Роман
Аннотация.
Двое путешествуют по захолустным городкам Японии.
Что они потеряли, что ищут, что найдут?
Река времени, преломленная в прихотливом потоке их воспоминаний и снов, течёт непредсказуемо и замысловато, то кружа на месте, то поворачивая вспять, а то вдруг обращаясь бурным потоком, мчится, сметая всё и всех на своём пути
Пролог
В темноте.
– Так это ты послал мне фото?
– Догадалась!
– И почему?
– Влюбился.
– Странный способ выражать чувства...
– Я вообще странный.
– Везёт мне с мужчинами: один лучше другого!
– И я лучше всех!
– Это мы ещё посмотрим.
– А у меня подарок!
– Ого! Ты набираешь очки!
– Не подсматривай!
– Ну как я могу!
– Нравится?
– Очень! Во всяком случае, это уже не предсмертное фото... Но признайся, ты не сам придумал.
– Да, увидел на твоём фото... В следующий раз постараюсь лучше. А ты обещай, что в следующий раз встретишь меня весёлым взглядом.
– Я работаю над этим, но ничего не обещаю.
– Только не умирай...
– Это не в моей власти.
– Не умирай, хорошо? Не умирай!
Какой же это странный сон!
***
Он очнулся ото сна, внезапно почувствовав, что правая сторона постели опустела. По плечу и по боку бежал холодок. Наверное, не было и четырёх – в комнате и за окном ещё не рассеялась темнота. Но глаза, уже привыкшие к недостатку света, сразу отыскали тонкую девичью фигурку.
Она стояла у приоткрытой двери и взволнованно с кем-то перешёптывалась. «Она с НИМ уехала? Да, кажется, я его знаю. Я ему позвоню», – удалось расслышать ему.
– Эй! – привстав, тихонько позвал он, опасаясь, что помешает важному разговору.
«Хорошо-хорошо! Сейчас!» – торопливо кинула она неведомому собеседнику и, захлопнув дверь, подлетела к кровати. Он не успел больше ничего сказать, как она уже накрыла его губы лёгким прохладным поцелуем. И все сладкие видения прошедшей ночи всколыхнулись в его памяти с новой искушающей силой.
***
На часах около десяти. Вечеринка в самом разгаре. Он стоял на лестнице, когда она, задев его, пронеслась мимо на второй этаж. Он успел уловить нежный аромат, исходивший от её шелковистых волос, и заметил слёзы на её глазах. Значит, слухи были правдой: этот идиот променял её на другую.
Придурок! По-другому и не скажешь! Как, вообще, можно думать о ком-то ещё, если рядом она?!
Он с трудом, но вовремя протолкался наверх, чтобы увидеть, как за её спиной закрылась дверь спальни.
Понятно. Сейчас будет горевать в одиночестве. А что если? Нет! Она его прогонит.
Он томительно посмотрел в сторону спальни.
Просто поддержать. Сказать добрые слова. Безо всякой задней мысли.
Да не сможешь ты так! У тебя уже сейчас крышу сносит. Посмотри – даже руки дрожат!
Ещё пару секунд он помялся и всё-таки, облизнув губы и сжав кулаки, тронулся с места.
Была не была!
Парень, которого он немного знал по общим семинарам высшей математики, вдруг дёрнул его за рукав, видимо, так и не сумев докричаться до него сквозь шум вечеринки и его глубокую задумчивость.
– Не покажешь, как доехать до станции?
Отделавшись наконец от назойливого просителя, он почувствовал, что немного успокоился.
Значит, точно надо попробовать! Так, прочь очки! Они тебе не идут!
Сложив и спрятав очки в нагрудный карман рубашки, он двинулся к спальне.
Стук в дверь не дал результата.
И что теперь? Уйти или?..
Он осторожно нажал на ручку – не заперто. В спальне было темно, но он сразу увидел её грациозный силуэт на фоне слабо подсвеченного огнями улицы окна. Скрип пола заставил её обернуться.
– Можно? – тихо проговорил он, с удивлением замечая, что в его просьбе совсем не слышится волнения.
– Зачем? – прожурчал в темноте её голос, такой знакомый, такой непостижимо притягательный.
Она не возмущается. Уже хорошо!
– Ты чего здесь одна? Все веселятся. Отличная вечеринка у вас вышла.
– Ну так иди! Веселись со всеми!
Немного с вызовом, но беззлобно. Проверяет его?
– Без тебя неинтересно, – возразил он совершенно искренне и тут уже решился окончательно войти в спальню и прикрыть за собой дверь. – Хочешь? Просто поболтаем.
Она пожала плечами и присела на подоконник.
Вот сейчас! Не профукай свой шанс! Так... луна... звёзды... фейерверки... лето[1]... Чёрт! О чём же говорить?
– Знаешь, император Август[2] – в его честь назван 8-й месяц[3] «August»[4], – был очень завистливым типом?
– Что? Кто? – не поняла она и вдруг рассмеялась.
– Император Октавиан Август, – не смущаясь её реакцией, повторил он.
Она не гонит его – это главное, а то, что смеётся, вообще, замечательно!
Она поднялась и подошла к нему.
Какая же она миниатюрная! Страшно к ней прикоснуться!
– А ты смешной! – сказала она и хмыкнула.
Он снова почувствовал её пленительный аромат, а в следующую секунду её тёплая мягкая ладонь оказалась на его щеке. Едва осознавая, что он делает, он притянул её пальчики к губам и тихонько перецеловал, не спеша, один за другим, без вожделения, с одной только нежностью и отпустил. А она накинула руки ему на плечи и, вытянувшись в струнку, заставила склониться к её лицу.
Её губы! Восхитительные, желанные, горячие! Её губы встретились с его губами!
Голова закружилась от нахлынувшего блаженства. Как быстро! Как неожиданно! Как будто и не с ним всё это происходит!
Оторвавшись от поцелуя, она проворно повернула ручку замка за его спиной и, ухватив за рубашку, потянула его в глубь комнаты.
Каким-то чудом он не накинулся на неё, как изголодавшийся зверь. Может быть, её спокойствие и уверенность передались и ему. Он медленно и проникновенно провел ладонью по её роскошным шелковистым волосам, коснулся шеи и зарылся лицом в душистый затылок. Внезапно он почувствовал, что она легонько отталкивает его, и он сейчас же послушно выпустил её из объятий.
– Так ты любишь меня? – требовательно проговорила она и уткнула свой крохотный кулачок ему в грудь.
Как жаль, что в темноте так плохо видно её лицо. Он, конечно, угадывает знакомые черты, но сейчас ему бы хотелось понять по её выражению, куда она клонит. Ведь он уже много раз говорил ей о своей любви.
– Да, давно, с первого взгляда, – чувствуя, что всё же начинает нервничать, ответил он.
– Значит, тебе не всё равно, чего хочу я?
Волнение усилилось.
– Совсем не всё равно.
– А если я сейчас скажу тебе уйти?
Сердце заколотилось так, что, казалось, ей тоже был слышен его суматошный лихорадочный стук.
– Я уйду.
Как же он нашёл силы сказать это?
Но он не только сказал – он сделал: выпрямился и отступил на пару шагов.
Как хорошо, что в темноте ей почти не видно его лица. Сейчас на нем наверняка застыло глуповато-просительное выражение, которое он и сам ненавидел всей душой. А горло уже сдавил холодный спазм.
Держаться!
– Шутка! Останься!
И она снова ухватила его за рубашку и властно дёрнула к себе. И едва он наклонился, как лицо его осыпал каскад нежнейших пьянящих поцелуев.
Может, это сон? Или они оба пьяны? На мгновение он выпал из реальности, оглушённый этим резким переходом от отчаяния к величайшему счастью.
Об этом он и не мечтал. Приблизиться к ней, поймать благосклонный взгляд, улыбку, поболтать по-дружески – да! Но её страсть, её желание, её горячий порыв лежали за пределами его воображения. Это любовь? Или сиюминутное влечение? Зов плоти? Он не смел спросить.
Он осознал, что, отвечая на её пылкий натиск, уже ласкает губами её шею и плечи, а руками скользит по округлостям ягодиц. Сквозь тонкую ткань платья отчетливо прощупывались впившиеся в упругие бёдра трусики. Как он осмелел!
– Подожди! – она высвободилась из его рук и проворно отбежала куда-то в дальний конец комнаты.
Похоже, там был письменный стол. Судя по звуку, она рылась в выдвижных ящиках. У него перехватило дыхание. Она ищет... Не может быть! Она сама этого хочет?!
В его ладонь лёг прохладный прямоугольничек, а другую его руку она положила себе на бедро и направила под платье.
Трусиков уже не было!
Он благоговейно опустился на колени и аккуратно приподнял лёгкий подол. Перед ним зачернел лобок, и он прикоснулся к нему губами. А когда она с готовностью подалась ему навстречу, он впился в её плоть жадным ртом. Как сладко она застонала, задрожала, изогнулась, позволяя углубиться в неё, узнать её потаённый вкус и аромат: терпкий, мускусный, пряный, и манящий, и тёплый, и искушающий. В нём слились невообразимые наслаждения и томительная мука ожидания.
Он поднял взгляд: словно несбыточное сновидение, плыло над ним любимое лицо в обрамлении густых прядей, чарующе сияли лучистые глаза. Она окончательно скинула платье и провела руками по изгибам обнаженного тела. На упругом холмике живота темнела ямочка пупка, бёдра круто сужались к талии, озорно торчали остренькие соски, венчающие невероятно округлую грудь.
Как же она хороша! И она доверилась ему! И она не пожалеет!
Он провел языком по горячему, влажному межножью и встретил её руку. Последовав её примеру, он сжал пальцами податливый бугорок. Она почти закричала, лихорадочно схватившись за его плечи и впившись в них ногтями. Боль и сладость!
Сейчас не останавливаться!
Он энергично тёр, теребил, стискивал, давил, отпускал и всё ускорял темп вибраций, заодно покрывая поцелуями живот, сжимая рукой то её колено, то бедро, то зад. И с упоением замечал, как она послушно откликается на его ласки, как учащается её дыхание, как всё резче и отрывистее становятся её стоны по мере восхождения к вершине неизъяснимого удовольствия. И когда он, ласково и властно прихлопнув жаркий выступ ладонью, припал к нему губами, она задрожала всем телом, экстатически вскрикнула и вдруг стихла, обмякла и бессильно опустилась на пол.
– Иди ко мне! – едва слышным горячечным шёпотом смогла выговорить она, и протянула к нему зовущие руки, и приглашающе раскинула стройные ноги.
Сбросив одежду и в два счёта справившись с кондомом, он придвинулся к её лону, но не лёг на неё, не навалился, подминая под себя. Нет, лишь раз наклонился ради глубокого поцелуя в губы, а потом осторожно пристроил её лодыжки на своих плечах и вошёл в неё.
Она ахнула, задышала сбивчиво и порывисто, застонала и как будто даже замурлыкала, всем своим существом источая радостное возбуждение, упоительное вожделение и восторг. Он вошёл в ритм и тоже застонал с ней в унисон.
Как они непостижимо близки! Как отданы во власть друг другу! Она принимает, она сжимает, она захватывает его. И волнительно тянет мучительно высокую ноту, когда он выскальзывает из неё с этим ласковым влажным звуком. И он торопится войти снова, снова и снова, чтобы наполнить её, одарить своей силой, поделиться своим обожанием, своей любовью.
Оргазм обрушился неожиданно и бурно. Сразу на них обоих. Она лишь коротко вскрикнула. А он, как будто бы со стороны, услышал свой хрипловатый, срывающийся на рык, голос, и не смог унять его, и не смог сопротивляться её рукам, что потянули его вниз. И он накрыл её своим разгорячённым телом, чувствуя, как по ней пробегает долгая томительная судорога.
– Полежи так. На мне, – почему-то попросила она.
И он лежал, боясь шелохнуться, затаив дыхание, и прислушивался к биению её сердца, к току её крови, к сонному шевелению её губ. Странные, непривычные, не знакомые прежде мысли и чувства кружили в его голове. Казалось, что вот-вот и он с нею – они расплавятся, растворятся друг в друге, сольются навсегда. Казалось, что нет уже никаких границ, и запретов, и секретов, и тайн, и тяжёлого прошлого, и туманного будущего. И всё прекрасно! И всё светло! И это и есть счастье! Потому что они обрели друг друга. Потому что они рядом. Теперь. И навсегда! Вместе!
А потом они облюбовали подоконник, неспешно занимаясь друг другом, пока за окном расцветали гроздья фейерверков, бросая красно-сине-зелёные всполохи на их обнаженные тела, сопровождая взрывы их страсти оглушительными взрывами ракет и радостными воплями далёкой толпы.
А потом они перебрались на кровать и, уютно улёгшись ложечкой, почти беззвучно шептали бессмысленные ласковые словечки, ища, и открывая на теле друг друга ещё неведомые чувствительные места и точки, и ублажая их руками, губами и языком.
А потом они провалились в сон.
***
– Ты знаешь? Ты разговариваешь во сне, – оседлав его грудь, с нежностью сказала она.
– Да, это с детства. А что я говорил?
– Я забыла! – ответила она и рассмеялась. – Ты меня разбудил своим бубнежом. Такой забавный!
– Прости!
– Ничего! Я тоже иногда кота во сне гоняю: «Брысь-брысь-брысь!» Тоже из детства!
Он чувствовал, как её горячее лоно увлажняло его грудь, и необоримое желание пробудилось в нём с первоначальной силой, словно и не было тех долгих часов любви и страсти. И она, угадывая его мысли и предугадывая действия, игриво опустилась на него и заскользила грудью вниз, к паху.
– Ммм! Сливочный мускус! – в упоении протянула она, целуя его плоть.
Он начал терять контроль над собой, ощущая, как его захлёстывает истома.
Нет, он хочет её по-настоящему!
Из последних сил он вытянул руку и попытался нащупать на прикроватной тумбочке новый кондом.
Он сжал её талию и мягко усадил её лоном на свой пах. Она подразнила его соски поцелуями и в это мгновение позволила проникнуть в себя. Её сильные бёдра сжали его тело, а он подхватил её и опустил, и снова приподнял, задавая постепенно ускоряющийся темп. Сладкие шлепки, столкновения, толчки! И её сбивчивое дыхание, и едва сдерживаемый стон! Он никогда не насытится ею! Никогда!
***
Постепенно приходя в себя, он нашел её безвольную руку и тихо поцеловал, сначала влажную ладонь, потом прохладную тыльную сторону.
– Значит, в детстве у тебя был кот? – продолжил он начатый разговор, любуясь очерком её стройного миниатюрного тела.
– Нет, не у меня, – ответила она лениво и вдруг встрепенулась. – О, чёрт! Я же обещала позвонить!
И она выскочила из кровати.
– Что-то случилось?
– Да... Сестра уехала с одним парнем – с матфака, может, знаешь его. И не отвечает на звонки, а родители волнуются, – пробормотала она, шаря где-то в районе стола, видимо, разыскивая телефон.
Да, кажется, он понял, о ком шла речь, и не смог сдержать удивления:
– Ого! Вот это даёт малявка! – присвистнул он и сел на подушку.
– Что? – насторожилась она.
Её фигура почти полностью скрывалась в темноте, и он не мог по одному лишь голосу определить, какой смысл она вкладывает в это «что». Она рассердилась из-за того, как он отозвался о её сестре? Честно говоря, сестру он недолюбливал. Прилипала, что вечно вилась где-то рядом и всё копировала старшую.
– Извини, я не хотел ничего такого сказать. Просто сколько ей? Разве уже восемнадцать[5]? Ведь нет? – проговорил он как можно спокойнее, надеясь исправить этим ситуацию.
– Тааак... – дрожащим голосом протянула она и смолкла.
Воцарилась тягостная тишина. Он, попытался собраться с мыслями, и, подавив смятение, набрал в грудь воздуха, намериваясь сказать что-нибудь ласковое и примирительное. Но она заговорила первая:
– Знаешь, почему я захотела, чтобы ты остался? – ледяным тоном начала она и, не дав ему ответить, сразу же продолжила: – Мне хотелось отомстить. Этот урод уже с новой подружкой сюда заявился. Да, знаю! Дурацкая идея! Но я слишком много выпила и сказала себе: «А! С первым, кто подвернётся!» Ты и подвернулся.
– Ты не пьяная, – единственное, что нашёл возразить он.
Он уже и не мечтал, что сможет справиться с нервной дрожью, подступавшей к голосовым связкам, и подавленно замолчал. В голове гудел хаос: «Идиот! Дебил! Придурок! Вообразил! Поверил! Получай! Так тебе!»
И он почувствовал себя полнейшим ничтожеством, убогой имитацией человеческого существа. Сквозь муть и отчаяние он едва мог расслышать, как она назидательно выговаривала:
– Ты сам пьян в стельку, вот и не замечаешь, что я тоже нализалась. Я завтра и не вспомню, с кем трахалась. И не вздумай лезть ко мне с нежностями, если не хочешь, чтобы меня вырвало от отвращения. Блин! Поверить не могу, что я дала именно тебе. Это же анекдот какой-то!
Кажется, она так и продолжала распинаться, но в ушах у него стоял лишь тяжелый гул крови. Он спешно собирал с пола свою одежду. Наскоро натянув исподнее и брюки, накинув рубашку, он в последний раз попытался отыскать взглядом свою разгневанную подругу. Но она по-прежнему была скрыта тьмой.
– Проваливай, мудила! – полетело ему в спину напутствие в тот момент, когда он закрывал за собой дверь спальни.
В доме стояла глухая тишина. Гости давно разошлись. Никого не встретив, он спустился на первый этаж и вышел в ночь.
***
– Где ты взял эти онигири[6]?! – Нодзоми, скривившись, вытолкала изо рта рисовую массу обратно в упаковку и брезгливо закрутила всё в целлофан.
Она демонстративно отодвинула пакет от себя подальше и, упёршись локтями в проржавевшую столешницу, отвернулась в сторону скоростной магистрали, что вилась на окраине города по высокой эстакаде. Сама дорога была наглухо скрыта от глаз плотными шумозащитными экранами, но с того места, где, чудом отыскав заброшенный скверик, Нодзоми и Сатору решили наскоро перекусить, был хорошо виден въезд на шоссе: поток машин на нем не иссякал, шуршали шины, выли моторы.
Сатору, безуспешно попытавшись поймать взгляд Нодзоми, вздохнул, пожал плечами и придвинул её порцию к себе.
– Доел? – нетерпеливо бросила Нодзоми и с неприязнью посмотрела, как её спутник принялся жадно уминать второй онигири, не побрезговав и той частью, которую она выплюнула.
Несмотря на пасмурное небо, стояла духота. По краю лба у Сатору выступил пот и покатился на виски́. Сатору был полноват и округл: круглый живот, круглое лицо, круглые, как будто бы всегда немного удивленные, глаза прятались за круглыми линзами очков, пухлые розовые губы беспрестанно округлялись, придавая лицу некое просительное выражение. И даже борода не добавляла ему мужественности. Ему было уже за сорок, а он всё ещё казался растерянным студентом-первокурсником: неуклюжий, ничего не понимающий, желторотый птенец, которого насильно вытолкали из тёплого гнезда в неприветливый мир.
Нодзоми подавила рвавшиеся наружу колкие слова и в праздном ожидании отхлебнула прохладного зеленого чая из стоявшей на столике, уже изрядно запотевшей бутылки. Она раздражённо потрясла мокрой ладонью и, растопырив пальцы, полезла в сумочку.
– Вот, возьми! – Сатору подал ей пачку салфеток, словно постоянно держал их где-то наготове и только и ждал такого случая.
Нодзоми протянула руку, просительно пошевелила влажными пальцами, и Сатору поспешно вскрыл упаковку, вытащил пару салфеток, а затем с нескрываемым энтузиазмом принялся протирать намокшую от соприкосновения с бутылкой ладонь Нодзоми. Она дёрнулась. В этот момент ему наконец удалось поймать её взгляд. Удивительно бархатистые глаза по-лисьи удлинялись к вискам, большие, выразительно выпуклые, чарующие, они, были всё те же что и в студенческие годы, хоть с тех пор и минуло двадцать лет.
Сатору затаил дыхание, но руку Нодзоми не выпустил, и тогда она раздраженно оттолкнула его, кинув смятый комок салфеток ему в лицо.
– Прекрати раз и навсегда! – жёстко сказала она.
***
– Ты на ЗАДНЕМ поедешь? – разочарованно пробормотал Сатору, пристегивая ремень безопасности и с водительского места наблюдая, как Нодзоми возится, устраиваясь позади него на потёртых креслах старенькой Тойоты[7].
– Духотища! Включи скорее кондиционер! Я в отеле всю ночь не могла уснуть из-за жары. Ужасная дыра!
– Приходится экономить, – виновато откликнулся Сатору и, ещё раз, видимо, для верности хлопнув дверью, завел мотор.
Вырулив на шоссе, Сатору расслабленно выдохнул и, округлив широкие брови, заглянул в зеркало заднего вида. Нодзоми уже дремала, прислонившись к окну. Густые чёрные волосы ровными прядями обрамляли её бледное лицо. Тонкие губы беспокойно подрагивали во сне, словно она с кем-то спорила. У нее была очень чистая, прозрачная кожа и утонченный очерк нервного лица. Всегда, сколько он её помнил. Но по характеру она не была ни нервной, ни злой, во всяком случае прежде. Она была чувствительной и нежной. Была...
Продолжение следует.
Читайте часть II здесь.
Примечания.
[1] «Фейерверки, лето» – логическая цепочка выстроена не случайно, так как в Японии именно лето является традиционным временем для проведения фейерверков, то есть большинство фестивалей фейерверков проводится в июле и августе. Например, так называемый День Фейерверков (яп. 花火の日 «ханаби но хи») приходится на 1 августа.
[2] «Император Август» – речь идёт о римском политическом деятеле Октавиане Августе (полное имя Гай Ю́лий Це́зарь Октавиа́н А́вгуст). Годы жизни: 27 г. до н. э. – 19 августа 14 г. Первый император Рима и основатель Римской империи.
[3] «В его честь назван 8-й месяц» – речь идёт о том, что месяц а́вгуст (лат. Augustus – «месяц Октавиана Августа», буквально – «божественный», «величественный»), восьмой месяц года в юлианском и григорианском календарях, который прежде назывался «секстилий» (от лат. Sextīlis – шестой), настоящее своё название получил в честь римского императора Октавиана Августа (см. примечание 1). Его именем римский сенат назвал секстилий в 8 г. до н. э., так как именно этот месяц был особенно счастливым в жизни императора.
[4] «August» – герой упоминает английское название месяца, так как японское название 8-го месяца (яп. 八月 «хатигацу», буквально – «восьмой месяц») никак не связано с императором Октавианом Августом.
[5] «Восемнадцать (лет)» – в данном случае (вопреки закону) это звучит как синоним совершеннолетия. На самом деле, возраст совершеннолетия (成年) в Японии был установлен на планке 18 лет лишь 1 апреля 2022 года. А до пересмотра Гражданского кодекса (民法) Японии, то есть во времена действия романа (2000-е годы) совершеннолетними по закону считались японцы достигшие 20 лет. Но, несмотря на это, многие права обретались ещё до 20 лет (например, 18-тилетние индивиды могли вступать в брак, заводить банковские карты, заключать трудовые договоры, водить автомобиль). Именно поэтому герой и апеллирует к 18-ти годам как к возрасту сознательности.
[6] «Ониги́ри» (яп. おにぎり/ 御握り) – блюдо японской кухни из пресного риса, слепленного в виде треугольника или шара. Обычно в онигири кладут начинку и заворачивают в лист сушёных водорослей нори. Начинка также может быть равномерно примешана в рис, а в качестве обёртки вместо нори иногда используются листья салата, омлет и даже ломтики ветчины.
[7] «Тойота» (яп. トヨタ «Тоёта») – автомобиль марки «Тойота», то есть крупнейшей японской автомобилестроительной корпорации Toyota Motor Corporation (яп. トヨタ自動車株式会社 «тоёта дзидо:ся кабусики-гайся»).