешил скрыться в темноте.
Сатору что-то прокряхтел себе под нос и, бросив на Нодзоми осторожный взгляд, вкрадчиво произнёс:
– Ты давай полегче. Может, тебе хватит? Лучше поешь.
Нодзоми молча, даже не взглянув на своего спутника, налила себе полный стакан из новой бутылки. Пиво поднялось к краям обильной пеной и засияло золотым янтарём.
Ресторан шумел и дымил. Посетители и официанты суетливо и хаотично сновали туда-сюда. Оживленное место. Сатору неуютно оглянулся по сторонам и заказал ещё якитори.
***
Нодзоми обо что-то неуклюже споткнулась и с грохотом завалилась на стену узкого коридора. Засмеялась, заплакала и с истерической икотой принялась отталкивать подхватившие её руки.
– Ну пожалуйста! – с мучительным нажимом проговорил Сатору.
Стараясь быть аккуратным, всё-таки он был на целую голову выше Нодзоми, а тяжелее, наверное, на полцентнера, Сатору кое-как сгрёб её в охапку и поставил на ноги.
Путь до гостиничного номера дался Нодзоми нелегко. Наконец дверь отперли, и она шумно ввалилась в комнату, ругаясь, как сапожник, и продолжая за всё цепляться и спотыкаться. Сатору вошел за ней, но через пару секунд руки Нодзоми безжалостно вытолкали его в коридор и захлопнули перед носом дверь.
Сатору огорченно посмотрел на свои разутые ноги. Зайдя в номер, он успел снять обувь[2], и теперь стоял на полу грязного коридора в одних носках.
– Нодзоми! Что ты творишь? Мы только теряем время и деньги. Ты ничего так не добьёшься! Понимаешь? – прокричал он с отчаянием, но без особой злости в запертую дверь и напоследок ткнул в неё кулаком.
В ответ – ничего!
Ещё раз озадаченно взглянув на свои ноги и пошевелив большими пальцами, словно проверяя их работоспособность, Сатору вынул из кармана и повертел в руке гостиничный ключ – «205» – это всего в паре шагов отсюда. И Сатору обречённо побрёл дальше. Но тут за его спиной дверь номера Нодзоми внезапно растворилась, и на пол коридора вылетели мужские ботинки.
***
Сатору включил душ[3]. Серебристые струи моментально обрушились на голову и смяли торчавшие дыбом жёсткие чёрные волосы. Вода накрыла лицо и торс. Зажмурившись, Сатору нащупал стоявшую на полке бутылку геля и, выдавив щедрую порцию жемчужно-перламутровой жидкости на ладонь, начал активно намыливаться. Руки сновали по телу, взбивая пену на бледной полноватой груди, покрытой редкими волосками, на тяжёлом, упруго выпирающем животе, отмеченном сбоку небольшим шрамом, на рыхлых розоватых бёдрах, на крупных лоснистых ляжках. Мыло пышными белыми островками уже покрыло почти всю кожу, но руки не останавливались. Губы Сатору непрестанно шептали что-то бессвязное, а он продолжал натирать себя всё ниже и ниже, всё быстрее, всё лихорадочнее, всё яростнее. И речь его, становясь громче и неразборчивее, сливалась и спорила с гулом воды. Пока среди невнятицы криков, стонов и всхлипов отчетливо и ясно вдруг не прозвучало отчаянное: «Нодзоми!» Сатору конвульсивно задрожал, и только тогда раскрыл воспалённые невидящие глаза, и, упёршись в кафельную стену согнутыми в локтях руками, безутешно разрыдался.
***
Боль вспыхнула пронзительно и остро, как будто нежную кожу резко полоснули неимоверно острым лезвием.
Нодзоми вскрикнула и оттолкнула любовника. Он сейчас же отпрянул. Она выскользнула из-под его разгоряченного тела и моментально скрылась за дверью ванной.
– Что случилось? – в его голосе не слышалось ни злости, ни раздражения, только мягкое участие.
Он терпеливо ждал, пока она выйдет, и даже не подумал одеться. Нодзоми окинула взглядом его подтянутую спортивную фигуру и отметила, что он уже избавился от презерватива, но всё ещё возбужден. Её тоже не отпускало желание.
Стоило ли, вообще, принимать душ? Хотела охладиться – всё зря!
– У меня давно не было секса, а у тебя слишком большой, – спокойно ответила Нодзоми, переведя глаза на его тонкое, почти по-девичьи миловидное лицо.
– Прости! Я слишком резко вошел. Поторопился.
– Может быть, смазка поможет? – задумчиво проговорила она, откинувшись и опёршись спиной о стену, невольно закрывая висевшие на ней календарь и парадное фото малышки-школьницы, которую Нодзоми и высокий хмурый мужчина заботливо придерживали за плечи.
Между тем Нодзоми не сводила взгляда со своего любовника, с удовольствием отмечая с каким вожделением он смотрит на её алые, налитые соски.
– Нет, лучше подождать, пока заживет и перестанет болеть. Но...
Он замолчал и бросил на неё соблазнительно игривый взгляд.
– Что «но»?
– Но можно сделать кое-что другое. Доверься мне. Обещаю, буду очень осторожен.
Он прижался к ней всем телом и занял её рот долгим, глубоким поцелуем. Его бёдра задвигались вверх-вниз, и его плоть, трясь о её живот, возбудилась ещё сильнее.
– Хорошо, – едва переводя дыхание, прошептала она, оторвавшись от его губ.
– У тебя есть латексные перчатки?
***
Он включил душ и направил струи закреплённой на стене лейки на Нодзоми. Она встала лицом к стене, подставляя воде спину и зад. Его руки погладили её покатые плечи, пробежали по позвоночнику и опустились на мягкие округлости ягодиц. Наклонившись к её уху, он проговорил любовно и вкрадчиво:
– Расслабься и доверься мне. Я знаю, что делаю.
– Ладно, только... – вдруг заколебалась Нодзоми.
– Не волнуйся. Скажешь, когда будешь готова.
И он запечатлел томительно долгий поцелуй на её губах. А потом перешёл на шею, на плечи, впился в нежную кожу между лопаток, не переставая ласкать и мять её бёдра и зад. Наконец она расслабилась, прильнула к нему, притянула его левую руку к лицу и принялась играть с ней, осторожно покусывая пальчик за пальчиком, отправляя их в рот, поочерёдно обвивая то губами, то языком. Он отозвался тихим утробным стоном. И тогда, поймав его взгляд, она кивнула ему с мягкой, лучистой улыбкой в чарующе бархатистых глазах.
Его правая рука, облаченная в латекс, скользнула между её ягодиц. И с уст Нодзоми сорвался протяжный, похожий на «ах», вздох.
– Это у тебя в первый раз? – без нажима спросил он, касаясь щекой её виска.
Отдавшись новым ощущениям, она закусила нижнюю губу и смогла лишь кивнуть в ответ.
Его правая рука заработала энергичнее. Вода с хлестким переливчатым рокотом вреза́лась в обнаженную плоть: звонко разбивалась в бесчисленные капли и змеистыми струями стекала с его кисти и с её напряженного зада, который уже начал раскачиваться в такт умелым движениям его пальцев.
– Тебе нравится? – осторожным шёпотом спросил он, вплотную прильнув к её спине.
Свободной рукой он провел по её шее и, мягко взявшись за подбородок, слегка повернул её лицо к себе.
У Нодзоми едва хватило сил, чтобы раскрыть веки и ответить ему вожделеющим взглядом. Она облизала губы, и он сейчас же впился в них своим ненасытным ртом. Его рука нащупала и принялась ласкать её грудь.
Шум воды становился всё бурливее и жёстче по мере того, как их тела ускоряли свои судорожные толчки.
– Хочу смотреть тебе в глаза! – выпалила она внезапно, и он порывисто развернул её, но искусно удержал правую руку на прежнем месте.
Вот и он застонал и, как будто потеряв контроль над собой, бессознательно запрокинул голову. Нодзоми приникла к нему сильнее, начала покрывать поцелуями нервно изогнутую шею и вдруг, вскрикнув, обмякла.
– А ты кончил? – наконец проговорила она, медленно приходя в себя и поднимая голову с его плеча.
Между её ног виднелись густые мутноватые потёки семени. И она сладко улыбнулась, растерев их ладонью по бёдрам и животу.
***
– А вы правда даёте им имена? – спросила Нодзоми, сонно растягивая гласные и ласково водя подушечками пальцев по шелковистому локтю своего мужчины.
Он неопределённо хмыкнул в ответ.
Они блаженно отдыхали в душистой молочно-розовой ванне. На полу рядом ожидали своего часа распечатанная, но ещё полная бутылка красного вина и пара пустых чистых фужеров. Нодзоми, уютно устроившаяся в крепких объятиях, лежала спиной на мужской груди. А любовник, уперев подбородок в её мягкое плечо, время от времени покусывал мочку её уха и целовал полупрозрачную кожу у линии роста волос.
– А ты не спрашивала у мужа? – подавляя смех, проговорил он.
– Бывшего мужа!
– Ты не спрашивала у него?
– А ты думаешь, почему мы развелись? Я слишком любила спрашивать всякое, а он, как выяснилось, любил молчать.
– Мне повезло!
Он погладил её шею и пробежался поцелуями по бугоркам позвонков.
– Ты так и не ответил. Это тайна?
– А ты будешь обращаться к нему по имени?
– Ну если это не «Малыш Гэндзи», то почему бы и нет! – она состроила лукавую гримаску.
– Если твою вагину зовут не «Малышка Нодзоми», то уж и не знаю, зачем я вообще с тобой связался.
– Серьёзно? «Малыш Гэндзи»?
И они уставились друг на друга с каменными лицами, а потом вдруг оба покатились со смеху.
– Можешь обращаться к нему «ИИ», – сказал он, наконец успокоившись, и аккуратно направил её руку вниз под воду.
Нодзоми улыбнулась и по-кошачьи мягко потянулась.
– Я чувствую, здесь кроется какая-то шутка, но мой скудный ум на такие загадки не горазд. «Искусственный интеллект»?
– Почти. «Инстинктивный интеллект»!
– Умно!
– Я, вообще, чрезвычайно умён. Ты не замечала?
– Не старайся впечатлить меня эрудицией. Ты покорил меня сладким личиком и животной сексуальностью.
– Ах, женщины! Вам только секс и нужен!
– А то! – она хитро хихикнула.
А он в это время незаметно выпростал руку из ванной и поднял что-то с пола. И вдруг на грудь ничего не подозревавшей Нодзоми щедро полилось красное вино. Она заливисто захохотала, разбрызгивая вокруг густые тёмные капли, и принялась отталкивать от себя быстро пустеющую бутылку, юрко задвигала плечами, извиваясь всем своим миниатюрным телом, в тщетных, но уморительных попытках увернуться от пьянящих омовений. По розовой воде мгновенно разошёлся и померк рубиновый круг. Вино иссякло. Опустевшая бутылка вернулась на пол.
Иллюстрация здесь.
– Это же Brunello di Montalcino[4]! – всё ещё задыхаясь от бурного веселья, проговорила она.
– Это вино раздора! Ну его!
– Раздора?
– Недоразумения, размолвки. Мы же чуть не расстались, – пояснил свою мысль Гэндзи.
Нодзоми вдруг встрепенулась.
– А знаешь, что? Смотри!
Она чуть сильнее погрузилась в ванну, и последние красные капли на её груди плавно и бесследно растворились.
– Мы превращаем вино в воду. А?
– А ты всё подмечаешь! В розовую воду – это важно! – уточнил Гэндзи.
– Эликсир страсти.
– И любви. Не забывай!
Нодзоми с радостным видом, подняв в воде маленькую бурю, резво перевернулась и уткнулась упругими алыми сосками в мускулистую грудь Гэндзи. Плавно двигаясь вверх-вниз, она начала игриво покрывать его лицо быстрыми ласковыми поцелуями, а он тихо застонал и в истоме закрыл глаза, откидываясь на покатый фаянсовый край белоснежной ванны.
***
Расхаживая по серой площадке кое-где поросшего осотом пустыря, Сатору лихорадочно курил и что-то писал в телефоне: видно, общался с кем-то в мессенджере. Иногда он отрывал взгляд от экрана, машинально поправлял очки и находил глазами мелькавшую в отдалении фигуру Нодзоми.
Она тоже беспокойно ходила из стороны в сторону, то и дело минуя, красную запыленную Тойоту, припаркованную у обочины широкой, оживленной трассы. Она тоже держала в руке телефон, по которому говорила громко и раздраженно, и некоторые фразы с порывами ветра доносились до Сатору.
Нодзоми разговаривала с дочерью.
– Нет, просто перекур, – она бросила мимолетный тяжелый взгляд в сторону Сатору и покашляла.
– Нет, пока не собираемся возвращаться. Ну ты уже большая девочка, чай, сама себе на жизнь зарабатываешь – справишься!
– А о чём ты тогда?
– Ну а чья же это фотография, по-твоему?
– И что, что пять лет прошло?! Всякое случается. Может быть, ему нужна моя помощь. Может, он знал, что раньше я не смогу прийти, и ждет. Он умеет ждать.
– Я его лучше знаю. Просто с ним что-то случилось.
– Даже не думай об этом. Полиции наплевать. Разве они стали разбираться, куда делись те деньги, – всё повесили на меня и успокоились.
– Ты что, тоже мне не веришь? Всё ещё думаешь, я их взяла?
– Ладно! Куда-то мы опять не туда свернули. Просто когда ты заговариваешь о полиции, я не могу себя сдержать.
– Да, похоже, мой вонючка накурился. Мне пора!
– А другого нет. Только этот мудак мне и остался.
– Ладно! До вечера! Береги себя! Люблю тебя!
Сатору уселся на водительское кресло и поплотнее захлопнул дверь. Сидевшая рядом Нодзоми демонстративно закашлялась и уткнулась в сгиб локтя. Сатору сделал вид, что это его не касается, но когда Нодзоми отвела взгляд к окну, посмотрел на неё осторожно, исподлобья, пряча виноватую улыбку в нелепой кривоватой гримасе.
Тойота выехала на дорогу.
– Вот и июль, – попытался начать разговор Сатору.
– А потом – август, – с отчётливой издёвкой в голосе отозвалась Нодзоми.
– А ты знала, что названия июль и август, то есть «July»[5] и «August» – это в честь римских императоров[6]?
– Первый раз слышу! Спасибо за жизненно важную информацию! А понедельник – «Monday»[7], – это в честь лунатиков! Да?
Сатору обиженно замолчал, но спустя несколько минут попробовал снова:
– Ты говорила с ДОЧЕРЬЮ?
– А что?
– Может, она права, что советует?..
– Снова-здорово! Мы уже всё это обсудили! Но если ты знаешь, больше чем, говоришь, то выкладывай! – Нодзоми устремила на него ледяной взгляд.
– Он не давал знать о себе столько лет. Может, он просто не хочет тебя видеть? – Если бы он собирался со мной расстаться, то сказал бы об этом прямо. Не суди людей по себе. Он бы не поступил, как трус.
На слове «трус» Сатору невольно втянул голову в плечи и нервно сглотнул.
– Значит, Огава[8]? – переспросил он уже другим тоном.
Нодзоми просто угукнула в ответ.
– Как ты, вообще, их выбираешь? Гэндзи тебе сказал, куда поехал?
– Что ты несёшь? Я, по-твоему, дура какая-то что ли? Он мне сказал, а я решила объездить десяток городов. Ну, потому что мне скучно, наверное, или я слишком засиделась на одном месте. Да?
Сатору свёл округлые брови, пряча виноватый взгляд.
– Да, извини... Но как-то ты выбираешь города. Скажи, может, и я помогу.
– А это не твое дело, милый, – язвительно отозвалась она. – А у тебя, видимо, есть какие-то свои мысли. Опять скрываешь и обманываешь? Или поделишься?
– Я ничего не знаю! – вдруг сорвался Сатору, и голос его взлетел до режущего слух визга. – Он сказал, что уедет на пару недель, что есть возможность быстро подзаработать. Вот и всё! Всё!
В сердцах он хлопнул ладонями по рулевому колесу. Машина вильнула. И Нодзоми с остервенением засадила Сатору смачную оплеуху. Тот спохватился, поспешно сжав руль, свернул к обочине, и затормозил. Нодзоми, похоже, и не думала останавливаться: она вошла в раж и продолжила осыпать его голову, лицо и плечи ударами. Сатору не отвечал, лишь сильнее горбился и, как мог, отворачивался.
– Сволочь! – выпалила она под конец и, в последний раз хорошенько пихнув своего спутника, выскочила из машины.
Она бросилась на обочину, в сероватую-синюю высокую траву и понеслась неизвестно куда.
Продолжение следует.
Читайте часть III здесь.
Примечания.
[1] «Якито́ри» (яп. 焼き鳥, букв. «жареная птица») – японское блюдо из кусочков курицы, поджаренных над углями на бамбуковых шампурах. Разные виды якитори могут быть приготовлены из мяса, кожи, хрящей или внутренностей (сердечек, печени, желудочков) курицы и с разными соусами – тёмным (дарэ), на основе соевого соуса и белым (сиодарэ), на основе куриного бульона.
[2] «Зайдя в номер, он успел снять обувь» – в Японии до сих пор сохранилась традиция снимать уличную обувь при входе в жилое помещение. В прихожей обычно существует порог, обозначающий место, где все входящие должны разуться. Обувь снимают и в некоторых общественных местах, например, в ресторанах традиционного японского стиля. Японцы считают улицу крайне нечистым местом, поэтому, с одной стороны, должно снимать уличную обувь при входе в дом, а с другой стороны, нельзя выходить на улицу босоногим.
[3] «Душ» – в Японии непопулярны душевые кабинки. В отелях душевая установка обычно крепится над ванной. В частных домах – рядом с ванной, так как пол в ванной комнате имеет сливное устройство.
[4] «Brunello di Montalcino» (ит. «Брунэ́лло ди Монтальчи́но») – сухое красное вино высшего качества, производящееся в окрестностях Монтальчино (Тоскана). Характеризуется сложностью аромата, развитой структурой, «шёлковыми» танинами и выраженной кислотностью. Брунелло – самое дорогостоящее из традиционных вин Италии.
[5] «July» – Сатору упоминает английское название, так как в японское название 7-го месяца (яп. 七月 «ситигацу», буквально – «седьмой месяц») никак не связано с Юлием Цезарем (см. примечание 6).
[6] «Названия июль и август – это в честь римских императоров» – формально Сатору ошибается, так как ию́ль (лат. Julius – «месяц Юлия (Цезаря)», буквально – «кудрявый»), седьмой месяц года в юлианском и григорианском календарях, первоначально носивший имя Quintīlis (лат. quintus — «пять»; иногда Quinctilius), в 45 г. до н. э. был переименован в честь Гая Юлия Цезаря, который в этом месяце родился. Цезарь был полководцем, консулом 59, 48, 46, 45 и 44 годов до н. э., диктатором 49, 48-47 и 46-44 годов до н. э., великим понтификом с 63 года до н. э., но никогда не носил титул императора. Из двух названных – только месяц август назван в честь императора – Октавиана Августа. Подробнее об этом см. примечания 2 и 3 в Части I.
[7] «Monday» (англ. «понедельник») – наименование этого дня недели этимологически связано со словом луна «moon» и фактически означает «день Луны».
[8] «Ога́ва» (яп. 小川町 «огава-мати» или «огава-тё») – распространенный в Японии топоним небольших населенных пунктов. Посёлки и сёла с таким наименованием встречаются в префектурах Ибараки, Кагосима, Кумамото, Нагано, Сайтама, Тотиги. Местоположение персонажей не совсем ясно. Но, скорее всего, они находятся в Сайтаме, то есть имеется в виду посёлок Огава-мати, находящийся в уезде Хики префектуры Сайтама. Площадь посёлка составляет 60,45 км², население – 27,239 человека (1 сентября 2023 года), плотность населения – 519,16 чел./км².